– О боже…
– И в Кхумбу, если вы поговорите с моими тамошними родственниками, Ниму почитают прежде всего за это его последнее восхождение, а потом уже за все остальные. Он поднялся и увидел Луну в расщелине. В глыбе льда, она навсегда осталась молодой и красивой. Нима спустился и лег было рядом с ней, но тут ему явилась богиня гор и сказала, что он должен снова спуститься в долину и обо всем рассказать людям.
– Звучит…
– …безумно, согласен. Тем не менее Нима поднялся из расщелины и пошел к людям. Но, где бы он ни рассказывал о Луне, его никто не понимал. По крайней мере, в Катманду… Со временем его история все больше походила на бред. Уже тогда его видели плачущим под флагами возле ступы в Боднатхе. Иногда он развешивал листовки на плохом английском в торговом квартале в Тамеле. Помимо прочего, они были написаны от руки, совершенно неразборчиво. Но он продолжал и продолжал говорить людям о Кларе Энгельман.
– О Кларе?
– К тому времени в его больной голове все смешалось – Луна, Клара и все остальное… Однажды Нима напал на английских туристов и сутки просидел под арестом. Наконец родственники поместили его в психиатрическую лечебницу в Джитджунг Марге, в Катманду, где он и содержался, время от времени, по крайней мере, до конца сентября семнадцатого года.
– И что случилось потом?
– То же, что и много раз до того. Нима отлучился выпить пива и водки. По отношению к врачам и лечению он всегда был настроен скептически, говорил, что алкоголь – единственное, что заставляет молчать голоса в его голове. Полагаю, персонал был вынужден идти у него на поводу в этом вопросе. Они отпускали Ниму, поскольку знали, что тот вернется. Но теперь он пропал, и в больнице забеспокоились. У Нимы была назначена встреча, которой он очень ждал.
– Что за встреча?
– Точно не знаю, но, похоже, с кем-то из журналистов. К десятилетию гибели Клары и Виктора готовилась серия статей и документальных фильмов. Можно себе представить, как радовался Нима тому, что его хоть кто-то захотел выслушать.
– Но вы не знаете, что именно он хотел им рассказать?
– Судя по всему, нечто совершенно неудобоваримое, с большим количеством духов и прочих призраков.
– И ничего о Форселле?
– Ничего такого, что было бы мне известно, по крайней мере. Притом что я располагаю информацией из вторых рук, не думаю, что журналы придавали большое значение репортажу из психбольницы.
– Итак, в больницу Нима не вернулся, – напомнил Блумквист. – Что происходило с ним дальше?
– Его искали, конечно. Но в тех местах, где обычно бывал Нима, на этот раз его не обнаружили. Потом пронесся слух, что его тело якобы видели неподалеку от реки Багмати, где кремируют мертвых. Его не оказалось и там, но розыск прекратили. Родные потеряли надежду и организовали нечто вроде поминок в Намче-Базаре. Это… как бы вам объяснить… совместная молитва о душе покойного. Она вернула Ниме доброе имя и достоинство в глазах людей, ведь за последние годы он порядком опустился. А ведь Нима Рита одиннадцать раз поднимался на Эверест, на Чо Ойю, и это было…
Боб Карсон говорил и говорил, но Микаэль не особенно его слушал. В «Гугле» много писали о Ниме, в «Википедии» о нем были страницы на английском и немецком языках, при этом фотографий отыскалось всего две. На одной Нима был с австрийским альпинистом Хансом Мозелем, после восхождения на Эверест с северной стороны в 2001 году. На другой, более поздней, он стоял в профиль на фоне каменного дома в поселке Пангбоче в долине Кхумбу. Хотя за давностью, по крайней мере первый из снимков точно не годился для объявления о розыске, у Микаэля не возникло никаких сомнений. Он узнал и волосы, и глаза, и черное пятно на щеке.
– Вы еще здесь? – раздался голос Боба.
– Просто немного шокирован, – ответил Блумквист.
– Понимаю, задал я вам задачу…
– Можно сказать и так. Честно говоря, Боб…
– Да?
– Вы гений. Теперь я точно готов поверить в ваш суперген.
– Мой суперген помогает в скалолазании, не в детективных расследованиях.
– Ну, значит, у вас есть еще один, детективный.
Боб Карсон рассмеялся.
– Могу я еще раз попросить вас хранить молчание? – продолжал Микаэль. – Нежелательно давать всему этому огласку, пока мы не узнаем больше.
– Но я уже успел рассказать жене.
– В таком случае постарайтесь, чтобы информация не вышла за пределы вашего дома.
– Обещаю.
Распрощавшись с Бобом, Блумквист написал об услышанном Фредрике Нюман и Яну Бублански. Потом снова переключился на Форселля и ближе к вечеру позвонил ему в надежде договориться об интервью.
Юханнес затопил камин, Ребека почуяла запах на кухне. А потом наверху раздались его шаги.
Ей не нравилось, что Юханнес так расхаживает по кабинету. Еще более невыносимым было его молчание и странный блеск в глазах. Ребека решила сделать все возможное, чтобы снова увидеть мужа улыбающимся.
«Что с ним?» – недоумевала она. Когда Ребека вышла из кухни, Юханнес спускался по винтовой лестнице. Поначалу Ребека обрадовалась. Спортивный костюм, кроссовки «Найк» – самое время было побеспокоить охрану. При этом в движениях мужа она уловила нечто пугающее, по крайней мере настораживающее. Встала перед ним и погладила по щеке.
– Я люблю тебя, – сказала Ребека.
Его взгляд заставил ее отшатнуться.
– Я тоже люблю тебя.
Это прозвучало как прощание. Когда она поцеловала Юханнеса, он вздрогнул и спросил, где охрана. Ребека ответила не сразу. В доме было две террасы, и парни сидели на западной, той, что выходила к воде. Обычно они сопровождали Юханнеса во время пробежки, как бы ни было им трудно придерживаться его темпа. Иногда Юханнес возвращался на несколько метров назад, чтобы парни экономили силы.
– На западной террасе, – ответила Ребека на вопрос мужа.
Он как будто хотел сказать что-то еще. Во всяком случае, его грудь ходила ходуном, плечи казались напряженнее, чем обычно, а на шее были красные пятна, которых Ребека раньше не видела.
– Что это? – спросила она.
– Я хотел написать тебе письмо, – сказал Юханнес вместо ответа, – но ничего не получилось.
– Письмо? – воскликнула она. – Зачем, во имя всего святого, писать мне письма, когда я здесь?
– Но я…
– Что?
Ребека зашаталась и вцепилась ему в руку. Она поняла, что не должна отпускать Юханнеса, пока не узнает всей правды. Заглянула ему в глаза – и тут произошло самое страшное, чего только можно было ожидать.
Он вырвался, пробормотал «прощай» и исчез. И не в том направлении, где была охрана, а в противоположном. Ребека закричала. Подоспевшие парни не смогли вытянуть из нее ничего, кроме невнятного бормотания:
– Он убежал… он от меня убежал…
Глава 16
25 августа
Юханнес Форселль бежал так, что стучало в висках. Он прокручивал в голове свою жизнь, подобно старой кинопленке, но даже самые светлые ее моменты не приносили утешения. Форселль стал вспоминать Беку и сыновей и видел в их глазах лишь стыд и отчаяние.
Отдалившись от дома на достаточное расстояние, Юханнес словно переместился в другую вселенную. Здесь щебетали птицы, и ему казалось непостижимым, как еще кто-то может оставаться таким живым и счастливым.
В мире Форселля больше не было ни надежды, ни радости. Будь он в городе, непременно бросился бы под грузовик или поезд в метро. Здесь же его тянуло к воде, притом что Форселль осознавал, что он слишком хороший пловец. Как бы ни было велико отчаяние, в глубине его пульсировала все та же жизненная сила, и Юханнес не знал, что с этим делать. Поэтому он продолжал бежать, но не так, как делал это обычно. Он будто задался целью оставить далеко позади собственную жизнь.
Как так вышло? Этого он не понимал. Юханнес думал, все образуется. Он ведь был сильным, как медведь, но совершил ошибку и постепенно оказался втянут в нечто такое, с чем теперь не мог жить. Это правда, что поначалу он собирался сопротивляться, но они связали его по рукам и ногам. Вокруг кружили птицы, в кустах мелькнул вспугнутый олень. Эх, Нима, Нима…
А ведь он любил его. Или нет, «любил» – не совсем то слово. Тем не менее между ними существовала несомненная связь. Это ведь Нима первым заметил, что Юханнес по ночам ходит в палатку к Ребеке. И это его встревожило. Потому что секс на священных склонах Эвереста мог оскорбить богиню. Он так и сказал: «Makes mountain very angry»[30]. Юханнес не мог удержаться, стал подтрунивать над ним. И Нима только смеялся в ответ, хотя все вокруг и предупреждали, что с ним шутки плохи. Похоже, сыграло роль то, что Форселль и Ребека оба были одиночки.
Другое дело Виктор и Клара, у которых дома остались семьи. С ними все вышло намного хуже, во всех смыслах. Юханнес вспоминал Луну, маленькую храбрую Луну, которая появлялась по утрам со свежим хлебом, козьим сыром и маслом из молока яка. Форселль решил помочь им и стал давать деньги. Возможно, тогда все и началось. Как будто таким образом он покрывал свою вину, сам толком не понимая, в чем она состояла.
Юханнес и сам не заметил, как оказался на берегу. Снял обувь, разделся и вошел в воду. Он так отчаянно работал конечностями, будто плыл стометровку. Поэтому долго не замечал ни холода, ни белых барашков на волнах, ни даже самих волн. Все ускорял темп, потому что только так и можно было забыться.
Охранники запросили подкрепление. Ребека, все еще плохо представляя, что делать, поднялась в кабинет Юханнеса. Возможно, подсознательно она все еще надеялась понять, что же произошло. Но в кабинете не обнаружилось ничего, за что можно было бы ухватиться. В камине догорали какие-то бумаги. Ребека хлопнула ладонью по столу, и тут совсем рядом что-то заверещало. В первый момент она подумала, что случайно нажала какую-то кнопку. Но это оказался мобильник Юханнеса. «Микаэль Блумквист» – высветилось на дисплее.