– Господи, – произнес Микаэль.
– Я сопоставил все это как раз перед тем, как заболел. Она имела право на эту фамилию, так как ее мать, бабушка Лисбет, действительно была Саландер. Последующие события обнаружили, что Залаченко был неслыханный психопат. Он жутко пил и избивал Агнету. Как мне представляется, рукоприкладство происходило постоянно, пока росли дети. Насколько Лисбет себя помнила, Залаченко появлялся регулярно. Иногда он надолго пропадал, потом вдруг снова появлялся на Лундагатан. И каждый раз было одно и то же. Залаченко заявлялся за сексом и алкоголем, и все заканчивалось разного рода издевательствами над Агнетой Саландер. Лисбет приводила детали, которые показывают, что издевательства были не только физическими. Он был вооружен, озлоблен и демонстрировал склонность к садизму и психическому запугиванию. Насколько я могу судить об этом, с годами становилось все хуже и хуже. В восьмидесятые годы мать Лисбет жила в постоянном страхе.
– Детей он тоже бил?
– Нет. Дочки его совершенно не интересовали. Он их едва замечал. Мать обычно отправляла их в маленькую комнату, когда приходил Залаченко, и без разрешения они не должны были выходить. Раз-другой он давал тумака Лисбет или ее сестре, в основном когда они мешали или вертелись под ногами. Все его раздражение было обращено против матери.
– Кошмар какой. Бедная Лисбет…
Хольгер Пальмгрен кивнул.
– Все это Лисбет поведала мне примерно за месяц до того, как я пережил удар. Впервые тогда она говорила открыто о том, что произошло. А я как раз решил положить конец всем этим бредням насчет признания ее недееспособной и прочего. Лисбет не глупее нас с вами, и я стал готовиться к подаче заявления в гражданский суд о новом рассмотрении ее дела. А тут вдруг удар у меня… и когда я пришел в себя, то оказался здесь.
Он развел руками. В дверь постучала медсестра и подала кофе. Пальмгрен молчал, пока она не вышла, потом продолжил:
– Есть в этом деле неясные для меня моменты. Агнета Саландер десятки раз была вынуждена обращаться в больницу. Я читал ее медицинский журнал. Было абсолютно ясно, что она стала жертвой грубого физического насилия, и социальные службы должны были бы обратить на нее внимание. Но этого ни разу не произошло. Лисбет и Камилла находились под присмотром дежурных социальной службы в то время, когда их матери оказывали медицинскую помощь. Но как только ее выписывали и она возвращалась домой, все повторялось вновь. Единственным объяснением может быть только то, что вся система социального обеспечения была недееспособной, а Агнета оказалась столь запугана, что могла только и делать, что ждать своего мучителя. Затем что-то произошло. Лисбет называет это «Вся Та Жуть».
– А что случилось?
– Залаченко не появлялся несколько месяцев. Лисбет исполнилось двенадцать лет. Она уже стала тешить себя надеждой, что он исчез навсегда. Куда там! Однажды он вернулся. Сначала Агнета заперла обеих девочек в маленькой комнате, затем занялась сексом с Залаченко. Потом он начал ее избивать. Для него было удовольствием мучить ее. Но на этот раз взаперти были уже не маленькие детки… Реагировали они по-разному. Камилла панически боялась, что кто-нибудь может узнать, что происходит у них дома. Она отторгала из себя то, что знала, и делала вид, что не замечает, как маму избивают. Когда побои заканчивались, Камилла подходила и обнимала папу, делая вид, что все хорошо.
– Таким способом она защищалась.
– Конечно. Но Лисбет была другого склада. На этот раз она прекратила истязания. Зайдя на кухню, она взяла нож и засадила ему в плечо. Она успела вонзить лезвие пять раз, прежде чем он смог отобрать нож и двинуть ей кулаком. Хоть раны и не были глубокие, кровь из него текла, как из зарезанной свиньи, и он еле унес ноги.
– Очень в духе Лисбет.
Пальмгрен вдруг рассмеялся.
– Еще бы: не задевай Лисбет Саландер за живое! Ее позиция по отношению к окружающему миру была такой: если ей грозят оружием, она возьмет оружие еще мощнее. Вот почему я так страшно боюсь за нее – при всем том, что сейчас происходит.
– Это и была «Вся Та Жуть»?
– Нет-нет. Затем последовало нечто, чему у меня просто нет объяснений. Порезы у Залаченко были такие серьезные, что он должен был обратиться к врачам, а это повлекло бы полицейское расследование.
– Но?
– Но, насколько мне известно, ничего подобного не произошло. Лисбет рассказала, что приходил какой-то мужчина и разговаривал с Агнетой. О чем был разговор, она не знает. А потом мама сказала Лисбет, что папа все простил.
– Простил?
– Да, так она выразилась.
Тут Микаэль понял: «Это был Бьёрк или кто-нибудь из его сотрудников. Речь шла о том, чтобы «прибрать» за Залаченко. Вот скотина», – подумал он и поморщился.
– Что? – спросил Пальмгрен.
– Думаю, я знаю, что произошло. И кое-кто понесет за это ответственность. Продолжайте, пожалуйста.
– Залаченко не появлялся несколько месяцев. Лисбет ждала и готовилась к его приходу. Она время от времени прогуливала уроки в школе и охраняла маму – страшно боялась, что Залаченко изуродует ее. Лисбет было двенадцать лет, а она чувствовала ответственность за мать, которая не осмеливалась обращаться в полицию и не могла порвать с Залаченко, а может быть, просто не понимала, насколько все серьезно. В тот день, когда он появился снова, Лисбет была в школе. Она пришла домой, как раз когда он выходил из квартиры. Он ничего не сказал, только расхохотался ей в лицо. Зайдя, она обнаружила мать лежащей на полу в кухне без сознания.
– Но Залаченко не притрагивался к Лисбет?
– Нет. Она бросилась за ним и догнала, когда он уже сел в машину и опустил стекло, вероятно собираясь что-то сказать. Лисбет приготовилась заблаговременно. Она бросила в машину пакет из-под молока, наполненный бензином, а затем и зажженную спичку.
– Боже мой…
– Эта была уже вторая попытка убить своего отца. На этот раз дело не осталось без последствий. Машина на Лундагатан, а в ней человек, горящий как факел, не могли не привлечь внимания.
– Все же он остался в живых.
– Досталось ему как следует, в особенности тяжелыми были ожоги – следы от них остались у него на лице и других местах. Кроме того, ему пришлось ампутировать ступню. А Лисбет забрали в детское отделение психиатрии больницы Святого Стефана.
Хотя Лисбет Саландер знала весь материал, найденный на даче у Бьюрмана, от корки до корки, она снова все перечитала. Потом села на подоконник, открыла портсигар, подаренный Мириам Ву, закурила сигарету и устремила взгляд в сторону Юргордена. Она узнала некоторые подробности своей жизни, о которых раньше не подозревала.
Многие кусочки головоломки легли на нужные места, и она внутренне похолодела. Больше всего ее интерес возбудило полицейское расследование, о котором составил рапорт Гуннар Бьёрк в феврале 1991 года. Лисбет не могла бы с уверенностью сказать, кто из череды взрослых, задававших ей вопросы, был Бьёрк, но сейчас ей казалось, что он всплыл в ее памяти. Тогда он представился, назвавшись Свеном Янссоном. Она хорошо помнила каждую черту его лица, каждое сказанное им слово, каждый жест во время тех трех встреч, что у них были.
Тогда началась такая суматоха…
Залаченко в машине загорелся, как факел. Ему удалось распахнуть дверцу и вывалиться на землю, но одной ногой он застрял в ремне безопасности среди треска пламени. Примчалась пожарная машина и погасила огонь. Появилась машина «Скорой помощи», и Лисбет пыталась уговорить их оказать помощь маме, бросив Залаченко. Но они лишь оттолкнули ее. Прибыла полиция, и отыскались свидетели, указавшие на нее. Лисбет пыталась объяснить, что произошло, но никто не собирался ее слушать, потом она вдруг оказалась на заднем сиденье полицейской машины, а в это время тянулись минута за минутой, и прошел почти час, пока полиция наконец зашла в их квартиру и нашла ее маму.
Агнета София Саландер была без сознания. У нее были черепно-мозговые травмы. В результате побоев у нее произошло первое из длинной серии последующих кровоизлияний в мозг. Здоровой она уже никогда не будет.
Теперь вдруг Лисбет поняла, почему никто не читал рапорт о полицейском расследовании: ни Хольгер Пальмгрен, которому не удалось его получить, ни адвокат Рихард Экстрём, который сейчас охотился за ней. Этот рапорт не был составлен обычной полицией. Он был составлен скотиной из Службы безопасности и проштампован печатями, уведомлявшими, что расследование является секретом государственной важности.
Александр Залаченко работал на Службу безопасности.
Это было не расследование, а укрывательство. Залаченко был важнее Агнеты Саландер. Его нельзя было дезавуировать и обличить. Залаченко просто не существовал.
«Проблему создавал не Залаченко, их создавала Лисбет Саландер – сумасбродная девчонка, грозившая раскрыть одну из важнейших государственных тайн», – пронеслось у нее в голове.
Об этой тайне она даже не подозревала. Как же все тогда было? Залаченко встретил ее мать вскоре по приезде в Швецию и назвался своим настоящим именем. Тогда у него еще не было ни имени для прикрытия, ни шведских документов. Это объясняло, почему все эти годы Лисбет никогда не удавалось найти его ни в одном из официальных регистров. Она знала его настоящее имя, а не то, которым его снабдило шведское государство.
Теперь Лисбет многое поняла. Если бы Залаченко привлекли к суду за нанесение увечий, адвокат Агнеты Саландер мог бы начать копаться в его данных: «Где вы работаете, господин Залаченко? Как вас на самом деле зовут?»
Если бы вместо больницы Лисбет оказалась под надзором социальных служб, те, возможно, начали бы разбираться в происшествии. Для уголовного преследования она была слишком молода, но если бы поджогом занялись как следует, во всех деталях, возникли бы те же вопросы о Залаченко. Лисбет так и видела перед собой огромные заголовки в газетах. Поэтому расследование поручили доверенному лицу. А потом снабдили рапорт грифом секретности и похоронили так глубоко, чтобы никто не мог докопаться. Значит, и Лисбет Саландер надо было похоронить так основательно, чтобы ее никто не нашел.