К несказанному удивлению Микаэля, отсчет остановился на шестой секунде. Сирена издала заключительный писк, дисплей обнулился, и зажглась зеленая лампочка.
У Лисбет Саландер глаза полезли на лоб. Она подумала, что ей все это померещилось. Потрясла карманный компьютер, что, конечно, было полной бессмыслицей. Обратный отсчет остановился за шесть секунд до взрыва красящей бомбы, и в следующий момент дисплей обнулился.
«Как же так?» – подумала Лисбет.
Неужели это возможно? Кто же это? Полиция? Нет. Зала? Отпадает.
Она набрала соответствующий номер на мобильнике и стала ждать, когда подключится камера наблюдения и начнет посылать ей на мобильник изображение низкого разрешения. Камера была спрятана в коробочку, выглядевшую как те, что используют для пожарной сигнализации, и размещенную на потолке в прихожей. Каждую секунду она делала снимки. Лисбет открутила последовательность обратно, до нуля, то есть до того момента, когда открылась дверь и сработала сигнализация. Ее лицо медленно расплывалось в лукавой улыбке, пока она наблюдала, как Микаэль Блумквист в течение почти полминуты дрыгался в безмолвной пантомиме, как, наконец, не набрал код и затем не привалился к дверному косяку с таким выражением лица, будто только что избежал инфаркта.
«Чертов Калле Блумквист выследил меня», – поняла Лисбет.
Он подобрал ключи, которые она выронила на Лундагатан. «Хитрюга, он помнил, что WASP был моим псевдонимом в Сети», – подумала она. Раз он нашел квартиру, значит, знает и то, что ее владельцем является предприятие «Уосп энтерпрайзис».
Пока она наблюдала за Микаэлем, он уже успел уйти из прихожей и исчезнуть из поля зрения объектива камеры.
«Вот черт. Как же я так опростоволосилась и оказалась предсказуемой? И зачем же я оставила все… Теперь Блумквист сунет свой нос во все мои тайны», – подумала Лисбет.
Но, подумав еще немного, она решила, что теперь это уже не имеет значения. Главное – она стерла всё с жесткого диска. Может быть, это даже к лучшему, что именно Микаэль Блумквист нашел ее укрытие. В конце концов, он и так уже знал о ней больше тайн, чем кто-либо другой. Братец Умник сделает все как надо. Ее он не выдаст – она ему доверяла. Лисбет завела двигатель и в задумчивости продолжила двигаться к Гётеборгу.
Приехав на работу в половине девятого, Малин Эрикссон нагнала Паоло Роберто, поднимавшегося по лестнице в редакцию «Миллениума». Она его сразу узнала, представилась и впустила в редакцию. Он заметно хромал. По запаху кофе можно было догадаться, что Эрика Бергер уже на рабочем месте.
– Здравствуйте. Спасибо, что сразу согласились меня принять, – обратился Паоло к Эрике.
Она окинула взглядом его лицо, разукрашенное немалым количеством синяков и шишек, затем приблизилась, поцеловала в щеку и посочувствовала:
– Выглядите хуже некуда.
– Ничего, нос ломать мне не впервой. А где у вас Блумквист?
– Бегает где-то, изображает сыщика, ищет связующие звенья… Как обычно, пообщаться с ним, когда надо, почти невозможно. Если не считать странного письма, присланного ночью по электронной почте, от него ни слова не слышно со вчерашнего утра. Спасибо огромное, что вы… Словом, спасибо. – Эрика кивком указала на его лицо.
Паоло Роберто засмеялся.
– Может быть, кофе? Вы сказали, что у вас есть что рассказать. Малин, подсаживайся.
Они устроились в удобных креслах в кабинете Эрики.
– Рассказать я хотел про того блондина, с которым дрался. Микаэлю я уже говорил, что боксер из того верзилы, как из меня балерина. Но, странное дело, в защитную стойку он вставал правильно, да и кружил так, словно двигается на ринге. В общем, чувствовалось, что какую-то подготовку он имеет.
– Микаэль упомянул об этом вчера по телефону, – сказала Малин.
– Я никак не мог отделаться от этого ощущения и вчера, придя к вечеру домой, сел за компьютер и послал письма в боксерские клубы чуть не по всей Европе. Я описал, что произошло, и обрисовал этого парня как можно подробнее.
– Ну и как?
– Кажется, подфартило.
Паоло положил на стол перед Эрикой и Малин снимок, присланный по факсу. Похоже, он был сделан в боксерском зале во время тренировки. Двое боксеров слушали инструкции немолодого располневшего мужчины в кожаном шлеме и тренировочном костюме. Еще с полдюжины мужчин сгрудились вокруг ринга. На заднем плане можно было различить крупного мужчину с коробкой в руках. Бритая голова делала его похожим на скинхеда. Именно он был обведен кружочком.
– Этому снимку семнадцать лет. Парень на заднем плане – Рональд Нидерман. Там ему восемнадцать лет, значит, сейчас ему около тридцати пяти. Все это согласуется с описанием верзилы, похитившего Мириам Ву. На сто процентов не могу гарантировать, что это он, ведь снимок старый и качество ужасное. Но мне кажется, сходство огромное.
– А откуда вам прислали снимок?
– Из клуба «Динамик» в Гамбурге. Тренер – ветеран по имени Ханс Мюнстер.
– Вот оно что.
– Рональд Нидерман выступал за этот клуб всего один год в конце восьмидесятых годов. Точнее, пытался выступать за клуб. Письмо я получил сегодня утром, а потом позвонил и поговорил с Мюнстером, прежде чем идти к вам. Короче говоря… Мюнстер рассказал, что Рональд Нидерман родом из Гамбурга, в восьмидесятых годах связался с бандой скинхедов. Его брат, на несколько лет старше, – очень способный боксер. Он-то и привел его в клуб. У Нидермана-великана жуткая сила, и физически он чуть ли не уникален. Мюнстер сказал, что никогда раньше не сталкивался с кем-либо, у кого бы был такой мощный удар, даже среди элиты боксеров. Они как-то раз замерили силу его удара, и им не хватило шкалы.
– Значит, он мог бы сделать карьеру боксера? – спросила Эрика.
Паоло Роберто покачал головой.
– Мюнстер рассказал, что тот совершенно не годился для ринга. Тому было несколько причин. Во-первых, он был просто необучаем: стоял как вкопанный и махал руками как попало. Во-вторых, он был фантастически неуклюж; то же самое можно сказать о парне, с которым я дрался в Нюкварне. Но самая большая проблема состояла в том, что он не умел соизмерять свою собственную силу. Время от времени он наносил своим противникам страшные травмы, даже во время обычных тренировочных боев. Результатом были сломанные носы, разбитые челюсти и масса всякого другого, совершенно необязательного. Они просто не могли держать его в клубе.
– Хоть и мог боксировать, а все же не получалось, – сказала Малин.
– Именно. Но непосредственная причина его удаления была чисто медицинская.
– Что же это такое?
– Этому парню было невозможно причинить боль. Сколько бы ему ни доставалось в ринге, он только отряхивался и снова лез в бой. Оказалось, что у него редчайшая болезнь, называется congenital analgesia.
– Congenital… что?
– Analgesia. Я уточнил. Это наследственное генетическое отклонение, при котором передающая субстанция в нервных синапсах не функционирует как надо. Он не чувствует боли.
– Господи. Так для боксера это баснословная удача!
– Ничего подобного. Это, можно сказать, смертельно опасно. Большинство людей, страдающих нечувствительностью к боли, умирают сравнительно рано, в двадцать – двадцать пять лет. Боль – это сигнализация организма, сообщающая нам о том, что с нами что-то неладно. Если вы положите ладонь на раскаленную плиту, то почувствуете боль и быстро уберете руку. А при этой болезни вы ничего не заметите, пока не запахнет жареным.
Малин и Эрика переглянулись.
– Так это кроме шуток?
– Абсолютно. Рональд Нидерман не способен ничего чувствовать, как будто находится круглые сутки под местным наркозом. Он выживает потому, что этот недостаток компенсируется другим генетическим даром. У него поразительные физические данные и чрезвычайно крепкий костяк, что делает его практически неуязвимым. Его природная сила чуть ли не уникальна. И у него отличная заживляемость ран.
– Как я погляжу, матч у вас был интересный…
– Еще бы. Не хотелось бы такое повторить. Единственное, что возымело хоть какое-то действие, был удар в пах, который ему нанесла Мириам Ву. На секунду Нидерман даже свалился на колени… Может быть, это произошло потому, что с ударом в такую область связана определенная моторика. Боли он наверняка и тут не почувствовал. Уверяю вас, если бы она мне так засадила, я бы упал замертво.
– Но как вам все же удалось его победить?
– Люди с такой болезнью, как у него, получают травмы наравне со всеми остальными. Пусть этот Нидерман сделан хоть из бетона, но когда я саданул его доской по голове, он упал на пол. Возможно, получил сотрясение мозга.
Эрика бросила взгляд на Малин.
– Пойду позвоню Микаэлю, – сказала та.
Блумквист услышал звонок мобильника, но был так возбужден, что взял трубку лишь на пятый сигнал.
– Это Малин. Похоже, что Паоло Роберто узнал, кто этот верзила-блондин.
– Хорошо, – рассеянно ответил Микаэль.
– Ты сейчас где?
– Трудно объяснить.
– Голос у тебя немного странный.
– Извини, что ты сказала?
Малин коротко пересказала информацию, полученную от Паоло Роберто.
– Отлично. Попробуй теперь поискать его в разных регистрах. Мне кажется, дело не терпит отлагательств. Звони мне на мобильник.
И Блумквист закончил разговор не попрощавшись, что несколько озадачило Малин.
В этот момент Микаэль стоял у окна и поражался виду, открывавшемуся на Старый город и дальше на Сальтшё. Он был ошеломлен, почти растерян. Начав осмотр квартиры Лисбет Саландер, Блумквист увидел сначала кухню, вход в которую располагался справа. Затем шли гостиная, кабинет, спальня и небольшая комната для гостей. Похоже, ее еще ни разу не использовали: матрас так и лежал в пластиковой упаковке, простыни не постелены. Вся мебель была новой, прямо из магазина «ИКЕА».
Но не это поражало.
Микаэля потрясло то, что Лисбет Саландер купила бывшую квартиру известного промышленника Перси Барневика стоимостью двадцать пять миллионов и площадью триста пятьдесят квадратных метров.