– К сожалению, я не удивлена. Мы знали, что по этой причине она сменила несколько мест работы. У нас имелись истории, которые мы предпочитали не освещать. Не относящиеся к делу, так сказать. Например, бывшие работодатели, сообщившие нам о ее увольнении.
– За что? – Мне вдруг до боли захотелось узнать.
– По большей части слухи. Пропадавшие рецепты, подделанные подписи. Мелкие нарушения, не относящиеся ни к тебе, ни к твоему спасению.
Я почувствовала непреодолимое желание уйти. Для нее приведенные факты были, скорее, размышлениями на досуге, для меня же именно эти мелочи открывали глаза на многое. Не в связи с происшествием в Уидоу-Хиллз, а в отношении моей матери. Я поняла, что она скатилась по наклонной не из-за репортеров и внимания прессы, и даже не из-за пережитого потрясения, а что она всегда была такой.
– То есть она пристрастилась еще до тех событий?
– Не могу сказать, не знаю. Возможно. Если так, то профессионально это скрывала.
– Или таскала на продажу.
Эмма пожала плечами, таким образом дав мне ответ. Мать была готова на все. Она выживала. Продавала рецепты, книгу, мою историю. Продавала наши вещи, когда закончились наличные.
– И вам никогда не хотелось копнуть глубже? – спросила я, не обвиняя, просто размышляя. – Собрав такие факты?
– Нет. Уже то, что произошло после программ в десятую годовщину, переходило все границы. Представь, если бы люди обнаружили, что все с самого начала было обманом.
Последнее слово повисло в воздухе, прозвучав громче, чем нужно. Глаза Эммы широко раскрылись, как будто она хотела забрать назад вылетевшее слово.
Первый раз телеведущая озвучила то, чего я боялась больше всего. Во что верил Натан, для чего все эти годы собирал улики.
Что несчастный случай на самом деле был фальшивкой.
– Меня уничтожат, – проговорила я, думая о людях, которые смотрели и молились о моем благополучном возвращении.
– Нас всех уничтожат, дорогая, – прошептала Эмма.
– Вы думаете, Натан Колман собирается куда-то заявлять?
– Если он возникнет, я сделаю то же, что и десять лет назад, – я его проигнорирую. У него нет никаких доказательств, так что бог с ним.
Я закрыла глаза.
– Я помню. Не все. Холод и тьму. С тех самых пор не выношу замкнутых пространств.
Эмма кивнула.
– Ну конечно! И ты выжила. Так что выкинь из головы. Тут не о чем думать.
– Кроме того, что Шон Колман мертв.
Она помрачнела.
– Убит возле моего дома. И в свете того, о чем вы рассказали, у некоторых есть основания подозревать меня.
Она подошла ближе, так близко, что я уловила запах водки.
– Дорогая моя, разве не ясно? Если уж на то пошло, то подозревать следует нас всех. – Ее холодные пальцы крепко сжали мой локоть. – И если это просочится наружу, то всем нам конец.
Натан Колман, 9:13
Мне кажется, мы недоговорили и как-то странно расстались. Я возле твоего дома, хотел зайти и поговорить. Не вижу твоей машины. Ты на работе?
Беннетт Шоу, 10:03
Эй, я слышал про отпуск. Черт знает что. Если тебе нужно где-то отсидеться, переждать, только свистни. Серьезно. Я понимаю, что друг из меня хреновый. Обиделся, что ничего не знал. Но теперь, Лив, мне все равно, кто что говорит. Не пропадай, ладно? Я на работе, телефон при мне. Не до правил.
Маккензи Шоу, 10:45
Здравствуйте, Оливия, это Маккензи Шоу. Только сейчас получила ваше сообщение. Оставляю номер своего мобильного, пожалуйста, перезвоните, когда сможете.
Келвин Ройс, 10:59
Оливия, это Кел Ройс. Вы пропустили прием. Мне звонила следователь, сказала, что зайдет. Будьте добры, перезвоните.
Натан Колман, 11:23
Я знаю, что ты видела. Я знаю, что ты знаешь. Дай мне объяснить. Ты все не так поняла.
Глава 24
Я ЧУТЬ НЕ ПРОСКОЧИЛА указатель поворота на Уидоу-Хиллз – невзрачный, почти сливающийся с лесом.
Проехав еще с милю и обогнув горный склон, я увидела вдалеке три одинокие вершины, утопающие в сером облаке. Живот скрутило, как на самом верху американской горки, откуда вот-вот ухнешь вниз. Миг перед падением, ужас перед криком.
Съехав с автострады, я старалась увидеть что-то знакомое. Вызвать воспоминания маленькой девочки, которая здесь когда-то жила. Увы, ничто не отзывалось в памяти. Я скорее представляла себе, чем вспоминала. Ничего знакомого при въезде в город. Я не была здесь с семи лет.
В самом городе я тоже ничего не узнавала. Даже три горы вдалеке, которым город был обязан своим названием, всплыли в памяти лишь по фотографиям.
Я хорошо помнила снимки в газетах и интервью. Бледно-желтый дом с коричневатой отделкой, мать перед входом. Сырость коридора, стук дверной москитной сетки.
В воспоминаниях сохранилось только то, что наступило потом.
Крючок на двери, лекарства, горячий шоколад. Врачи и мама у моей постели. Операция, боль, упражнения. Взгляды.
А до того – полный мрак.
Одни лишь истории, рассказанные или прочитанные. Такое впечатление, что я вообще появилась на свет как персонаж из книги матери. Девочка, которая рождалась, брыкаясь и крича. Девочка, чья мать еще до того, как открыла глаза, знала, что дочь пропала. Девочка, чья мать верила, что дочь выживет.
Мы обе из тех, кто выживает, любила повторять мать.
Интересно, узнаю ли я нашу бывшую улицу? Можно ли восстановить в памяти события двадцатилетней давности и понять, из-за чего десятилетиями позже убит человек?
В голове замелькали документы, которые собрал Натан Колман. Стенограммы интервью, звонки в полицию, отрывки из книги матери, выбранные им по какой-то причине. Он посвятил столько времени изучению моей жизни, что наверняка разглядел то, что не лежало на поверхности.
И все же собранным им кусочкам не хватало контекста. Мне предстояло заполнить этот вакуум. И самое главное – постараться хоть что-то вспомнить.
В интернете можно было найти обозначенный на карте путь от места исчезновения Арден до места ее обнаружения. Я слышала, что после спасения сюда водили туристов – почему бы не нажиться на драме?
Город прекрасно справился со своей ролью. Жители организовали поисковую операцию и спасли землячку. При этом выжил и сам город. Выстоял под натиском телевидения и прессы и не потерял себя, когда все похлопали и разошлись. Когда всеобщим вниманием завладели другие места, претендующие на сенсационность.
Я ни за что не нашла бы свой старый дом без навигатора. И вряд ли бы узнала. Когда-то его перекрасили в серый цвет. Трава вокруг пожухла. Москитной сетки, стук которой отдавался у меня в голове, на двери больше не было.
Повезло, что дом вообще уцелел после стольких лет.
Поравнявшись с домом, я остановила машину. На противоположной стороне росло несколько деревьев, за которыми начинался лес. Мы жили на самой окраине. Возле соседних домов – никаких машин. В окне кто-то мелькнул, и я двинулась дальше вдоль улицы, следуя по собственным стопам в ту ночь.
В самом конце улицы – поворот налево; здесь меня предположительно смыло с дороги. Я остановилась и вышла из машины. Редкие деревья, между ними – уходящая в лес канава. Туда-то и потащил меня грязевой поток, унося все дальше и дальше по траве и корням.
Я видела запись экскурсии, во время которой людей шаг за шагом подводили к тому месту, где меня затянуло под землю.
К люку вела еле заметная тропинка. Протоптанная идущими по моим следам. Когда я подошла, люк оказался наглухо забитым. Никаких признаков того, что здесь когда-то случилось. Правильно, ведь здесь я потерялась, а не нашлась. И все же большинство туристов ходили именно сюда. Это место стало символом трагедии, самым популярным, с образом зелененькой кроссовки, застрявшей между прутьями решетки.
Я представила себе: проблеск надежды – и нога выскальзывает из обуви.
Вряд ли я тогда все еще спала. Просто сознание похоронило травмирующие воспоминания. Тот кромешный ужас, когда меня несло в темноту подземных труб.
Во время поисков журналисты делали предположения о том, куда именно меня могло унести, показывая в новостях карту водоотводной сети. Вычисляли, где я могла дышать, откуда и куда двигаться.
Только та карта, насколько я знала из статей и книги матери, была неполной. Раньше здесь находились шахты, и новые трубы проложили поверх уже существующих. В результате где-то остались старые люки. Все отмеченные на карте выходы обошли еще в первые два дня и ничего не обнаружили.
Позже высказывались предположения, что меня, должно быть, вытолкнуло в один из коллекторов со стоячей водой. Что мне, возможно, где-то даже удалось отоспаться.
Мне очень крупно повезло. Однако пришлось проявить мужество, настойчивость, не поддаться отчаянию и не испугаться.
Случилось не иначе как чудо.
Чтобы я выжила, понадобилось столько совпадений, что мое спасение граничило с фантастикой. Потому-то всех так и цепляла эта история.
Место, где я стояла, не вызвало во мне никаких эмоций.
Меня нашли ближе к реке, у одного из люков, принадлежавших старому ливнеотводу. Мать считала, что я вцепилась в решетку и не отпускала ее несколько дней, пока Шон Колман не протянул мне руку. Может, хоть там я наконец что-нибудь вспомню.
Я вернулась к машине и объехала город, выполняя инструкции навигатора. В телефоне был указан и путь пешком. Той же тропой шла Эмма Лайонс в сопровождении своей телевизионной команды.
В листве деревьев шелестел вечерний ветер, раздавался стрекот сверчков, изредка кричали птицы; иногда в кустах прошмыгивал какой-то зверек.
Должно быть, здесь в тот вечер проходил и Шон Колман. В своем единственном интервью он сказал, что оставил машину на окраине города и возвращался туда после дневных поисков, когда заметил мою руку.