Там юноша за гроши работал в порту. Он почти ничего не ел и спал на лестницах, зато шесть недель спустя смог купить себе гитару. Пусть даже не «Сельмер Маккаферри», как у Джанго, а обыкновенный подержанный «Ибанез». Даниэль хотел наняться на какое-нибудь судно до Нью-Йорка, но все оказалось сложней, чем он думал. Никто не решался брать на борт незнакомого молодого человека без паспорта и визы, пусть даже чернорабочим. Так проходили дни за днями. Даниэль не терял надежды, пока однажды вечером его не окликнула на набережной полная женщина в розовом костюме и с добрыми, как у матери, глазами. Она представилась как Анн-Катрин Линдхольм и сообщила Даниэлю, что он объявлен пропавшим без вести и находится в розыске. А потом пригласила его в контору социальной службы на площади Йернторгет.
Анн-Катрин рассказала, что беседовала со Стеном по телефону и составила о нем самое положительное впечатление. Уже одно это насторожило Даниэля. «Он ждет тебя», – повторяла женщина. На это юноша отвечал, что не желает возвращаться к старому придурку. Там его не ждет ничего, кроме побоев, его жизнь превратится в ад… и Анн-Катрин попросила рассказать все.
Выслушав, женщина предложила ему несколько вариантов действий, но Даниэлю не понравился ни один. Он объяснил ей, что давно вырос из детского возраста и может прокормить себя сам. Ему не нужны опекуны! На это Анн-Катрин возразила, что Даниэль еще слишком юн и покровительство взрослого наставника ему необходимо. И тут Даниэль вспомнил о «докторах из Стокгольма», как он их про себя называл. Это были медики и психологи, которые часто навещали его в детстве. Они задавали Даниэлю разные вопросы, постоянно что-то измеряли и записывали. И главное – давали ему тесты, множество разных тестов…
Не сказать, чтобы ему нравилось их общество. Одно время Даниэль даже плакал, чувствуя себя беззащитным и одиноким в их кругу. Но и неприязни к «докторам» не испытывал. Они были улыбчивы, все время хвалили его и называли «умницей». Ни один из них ни разу не произнес в его адрес худого слова. Тем более он не видел в их визитах ничего подозрительного. Даниэлю казалось естественным, что доктора хотят знать, каково ему живется в приемной семье, и он не имел ничего против того, что они записывали его ответы в журналы. Напротив, ему было дорого их внимание как знак того, что, несмотря ни на что, он все еще что-то для кого-то значит. Иногда их визиты становились для него прекрасным поводом избежать работы в поле. А позже, когда «доктора» стали интересоваться его музыкой, они и вовсе стали для мальчика самыми дорогими гостями. Он видел изумление на их лицах и слышал, как они перешептывались между собой, пока он играл перед ними на гитаре. Они снимали его на видео, и это оставляло мальчику надежду. Что, если кадры его концерта попадутся на глаза какому-нибудь продюсеру или директору студии звукозаписи, который захочет сделать из Даниэля звезду?
Доктора и психологи – чаще это все-таки были разные люди – представлялись Даниэлю исключительно по именам. Кроме одной женщины, которая – возможно, по оплошности – назвалась полностью и протянула ему руку. Но запомнил он ее совсем не по этой причине. Даниэль был буквально очарован стройной фигурой женщины и длинными рыжими волосами. Ее улыбка казалась искренней, а высокие каблуки проваливались в мох на немощеных дорожках возле их дома. Хильда фон Кантерборг – так ее звали – носила блузы с глубоким вырезом. Даниэлю запомнились ее огромные глаза и мягкие пухлые губы, которые он уже тогда мечтал поцеловать.
Это о ней думал Даниэль, когда попросил разрешения воспользоваться телефоном в конторе социальной службы. Ему дали телефонный справочник Стокгольма, и он долго листал его, прежде чем обнаружил то, что нужно. На некоторое время Даниэлю даже пришло в голову, что она назвала ему не настоящую свою фамилию, – ведь «стокгольмские доктора», очевидно, не были обыкновенными медиками. Но потом он все-таки нашел ее и набрал номер. Никто не взял трубку, поэтому Даниэлю пришлось оставить сообщение на автоответчик.
Следующую ночь он спал в городской миссии, а после работы снова вернулся в социальную службу. Там ему сообщили, что Хильда фон Кантерборг перезванивала в офис и оставила для него другой номер телефона. По нему она ответила. Даниэль обрадовался, услышав ее голос. Но Хильда фон Кантерборг очень огорчилась, когда узнала, что он убежал из приемной семьи. Она сказала, что ей «страшно жаль», а когда назвала Даниэля «маленьким гением», он почувствовал, как к глазам подступают слезы.
– Так помогите же мне, – попросил он.
– Милый Даниэль, – ответила Хильда, – я сделаю для тебя все, что в моих силах. Но наша задача – изучать, а не вмешиваться.
Позже эта ее фраза помогла Даниэлю увидеть собственную жизнь в новом свете, но тогда он просто ничего не понял. Слова Хильды неприятно поразили его, как неожиданное оскорбление.
– Но почему? – закричал он в трубку. – Что вы вообще хотите этим сказать?
И сразу почувствовал, как она разволновалась. Хильда фон Кантерборг спешно перевела разговор на другие темы. Она напомнила Даниэлю о том, как важно для него сейчас окончить гимназию. «Не стоит принимать необдуманных решений», – повторяла женщина. Даниэлю нужно получить образование. Он должен учиться музыке.
В ответ юноша заявил, что хочет наняться матросом на какое-нибудь судно и уплыть в Нью-Йорк, чтобы играть там в джаз-клубах. Хильда отсоветовала ему это категорически. Он еще слишком юн для этого, сказала она, и не создан для джаз-клубов. Ему надо учиться.
Они говорили так долго, что на лицах работников социальной службы появились признаки нетерпения. Заметив это, Даниэль предложил Хильде встретиться. Она согласилась, но в итоге ничего не получилось. Больше он ее никогда не видел, да и не имел времени ностальгировать по прошлому. Неожиданно объявились люди, которые помогли справить ему паспорт и визу, и Даниэль нанялся помощником повара на грузовое судно компании «Валлениус», отплывавшее, правда, не в Нью-Йорк, а в Бостон. К контракту, который Даниэль получил от капитана, была пришпилена бумажка, исписанная шариковой ручкой. «Музыкальный колледж Беркли, Бостон, штат Массачусетс. Удачи! Х.».
А потом началась совсем другая жизнь. Даниэль стал американским гражданином и под именем Дэна Броуди пережил массу самых невероятных приключений. Но в глубине души он оставался все тем же одиноким, брошенным мальчиком. Начало его карьеры было действительно многообещающим. Когда он играл в джаз-клубе «Райлс» на Хэмпшир-стрит в Бостоне – нечто в стиле Джанго, но свое, – публика изумленно перешептывалась. О Даниэле заговорили. Директора и менеджеры студий звукозаписи стали искать с ним встречи. Но для полного успеха ему вечно чего-то не хватало – не то наглости, не то решимости. На последнем этапе все неожиданно ломалось, и вперед вырывались другие люди, куда менее одаренные. Даниэль был обречен оставаться в их тени. Он чувствовал себя опустошенным, как будто утратил нечто очень для него важное, – быть может, тот жар в груди, который испытывал, сидя с гитарой на мостках у озера Блакошернен.
В конце концов Лисбет нашла подходящую базу алгоритмированных жестов, которая использовалась в медицинских целях и для разработки роботов, и передала ее в Глубинную нейронную сеть «Республики хакеров».
Она работала круглые сутки, позабыв про голод и жажду. Между тем стояла жара, и желание выпить было первым, что ощутила Лисбет, когда оторвалась от компьютера. Только не воду. «Талламор Дью» – вот что ей было нужно. Лисбет соскучилась по алкоголю, равно как и по сексу, фастфуду, солнцу и запаху моря. Ей хотелось свободы, но пока пришлось ограничиться виски. Помимо всего прочего, девушка, от которой несет спиртным, вызывает меньше подозрений. Лисбет бросила взгляд в сторону залива Риддарфьёрден и на мгновение прикрыла глаза. Потом резко выпрямилась и отправилась на кухню разогревать пиццу. Насытившись, она набрала номер Анники Джаннини.
Та, мягко говоря, не пришла в восторг от ее идеи. Но когда отговорить не получилось, предложила снять подозреваемого на пленку и этим ограничиться. А потом еще переговорить с имамом Хасаном Фердоуси, который, «хоть и не математик, но поможет учесть чисто человеческий аспект». Лисбет не послушалась ее совета, но это не имело никакого значения. С имамом Анника переговорила сама и направила его в Валльхольмен, в то время как Саландер попивала виски, закусывая пиццей, и взламывала компьютер Микаэля Блумквиста.
«Привет, – написала она ему. – А меня сегодня выпустили. “Хильда фон” – это Хильда фон Кантерборг. Разыщи ее. И еще Даниэля Бролина, это очень талантливый гитарист. Я сейчас занята другим. До связи».
Микаэль страшно обрадовался весточке от Лисбет и тут же набрал ее номер. И лишь не получив ответа, всерьез задумался над ее сообщением. Итак, ей известно, кто такая «Хильда фон». Но откуда? Знает ли Лисбет ее лично или просто хакнула чей-то компьютер? Блумквист не нуждался в ее указаниях для того, чтобы пуститься на поиски фон Кантерборг, и это единственное, в чем он не сомневался. Другое дело – этот самый Бролин. О нем Микаэль слышал впервые. Какова его роль во всей этой истории? В «Гугле» Блумквист нашел немало Бролинов, но ни один из них не был ни гитаристом, ни даже музыкантом. Возможно, все дело в нерасторопности Микаэля. Или в том, что он слишком увлекся, направив силы в другое русло…
Вчера вечером, к примеру, журналист углубился в статью Хильды фон Кантерборг, о которой говорила ее сестра. На первый взгляд старо как мир – что важнее, гены или среда? Что в большей степени влияет на формирование личности? «Леонард Барк» – псевдоним, под которым скрывалась Хильда вон Кантерборг, – указывал, что проблема слишком политизирована. И в этом плане он не открыл Микаэлю ничего нового. Левые подчеркивают важность социальных факторов, в то время как правые утверждают приоритет генетики и тем самым большую предопределенность судьбы. Хильде фон Кантерборг подо