– Я тоже, – согласился Арманский. – Но ваша задача – всеми возможными средствами помогать полиции и способствовать скорейшей поимке Саландер.
– А каков бюджет? – спросил Фрэклунд.
– Дневная зарплата плюс текущие расходы. Держите меня в курсе того, сколько вам это стоит, и если затраты окажутся чрезмерными, мы прекратим это дело. Исходите из того, что будете работать полный рабочий день, по крайней мере, одну неделю, начиная с сегодняшнего дня.
Поколебавшись, он добавил:
– Здесь, в агентстве, я лучше всех знаю Саландер. Это значит, что вы можете рассматривать меня как лицо, имеющее к ней касательство, и как лицо, подлежащее допросу.
Припустив по коридору, Соня Мудиг успела зайти в комнату для дознаний как раз в тот момент, когда прекратился скрип передвигаемых стульев, и сесть рядом с Бублански. Тот созвал всю следовательскую группу, кроме начальника предварительного следствия. Ханс Фасте раздраженно покосился на Соню и перешел к вступительному слову. Ему было поручено председательствовать на этом собрании.
Он продолжал раскапывать данные, отражающие многолетнее противостояние социальных служб и Лисбет Саландер, как он сам называл, этот «психопатический след». В этом Фасте, безусловно, преуспел, собрав обширный материал.
Он откашлялся.
– Сегодня наш гость – доктор Петер Телеборьян, главный врач психиатрической клиники больницы Святого Стефана в Уппсале. Он любезно согласился приехать в Стокгольм, чтобы способствовать расследованию, поделившись информацией о Лисбет Саландер.
Соня Мудиг перевела взгляд на Петера Телеборьяна, курчавого брюнета небольшого роста, в очках со стальной оправой и небольшой бородкой-эспаньолкой. Одежду его нельзя было счесть формальной: бежевый вельветовый пиджак, джинсы и светлая рубашка в полоску с застегнутым воротником. У него были тонкие черты лица, а в его облике чувствовалось что-то мальчишеское. Соня уже видела раньше Петера Телеборьяна – он появлялся по делам в полиции, – но разговаривать с ним ей не доводилось. Когда она училась в Школе полиции, в последнем полугодии он читал лекции о психических нарушениях. Затем, на курсах повышения квалификации, тоже читал лекции, на этот раз о психопатах и психопатическом поведении подростков. Еще Соня присутствовала на суде во время процесса над серийным насильником, куда Телеборьян был приглашен экспертом. После ряда лет участия в общественных дебатах он стал одним из самых известных психиатров страны. С особой настойчивостью он занимался критикой сокращения средств, ассигнуемых психиатрическим учреждениям. Такие сокращения приводили к закрытию психиатрических больниц, так что пациенты, нуждавшиеся в квалифицированной помощи, оказывались на улице и были обречены стать бездомными бродягами, отбросами общества. После убийства министра иностранных дел Анны Линд[27] Телеборьян был назначен членом государственной комиссии, подвергшей анализу упадок системы психиатрического лечения в стране.
Петер Телеборьян кивком приветствовал собравшихся и налил себе минеральной воды «Рамлёса» в пластиковый стаканчик.
– Посмотрим, могу ли я быть вам полезен, – осторожно начал он. – Терпеть не могу выступать в качестве ясновидящего в таких обстоятельствах.
– Ясновидящего? – переспросил Бублански.
– Вот именно, в ироническом смысле слова. Именно в тот вечер, когда произошло убийство в Эншеде, я выступал в теледебатах и обсуждал ту бомбу замедленного действия, которая тихонько тикает где-то в нашем обществе. В этом весь ужас. Тогда я, конечно, не имел в виду Лисбет Саландер, но дал ряд примеров – разумеется, анонимных – тех пациентов, которые, попросту говоря, должны были бы пребывать в лечебных заведениях закрытого типа, вместо того чтобы разгуливать по улицам. Вполне возможно, что вам, полицейским, придется расследовать по меньшей мере полдюжины случаев умышленных или непредумышленных убийств, совершенных именно этой – возможно, небольшой – группой пациентов.
– И вы считаете, что Лисбет Саландер – одна из этих психов? – спросил Ханс Фасте.
– Слово «псих» – не то, которое нам следовало бы употреблять. Но в общем, да, она принадлежит к числу тех несчастных, от которых отвернулось общество. Безусловно, она одна из тех горемык, которых я, будь на то моя воля, не выпустил бы в свободное общество.
– Вы имеете в виду, что она должна была бы сидеть за решеткой, прежде чем совершила преступление? – спросила Соня Мудиг. – Это не вполне согласуется с принципами правового общества.
Ханс Фасте поморщился и метнул раздраженный взгляд в ее сторону. «Почему Фасте всегда ощетинивается против меня?» – подумала Соня.
– Вы совершенно правы, – согласился Телеборьян. – Это не согласуется с принципами правового общества – во всяком случае, нынешнего. Это вопрос балансирования между уважением к личности и уважением к потенциальным жертвам психически больного человека. Аналогичных случаев тут не бывает, к каждому пациенту требуется сугубо индивидуальный подход. Конечно, психиатры тоже могут ошибаться и выпустить на свободу человека, которому не следовало бы появляться на улицах города.
– По-видимому, углубляться в вопросы социальной политики сейчас не время, – осторожно вмешался Бублански.
– Разумеется, – согласился Телеборьян. – Сейчас перед нами вполне определенный случай. Я хотел бы только сказать, насколько важно понимать, что Лисбет Саландер – больной человек, нуждающийся в медицинской помощи в той же мере, что и пациент с зубной болью или пороком сердца. Она могла бы выздороветь, если бы получала надлежащую помощь, когда еще была в руках медиков.
– Короче, вы были ее лечащим врачом, – вставил Ханс Фасте.
– Я был одним из многих, кому довелось иметь дело с Лисбет Саландер. Она была моей пациенткой в раннем подростковом возрасте, и я был одним из врачей, дававших о ней заключение, когда принималось решение об опекунстве при наступлении ее восемнадцатилетия.
– Вы не могли бы рассказать о ней? – переспросил Бублански. – Как вам кажется, что могло побудить ее поехать в Эншеде и убить там двух не знакомых ей людей, а также что могло спровоцировать ее на убийство своего собственного опекуна?
Петер Телеборьян засмеялся.
– Нет, этого я не могу сказать. Я не слежу за ее развитием вот уже несколько лет и не знаю, на какой стадии психоза она сейчас находится. Зато могу сказать, что сомневаюсь в том, что пара из Эншеде была ей не знакома.
– Что заставляет вас так думать? – спросил Ханс Фасте.
– Одна из трудностей в лечении Лисбет Саландер состояла в том, что ей не был поставлен настоящий диагноз. А это, в свою очередь, определялось тем, что она не шла навстречу тем, кто ее лечил. Она всегда отказывалась отвечать на вопросы или участвовать в какой-либо форме терапии.
– Значит, вы не знаете, больна она или нет? – спросила Соня Мудиг. – Имея в виду, что у нее нет диагноза.
– Дело вот как обстояло, – пустился в объяснения Петер Телеборьян. – Лисбет Саландер попала ко мне, когда ей почти исполнилось тринадцать лет. Она переживала психотические состояния, была одержима навязчивыми представлениями и страдала обостренной манией преследования. Когда ее принудительно поместили в больницу Святого Стефана, она оставалась моей пациенткой в течение двух лет. В свою очередь, причиной принудительной госпитализации стало то, что по отношению к одноклассникам и знакомым Саландер проявляла очевидную способность к грубому насилию. В ряде случаев на нее поступали рапорты о нанесении побоев. Но во всех известных случаях расправе подвергался кто-то из круга ее знакомых, то есть кто-то, по ее представлениям, нанесший ей обиду, сказав или сделав что-то. Не было случая, чтобы она напала на совершенно незнакомого человека. Вот почему я думаю, что между нею и парой в Эншеде есть какая-то связь.
– Если не считать нападения в метро, когда ей было семнадцать лет, – добавил Ханс Фасте.
– В этом случае было точно выяснено, что напали на нее, а она лишь защищалась, – сказал Телеборьян. – Нападающий оказался известным сексуальным маньяком. И все же это демонстрирует, каков ее обычный способ поведения. Саландер могла бы убежать оттуда или позвать на помощь других пассажиров вагона, а вместо этого она дала отпор методом грубого рукоприкладства. Если она чувствует опасность, то реагирует на нее насилием.
– Так что же все-таки с ней не так? – задал вопрос Бублански.
– Как я сказал, точного диагноза нет. Я бы сказал, что Саландер шизофреник и постоянно балансирует на грани психоза. Она не способна к сочувствию и по многим параметрам может быть классифицирована как социопат. Должен признать, что удивлен, настолько хорошо она продержалась с восемнадцати лет до сих пор. Она просуществовала в обществе, хотя и под опекой, восемь лет, не совершив ничего, что повлекло бы заявление в полицию или арест. Но ее прогноз…
– Прогноз?
– За все это время она не проходила никакого лечения. Полагаю, что болезнь, которую можно было излечить полностью или держать под контролем десять лет назад, теперь стала нерасторжимой частью ее личности. Могу предсказать, что после ареста Саландер приговорят не к тюремному заключению, а к принудительному психиатрическому лечению.
– Тогда почему суд выдал ей пропуск на жизнь в обществе? – проворчал Ханс Фасте.
– Тут, скорее всего, сошлись несколько обстоятельств: у нее оказался адвокат с хорошо подвешенным языком, а решение суда определялось всеобщей склонностью к либерализации и экономии средств. Во всяком случае, я решительно возражал, когда со мной консультировался представитель судебной медицины. Но в этом некого винить.
– Но ведь тот прогноз, о котором вы говорили, чисто гипотетический, – вмешалась Соня Мудиг. – Я имею в виду… что вы вообще-то ничего не знаете о ней со дня ее восемнадцатилетия.
– Это больше, чем просто догадка. Это мой опыт.
– Есть ли у нее тенденции к саморазрушению? – спросила Соня Мудиг.
– Вас интересует, может ли она совершить самоубийство? Нет, в этом я сомневаюсь. Скорее, она психопат, отличающийся эгоманией. Важно лишь то, что связано с нею, остальные люди не имеют значения.