– Надеюсь на ваше понимание, – сказала она.
Тем не менее на встречу согласилась. Дело было не в том, что она вдруг переменила свою точку зрения, и даже не в журналистском шарме Блумквиста. Настроение Эллинор изменилось, как только Микаэль – на свой страх и риск – упомянул Лео Маннхеймера.
– Лео! – перебила его она. – О… как же давно это было… Как он?
Блумквист отвечал, что не знает.
– Вы были с ним знакомы? – в свою очередь поинтересовался он.
– Конечно! Карл души не чаял в этом мальчике.
Завершив разговор, Микаэль отправился убираться на кухню и все это время думал, не позвонить ли Малин, с тем чтобы вырвать у нее то, о чем она до сих пор умалчивала. Но вместо этого принял душ и переоделся. Без пяти шесть он отправился в направлении стадиона «Цинкенсдамм», в ресторан «Пане Винос», на встречу с сестрой.
Глава 9
19 июня
Мартину не о чем беспокоиться, она все сделает сама. Это был их третий или четвертый разговор за день, и Ракель проявила завидное терпение. Лишь положив трубку, прошептала: «Трус» – и занялась препаратами, которые подготовил для нее Беньямин.
В отделении доцент психоаналитики Ракель Грейтц была известна своей маниакальной тягой к чистоте. Казалось, при одном только ее приближении пыль с подоконников и полок исчезала как по мановению волшебной палочки. Возможно, с тех пор как Ракель диагностировали рак желудка, чистоплотность приобрела для нее особый смысл. Ей было семьдесят, ее здоровье оставляло желать много лучшего, но она не имела привычки сидеть сложа руки. Вот и сегодня день за делами пролетел незаметно. Сейчас часы показывали половину седьмого. Ракель припозднилась, действовать нужно было немедленно. Но все получилось как всегда. Мартин трусил, а она, вопреки его советам, еще до обеда позвонила в социальную службу и на телефонную станцию и, благодаря старым связям, окончательно уладила все проблемы. Возможно, принятых мер окажется недостаточно. Времени прошло много. У старого болвана, похоже, кто-то был, и, конечно, он не упустил возможности поделиться своими подозрениями с посетителем. Конечно, они рискуют, но другого выхода не предоставляется. Слишком много поставлено на карту.
Ракель вымыла руки спиртом, зашла в ванную и улыбнулась своему отражению в зеркале. Просто хотела убедиться в том, что все еще может выглядеть веселой. Собственно, у нее, полжизни проведшей в этой обители боли и смерти, была своя точка зрения на то, что ей предстояло сделать. Поручение Мартина поднимало ее жизнь на новую высоту, наделяло особым, возвышенным смыслом. Одна только мысль об этом наполняла ее душу трепетом.
Ракель Грейтц жила в квартире на Карлбергсвеген, в Стокгольме, одна на ста восьми квадратных метрах. Она только что прошла курс химиотерапии и чувствовала себя вполне сносно. Разве что шевелюра поредела, и то несильно. Охлаждающая шапка[25] сделала свое дело. И вообще, Ракель была все такая же стройная и высокая, с прямой, как жердь, спиной. Она внушала уважение одним своим видом уже в те времена, когда сдавала экзамены на врача в Каролинском институте. Правда, родимое пятно на шее доставляло ей тогда много неприятностей, но с возрастом Ракель научилась любить и его. Даже гордиться им, хотя по-прежнему предпочитала пуловеры с высоким воротником. Она носила их вовсе не для того, чтобы скрыть отметину, будто пылающую на шее. Просто такая модель ее стройнила. Иногда Ракель надевала деловые костюмы, сшитые в ателье еще в годы далекой молодости и до сих пор не нуждавшиеся в переделке. От ее подтянутой фигуры так и веяло холодом. Но коллеги ценили Ракель за профессионализм и уважение к чужому мнению. Кроме того, она умела держать язык за зубами и никогда не сплетничала, даже наедине с супругом Эриком, ныне покойным.
Ракель вышла на балкон и некоторое время смотрела на Оденплан, облокотившись о перила. Потом вернулась в квартиру и продолжила приготовления. Достала из гардероба в прихожей кожаную сумку из коричневой кожи, упаковала в нее то, что принес Беньямин – ее неизменный ассистент и преданный друг, – и вернулась в ванную. Наложила на лицо косметику, водрузила на голову безвкусный черный парик и снова улыбнулась своему отражению в зеркале. Или это был всего лишь нервный тик? Последнее было бы странно. Обычно Ракель умела держать себя в руках, даже в самых экстраординарных ситуациях.
Микаэль и его сестра Анника сидели за уличными столиками ресторана «Пане Винос», на Бреннчюркагатан. Они заказали пасту с трюфелями и красное вино и увлеченно обсуждали планы на лето. Только когда эта тема была исчерпана, Анника перешла к описанию ситуации, сложившейся во Флудберге.
– Честное слово, Микаэль, – начала она, – иногда полицейские ведут себя как идиоты. Ты вообще в курсе, что происходит в Бангладеш?
– Ну… более-менее…
– В Бангладеш ислам – государственная религия. В то же время конституция гарантирует гражданам свободу слова, а это что-нибудь да значит.
– Да, но дальше гарантий на бумаге дело, похоже, не идет…
– Правительство находится под постоянным давлением исламистов и вынуждено принимать законы, запрещающие любое высказывание, которое может оскорбить чувства верующих. Может оскорбить, – повторила Анника, сделав акцент на слове «может». – Здесь, как ты понимаешь, все зависит от чувствительности верующего. Неудивительно поэтому, что нашлись силы, склонные толковать эти законы в самом строгом смысле. Многие журналисты были приговорены к длительным тюремным срокам. Но даже не это самое страшное.
– В таком случае мы имеем дело с превратным толкованием закона.
– Закона, который играет на руку исламистам, – перебила Микаэля Анника. – Джихадисты стали не только систематически угрожать инакомыслящим, но и чинить расправы, вплоть до убийства. При этом сами они предстают перед судом крайне редко. Особенно яростным атакам подвергается сайт организации «Мукто-Мона»[26], ратующей за свободу слова, совести и просвещение. Многие скрибенты уже пали от рук террористов, другие подвергаются угрозам и внесены в списки приговоренных к смерти. Молодой биолог Джамал Чаудхери был одним из них. Время от времени он писал для сайта тексты просветительского характера, в основном по теории эволюции. Шведский ПЕН-клуб[27] помог ему бежать в Швецию, где, как казалось первое время, Чаудхери действительно получил возможность перевести дух. Оправившись от пережитого на родине, он даже посетил диспут на тему религиозного притеснения женщин, проходивший в июне месяце в «Культурхюсет».
– И встретил там Фарию Кази, – подхватил Микаэль.
– Отлично, значит, ты все знаешь, – обрадовалась Анника и продолжила: – Фария сидела в задних рядах. Неудивительно, что Асад не мог оторвать от нее глаз, она действительно очень красивая девушка. После диспута он подошел к ней. Так началась их любовь, вылившаяся в трагедию современных Ромео и Джульетты.
– То есть? – не понял Блумквист.
– Именно так, – подтвердила Анника. – Как и герои Шекспира, Джамал и Фария принадлежали семьям, стоявшим по разные стороны баррикад. Джамал боролся за свободу и демократию в Бангладеш, а отец и братья Фарии взяли сторону исламистов. Ко всему прочему Фарию хотели выдать замуж против ее воли. За некоего Камара Фатали.
– А это еще кто?
– Сорокапятилетний фабрикант из Дакки. Владелец роскошного особняка с огромным штатом прислуги. Помимо всего прочего, он оказывает поддержку многим кауми в Бангладеш.
– Кауми?
– Исламские школы, которые неподконтрольны государству. Идеологическая кузница джихадистов. У Фатали уже есть супруга, примерно его лет. Но фотографии Фарии, которые он увидел в «Фейсбуке», настолько очаровали его, что Фатали решил взять девушку второй женой. Однако получить въездную визу в Швецию такому типу, как ты понимаешь, не так-то просто. Разочарование Фатали росло…
– А тут еще в «Фейсбуке» появились снимки Джамала Чаудхери, – догадался Микаэль.
– Совершенно верно, и теперь братья и отец Фарии имели как минимум две причины желать Чаудхери смерти.
– То есть? – не понял Микаэль. – Ты хочешь сказать, что его смерть не была самоубийством?
– Все, что я хочу, – ввести тебя в курс дела, Микаэль. Джамал стал их злейшим врагом, Монтекки. Он и сам правоверный мусульманин, но куда менее радикальный. Так же, как и его родители – оба преподаватели университета, – он полагает, что и в мусульманском обществе должны быть гарантированы основные права и свободы граждан. Уже одно это делало его врагом Камара и родственников Фарии. Но главная проблема – их любовь. Она ставила под угрозу не только честь семьи Кази, но и ее экономическое благополучие. Мотив убийства в данном случае налицо. Джамал и сам понимал, что ведет смертельную игру, но он и не думал отступать. Чаудхери вел дневник, который уже перевели с бенгали и вовсю цитируют в протоколах расследования. Не хочешь послушать?
– Охотно.
Микаэль глотнул «Кьянти», пока Анника доставала из портфеля увесистую папку.
– Вот, здесь… – Она пролистала несколько страниц. – Слушай…
«Я видел смерть друзей и покинул родину. После этого краски мира поблекли для меня. Жизнь моя была объята тьмой, и продолжать ее я не видел смысла…» Именно последняя фраза и послужила главным доказательством того, что трагедия в метро была самоубийством, – пояснила Анника. – Но пьеса продолжается.
«Тем не менее я все еще пытался жить и даже нашел в себе силы сходить на диспут о религиозном притеснении женщин, который проходил в июне в Стокгольме. Я не ожидал от него ничего особенного. Меня давно перестало волновать то, что когда-то значило для меня так много. И я только удивлялся энтузиазму имама на сцене, все еще полагавшему, что нам есть за что бороться. Сам я давно уже сдался и стоял одной ногой в могиле. В каком-то смысле я тоже был убит