Он снова покачал головой. Затем кивнул.
— Рыбтш?
— Не поняла.
— Деты рыбтш? Не Рмнски. — «Где ты работаешь? Не у Арманского?»
Лисбет минутку помолчала, не зная, как сказать и как объяснить ему свое нынешнее положение. Вопрос был сложный.
— Я больше не работаю у Арманского, Хольгер. Мне не нужно у него работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. У меня есть деньги, и дела мои обстоят хорошо.
Пальмгрен снова приподнял брови.
— Теперь я буду часто тебя навещать. Я все тебе расскажу, но давай не будем пока волноваться. Сейчас я хочу заняться другим.
Она нагнулась, подняла с пола сумку и, поставив ее на стол, вынула оттуда шахматную доску.
— Мы с тобой уже два года не резались в шахматишки!
Он смирился с неизбежностью. Как видно, она затеяла какие-то интриги и не хочет об этом рассказывать. Наверняка он бы их не одобрил, но Хольгер достаточно верил в нее и знал: если она что-то затеяла, значит, это возможно. Сомнительно с юридической точки зрения, но не противоречит божеским законам. В отличие от большинства Хольгер Пальмгрен был убежден, что Лисбет Саландер — человек по природе порядочный. Проблема была лишь в том, что ее личная мораль не всегда совпадала с установлениями закона.
Лисбет расставила перед ним шахматные фигуры, и потрясенный Пальмгрен узнал свою собственную доску. Очевидно, она стащила ее из квартиры, когда его положили в больницу. Лисбет предоставила ему играть белыми, и он вдруг обрадовался этому, как ребенок.
Лисбет Саландер провела у Хольгера Пальмгрена два часа. Три раза она его обыграла, но тут в самый разгар схватки вошла сиделка и сказала, что ему пора на послеобеденное занятие лечебной физкультурой. Лисбет собрала фигуры и спрятала доску в сумку.
— Не могли бы вы рассказать мне, как идут дела с лечебной физкультурой? — спросила она сиделку.
— Мы делаем упражнения для развития силы и координации и уже достигли успехов, правда?
Вопрос был обращен к Хольгеру Пальмгрену. Тот кивнул.
— Ты уже можешь пройти несколько метров, а к лету начнешь самостоятельно гулять в парке. Она твоя дочь?
Лисбет и Хольгер Пальмгрен переглянулись.
— Прмм дочь. — «Приемная дочь».
— Как хорошо, что ты пришла его навестить!
Иными словами: «Где ты, черт возьми, до сих пор пропадала?» Лисбет сделала вид, что не заметила скрытого упрека. Она нагнулась к нему и поцеловала в щеку:
— В пятницу я снова приду тебя навестить.
Хольгер Пальмгрен с трудом встал с инвалидного кресла, она проводила его до лифта, и там они расстались. Как только двери лифта закрылись, Лисбет направилась к администратору и спросила, можно ли видеть лечащего врача. Ее направили к доктору А. Сиварнандану, которого она нашла в кабинете в конце коридора. Она представилась и сказала, что является приемной дочерью Пальмгрена.
Доктор А. Сиварнандан, обладатель рябого лица и тоненьких усиков, открыл карточку Хольгера Пальмгрена и стал читать первые страницы. Лисбет ждала, все больше раздражаясь. Наконец он поднял голову и заговорил, к ее удивлению, с заметным финским акцентом:
— В бумагах ничего не сказано о дочери или приемной дочери. Согласно записям, из ближайших родственников у него есть только восьмидесятишестилетняя двоюродная сестра, проживающая в Емтланде.[43]
— Он заботился обо мне с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет, и до того дня, как у него случился удар. Тогда мне было двадцать четыре.
Она порылась во внутреннем кармане куртки и бросила на письменный стол доктора А. Сиварнандана ручку.
— Меня зовут Лисбет Саландер. Запишите мое имя в его карточку. Я его самая близкая родственница на всем белом свете.
— Возможно, — строго ответил А. Сиварнандан. — Но если вы его самая близкая родственница, то что-то уж очень долго вы собирались его посетить. До сих пор его лишь изредка навещал один человек, не являющийся его родственником, но записанный в качестве того лица, с которым следует связаться в случае ухудшения состояния больного или его смерти.
— Должно быть, это Драган Арманский.
Доктор А. Сиварнандан удивленно поднял брови и задумчиво покивал:
— Правильно. Вижу, вы знаете его.
— Вы можете позвонить ему и убедиться, что он тоже меня знает.
— В этом нет надобности. Я верю вам. Мне сообщили, что вы два часа просидели с Хольгером Пальмгреном за шахматами. Однако я не могу обсуждать с вами его здоровье без его разрешения.
— А такого разрешения этот упрямый черт ни за что не даст, потому что он вбил себе в голову бредовую идею, будто не должен обременять окружающих своими несчастьями, а еще будто по-прежнему он несет ответственность за меня, а не я за него. Вот как было дело: два года я была в уверенности, что Пальмгрен умер. Только вчера я узнала, что он жив. Если бы я знала, что он… Это трудно объяснить, но я хочу знать, каков прогноз и может ли он поправиться.
Доктор А. Сиварнандан взял ручку и аккуратно вписал имя Лисбет Саландер в карточку Хольгера Пальмгрена, выяснив к тому же ее идентификационный номер и телефон.
— О'кей. Теперь вы официально его приемная дочь. Возможно, я поступаю не совсем по правилам, но, принимая во внимание, что вы первый человек, навестивший его после Рождества, когда к нему приезжал господин Арманский… Вы видели его сегодня и сами наблюдали, что у него проблемы с координацией движений и неважно с речью. Он перенес удар.
— Я знаю. Это я его тогда нашла и вызвала «скорую».
— Вот как! В таком случае вы знаете, что он три месяца пролежал в больнице и долгое время был без сознания. Часто пациенты в таких случаях не выходят из комы, но иногда все-таки приходят в себя. Очевидно, его время еще не пришло. Сначала его перевели в отделение для хронических больных с нарушенной умственной деятельностью, совершенно не способных обходиться без посторонней помощи. Против ожидания у него вдруг стали появляться признаки улучшения, и тогда его девять месяцев тому назад перевели в реабилитационный центр.
— Что ждет его в будущем?
Доктор А. Сиварнандан развел руками:
— Может быть, у вас есть магический кристалл посильнее моего? Я действительно не имею об этом никакого представления. Он может умереть от кровоизлияния в мозг хоть сегодня ночью. А может прожить еще двадцать лет в сравнительно хорошем состоянии. Не знаю. Тут, можно сказать, все от Бога зависит.
— А если он проживет еще двадцать лет?
— Реабилитация проходила у него трудно, и только в самые последние месяцы мы действительно смогли отметить заметные улучшения. Шесть месяцев назад он еще не мог есть без посторонней помощи. Всего лишь месяц назад он еле-еле мог встать с инвалидного кресла — отчасти из-за того, что его мышцы атрофировались от долгого лежания. Но теперь он, во всяком случае, немного может ходить.
— Ему станет лучше?
— Да. Причем даже намного лучше. Трудно было самое начало, а сейчас мы каждый день отмечаем новые успехи. Из его жизни выпало два года. Я надеюсь, через несколько месяцев, к началу лета, он сможет гулять у нас в парке.
— А речь?
— Его проблема состоит в том, что у него были поражены речевой и двигательные центры. Долгое время он был как мешок. С тех пор мы добились, что он опять научился управлять своим телом и разговаривать. Ему бывает трудно вспомнить нужное слово, и пришлось заново учиться говорить. Но в то же время он учился не как ребенок — он понимает значение слов и только не может их произнести. Подождите несколько месяцев, и вы увидите, что его речь по сравнению с сегодняшним днем стала лучше. То же относится и к способности ориентироваться. Девять месяцев назад он путал, где право, где лево, где верх и где низ.
Лисбет задумчиво кивнула и две минуты размышляла. К ее удивлению, ей понравился доктор А. Сиварнандан с его индийской внешностью и финским произношением.
— Что значит «А.»? — спросила она неожиданно.
Он посмотрел на нее с подозрением, но ответил:
— Андерс.
— Андерс?
— Я родился в Шри-Ланке, но меня усыновили и увезли в Турку, когда мне не было еще и года.
— О'кей, Андерс! Чем я могу вам помочь?
— Навещайте его. Ему нужны интеллектуальные стимулы.
— Я могу приходить каждый день.
— Мне не нужно, чтобы вы приходили каждый день. Раз он вас любит, то я хочу, чтобы он ждал ваших посещений и заранее радовался. Мне не надо, чтобы они ему надоели.
— Нужна ли ему помощь каких-нибудь специалистов, чтобы он поскорее выздоровел? Я оплачу их, если это понадобится.
Он быстро улыбнулся, но тотчас же снова стал серьезным:
— Боюсь, что мы и есть эти специалисты. Конечно, мне хотелось бы иметь больше средств в своем распоряжении и чтобы нам не урезали обеспечение, но могу вас заверить, что он получает самое лучшее лечение.
— А если бы вы не боялись сокращения средств, что бы вы тогда могли ему предложить?
— Идеальным вариантом для таких пациентов, как Хольгер Пальмгрен, был бы, конечно, личный тренер на полный рабочий день. Однако такие возможности в Швеции давно уже никому не предоставляются.
— Наймите ему тренера.
— Что вы сказали?
— Наймите персонального тренера для Хольгера Пальмгрена. И выберите самого лучшего из всех. Завтра же! И проследите за тем, чтобы у него было все необходимое оборудование и прочее, что там нужно. Я устрою так, чтобы уже к концу нынешней недели были выделены деньги на оплату тренера и покупку оборудования.
— Вы шутите?
Лисбет прямо и жестко посмотрела в глаза доктору Сиварнандану.
Миа Бергман нажала на педаль тормоза и направила свой «фиат» к тротуару перед станцией метро «Гамла стан». Даг Свенссон открыл дверцу и на ходу сел в машину. Наклонившись, он поцеловал Миа в щеку — она в это время крепко держала руль, объезжая автобус.
— Привет! — сказала она, не сводя глаз с идущего впереди транспорта. — У тебя был такой серьезный вид. Что-нибудь случилось?