– Помню-помню. Была какая-то учительница, утверждавшая, что боялась Лисбет, когда та училась в средней школе.
– Биргитта Миоос.
– Она самая.
– Есть масса деталей о том периоде, когда Лисбет лежала в детской психиатрической больнице, а потом полно деталей о ее жизни в приемных семьях, о случае в метро и о прочем.
– Ясно. Ну и?..
– Ее забрали в больницу как раз накануне ее тринадцатого дня рождения.
– Да.
– Но ни слова не говорится о том, почему.
Микаэль помолчал.
– Ты хочешь сказать, что…
– Я хочу сказать, что если двенадцатилетнюю девочку госпитализируют в психушку, то этому должно предшествовать что-то вызвавшее эту госпитализацию. А в случае с Лисбет это должна была быть какая-то особенно мощная вспышка, и это не могло не отразиться в ее биографии. А между тем ничего подобного нет.
Микаэль нахмурился.
– Малин, у меня есть сведения из надежного источника, что существует полицейское расследование, касающееся Лисбет, датированное февралем 1991 года, когда ей было двенадцать лет. Это расследование не имеет регистрационного номера. Я как раз хотел попросить тебя разыскать его.
– Если было расследование, то у него, естественно, должен быть регистрационный номер. Иначе это нарушение закона. А ты точно это знаешь?
– Нет, но мой источник утверждает, что расследование не зарегистрировано.
Малин помолчала.
– А у тебя надежный источник?
– Очень даже.
Малин еще помолчала. Оба, она и Микаэль, думали в одном направлении.
– Полицейская служба безопасности, – сказала Малин.
– Бьёрк, – присовокупил Блумквист.
Глава 24
Вторник, 5 апреля
Пер-Оке Сандстрём, внештатный журналист сорока семи лет, вернулся в свою квартиру в Солне после полуночи. Он немного выпил и теперь чувствовал, как у него все время сосет под ложечкой. Весь день прошел в пустом времяпровождении. Он не находил себе места от страха.
Прошло уже две недели с тех пор, как Даг Свенссон был застрелен в Эншеде. Ошалело слушая новости по телевизору в тот вечер, Сандстрём почувствовал облегчение и надежду: Свенссон был мертв, а значит, публикации книги о трафике проституток, в которой тот собирался выставить напоказ Сандстрёма, скорее всего, не будет. «Вот черт, одной лишней шлюхи оказалось достаточно, чтобы попасть в историю», – подумал он.
Его переполняла жгучая ненависть к Дагу Свенссону. Как он упрашивал, умолял, на коленях ползал перед этой скотиной…
На следующее утро после убийства Сандстрём был слишком возбужден от радости, чтобы мыслить здраво. Размышлять всерьез он начал только на следующий день. Поскольку Даг Свенссон работал над книгой, где он, Пер-Оке, характеризовался как насильник с педофильским уклоном, то, возможно, и полиция начнет раскапывать его прегрешения. Господи… Да его же могут заподозрить в убийстве!
Тревога слегка улеглась, когда физиономия Лисбет Саландер стала появляться на первой странице чуть ли не в каждой газете. «Кто, черт побери, эта Лисбет Саландер?» – крутилось у него в голове. Он никогда о ней не слышал. Полиция же определенно считала ее главной подозреваемой, а прокурор уже уверенно высказался о том, что расследование приближается к завершению. По собственному опыту Сандстрём все же знал, что журналисты обычно не выбрасывают собранные материалы и сделанные записи. «Миллениум», этот дерьмовый журнальчик с неоправданной репутацией серьезного… Все они одним миром мазаны: подкапываются под людей, вопят и гадят.
Он не знал, как далеко продвинулась работа над книгой. Он не знал, что им известно, а спросить было некого. Такое чувство, что он находился в вакууме.
Всю прошлую неделю его бросало то в панику, то в эйфорию. Полиция с ним не связывалась. Может быть, все обойдется? Говорят же, что дуракам везет. Но если облом, то жизнь его кончена.
Вставив ключ в замок и повернув его, он открыл дверь – и тут же услышал шорох за спиной, а затем почувствовал парализующую боль в пояснице.
Гуннар Бьёрк еще не спал, когда раздался телефонный звонок. Одетый в пижаму и халат, он сидел на кухне, не зажигая свет, и думал над своей дилеммой. Никогда раньше за всю свою многолетнюю карьеру у него не было ничего похожего на нынешнюю тяжелую ситуацию.
Сначала Бьёрк не собирался брать трубку. Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже половина двенадцатого. Но телефон продолжал звонить, и после десятого сигнала он не устоял. Вдруг что-то важное?
– Это Микаэль Блумквист, – произнес голос на другом конце.
«Какого черта?» – подумал Бьёрк.
– Уже за полночь, и я спал.
– Извините. Просто я подумал, что вам будет интересно то, что я могу вам сказать.
– Что вам нужно?
– Завтра утром в десять я даю пресс-конференцию в связи с убийством Дага Свенссона и Миа Бергман.
У Гуннара Бьёрка перехватило в горле.
– Я собираюсь сообщить о деталях секс-торговли из книги Дага Свенссона, которую он почти закончил. Единственным клиентом, которого я собираюсь назвать по имени, будете вы.
– Вы же обещали дать мне время…
Услышав страх в своем голосе, он осекся.
– Прошло несколько дней, а вы обещали перезвонить мне после выходных. Завтра у нас вторник. Так что либо вы мне все выкладываете, либо я завтра провожу пресс-конференцию.
– Если вы созовете пресс-конференцию, то никогда ничего не узнаете о Зале.
– Возможно. Но тогда это не будет меня касаться. Вам придется вместо меня иметь дело с полицейскими, ведущими расследование, – ну, и, конечно, со всеми журналистами страны.
Возможностей для сделки на условиях Бьёрка не оставалось.
Он согласился встретиться с Микаэлем Блумквистом и сумел сдвинуть день встречи на четверг – еще одна небольшая передышка. Но он был готов.
Итак, пан или пропал.
Сандстрём не знал, сколько времени провел без сознания. Очнувшись, он понял, что лежит на полу в гостиной. Болело все тело, и он не мог пошевелиться. Постепенно он осознал, что руки у него связаны за спиной чем-то вроде изоляционной ленты и ноги перевязаны. Рот тоже был заклеен липкой лентой. В комнате горел свет, а жалюзи были опущены. Было неясно, что произошло.
Пер-Оке расслышал звук, доносившийся вроде из его кабинета. Он замер и прислушался: кто-то выдвигал и задвигал ящики письменного стола. «Неужели ограбление?» – подумал он, слыша, как кто-то роется в его ящиках, как шуршит бумага.
Целую вечность спустя он услышал шаги, попытался повернуть голову, но не смог никого увидеть. Он постарался хранить спокойствие.
Вдруг Пер-Оке почувствовал, как через его голову перекинули веревочную петлю и затянули на шее. С перепугу он чуть не обделался. Подняв взгляд, увидел, как веревка, идущая от петли, поднимается к блоку, закрепленному на крюке, где когда-то висела люстра. Злоумышленник обошел вокруг него и попал в поле зрения. Первой стала видна пара черных сапожек маленького размера.
Кого ожидал увидеть Сандстрём, он и сам не знал, но, подняв глаза, пережил что-то вроде шока. Сначала он не узнал в ней ту психопатку, чья фотография пялилась на вас с первых страниц всех газет, выставленных на витрины, со времени прошедшей Пасхи. Она не была похожа на свою фотографию – теперь коротко стриглась. Одета она была во все черное: черные джинсы, короткую открытую хэбэшную куртку, черную майку и черные перчатки.
Но самым пугающим было ее лицо, покрытое гримом: черная помада на губах, подведенные черным глаза, драматически выделенные черно-зеленым тени на веках и под глазами. Все остальное на лице было закрашено белилами. Кроме того, от левого виска к подбородку все лицо пересекла широкая красная полоса.
Эта гротескная маска придавала ей совершенно безумный вид.
Его мозг отказывался воспринимать увиденное, настолько все было невероятным.
Лисбет Саландер держала в руках конец веревки, за который дернула. Сандстрём почувствовал, как веревка врезалась в горло и на несколько секунд прервала его дыхание. Он старался подтянуть ноги. Ей же, благодаря блоку и талям, почти не приходилось прилагать усилий, чтобы поставить его на ноги. Когда Пер-Оке поднялся перед ней во весь рост, она перестала тянуть за веревку и намотала ее на трубку, подводящую к батарее отопления, а затем завязала двойным морским узлом.
После этого Саландер исчезла из вида, оставив его одного минут на пятнадцать. Вернувшись, придвинула стул и села напротив него. Он старался избегать ее взгляда с разрисованного лица, но у него это плохо получалось. На стол она положила пистолет. Его пистолет. Она обнаружила его в обувной коробке в гардеробе. «Кольт М1911». Этот не вполне легальный пистолет хранился у него несколько лет. Он как-то купил его по случаю у знакомого, просто ради хохмы, и даже ни разу не попробовал выстрелить. Прямо у него на глазах Саландер вынула магазин, вставила патроны, затем загнала магазин на место и отправила патрон в ствол. Пер-Оке Сандстрём был готов вот-вот лишиться чувств, но заставил себя выдержать ее взгляд.
– Не понимаю, почему мужчины так любят запечатлевать свои извращения, – сказала она.
Это было произнесено спокойным, ледяным тоном. Саландер говорила тихо, но отчетливо, протягивая фотографию, отпечатанную с его жесткого диска.
– Это, вероятно, эстонка Инес Хаммуярви, семнадцати лет, из поселка Риепалу неподалеку от Нарвы. Неплохо развлекся?
Вопрос был чисто риторический – Пер-Оке Сандстрём не мог ответить, его рот был заклеен лентой, а мозг был не в состоянии построить ответ. Фотография изображала… «Господи, зачем я только сохранил фотографии», – мелькнуло в мозгу.
– Ты знаешь, кто я? Кивни.
Пер-Оке кивнул.
– Ты – садистская свинья, подонок и насильник.
Он не шевелился.
– Кивни.
Он кивнул. На глаза его вдруг навернулись слезы.
– Сейчас я тебе объясню правила, – начала она. – На мой взгляд, тебя следовало бы прикончить немедленно. Переживешь ли ты эту ночь, мне безразлично. Тебе ясно?
Он кивнул.