Поэтому, когда старики стали вылезать из автобусов и заполнять все вокруг, я спряталась за папину спину. Первый автобус привез обитателей дома престарелых из городка, где находилась папина контора. Папа состроил подобающее бухгалтеру лицо, поздоровался с несколькими клиентами. Я продолжала стоять у него за спиной. Изуродованные артритом руки тянулись ко мне, хлопали меня по плечу. Пытливые глазки шарили вокруг отца, но я не поднимала взгляда. Мама свои морщинки называла мимическими, появившимися из-за привычки широко улыбаться, а у этих стариков лица были испещрены глубокими бороздами. И даже когда они мне улыбались, я видела, что складки кожи скрывают только уныние.
Появилось и стало нарастать покалывание в мозгу, напоминающее мурашки, но только внутри головы. Уткнувшись глазами в землю, я повторяла «Счастливого Рождества, счастливого Рождества» в надежде, что словами смогу замаскировать неприязнь.
Вдруг раздался совсем молодой голос:
– Здравствуйте, мистер Максвелл!
Я выглянула из-за папиной спины.
– Привет, Дилани!
– Рад тебя видеть, Трой! – поздоровался в ответ отец.
Мама уставилась на Троя. Она смотрела на черные джинсы, черную кожаную куртку, черные кроссовки и явно отмечала в голове галочками, по каким пунктам его вид не соответствует случаю.
– О, Трой! Много о тебе слышала! – воскликнула мама, схватив его ладонь двумя руками.
Даже если бы я говорила ей о Трое, момент получился бы неловким, а ведь я не говорила. Я бросила на нее короткий взгляд, но мама не обратила внимания.
– А где твои родители? Познакомишь нас?
Трой сник. Я больно ущипнула маму за локоть.
– Дилани! Да ты что! – вскрикнула она, схватившись за руку.
– Потом скажу… – прошипела я. Но уверена, Трой все слышал.
– Все в порядке. Дилани пытается намекнуть, чтобы вы не спрашивали меня о родителях, потому что они умерли. Но все в порядке.
– О, извини… – только и смогла произнести мама.
– Ничего, вы же не знали.
Глазами, на которых уже успели выступить слезы, мама обвела людей у Троя за спиной.
– А с кем ты здесь?
Трой потупил взгляд.
– Один, мэм.
Мама выпрямилась, всплеснула руками.
– Тогда вечером ты ужинаешь с нами.
Все, она решила проблему.
На лестнице я нагнулась к Трою и шепотом спросила:
– Что ты здесь делаешь?
– Я? Я хожу на службу каждую неделю. А вот что ты здесь делаешь?
– М-м…
Семья Максвеллов превращалась в добропорядочную католическую семью ровно дважды в год: в сочельник и на Пасху. Ну, вот и сегодня был такой день. Обычно мы слушали детский хор, несколько рождественских историй от священника и тем ограничивались.
Мы сели в центре бокового нефа, на шестнадцатом ряду от распятия. Откуда-то с самых первых рядов исходило притяжение. Я вопросительно посмотрела на Троя. Он кивнул и, нагнувшись к самому уху, прошептал:
– Второй ряд. Женщина в голубом шарфе.
Вытянув голову, я увидела ее. Даже шея была испещрена морщинами. Голубой шарф повязан на волосах, сквозь черную шаль, накинутую на плечи, выпирают кости.
– Несильно совсем…
– Еще есть время.
– Думаешь, мы можем ей помочь?
– Посмотри на нее. Рак. В наших силах – только облегчить страдания.
Трой говорил это так, будто даже смотреть на нее ему было больно. Я придвинулась к нему. Мы ждали, пока запоет хор.
Мама подалась ко мне.
– Дилани, сними куртку. Здесь очень душно.
Я вздрогнула. Мама подобрала мне наряд без рукавов, так что скрывать повязку на руке было нечем. Трой, кажется, с одного взгляда понял, чего я опасаюсь.
– Давай помогу, – сказал он и медленно стянул с меня куртку, сразу же заключив мою больную ладонь в свои и положив ее к себе на колени.
Мама смотрела на мою руку на коленях Троя, а я чувствовала, как краска поднимается от шеи, заливает лицо. Но мама промолчала. Откашлялась и повернулась к кафедре. Запел хор. Дети спели «Тихую ночь», затем «Вести ангельской внемли» – они исполняли церковные гимны, задрав кверху головы. Музыка и тепло от рук Троя говорили мне, что он ошибается. Мы никак не можем быть в аду.
После службы я надела куртку, и мы вышли на улицу. На парковке мама положила ладонь Трою на плечо.
– А какие у тебя планы на Рождество, Трой? – спросила она.
Трой следил взглядом, как шла к автобусу женщина в голубом платке на голове. Пустые глаза в запавших глазницах, сил не хватило даже подняться в автобус – ей вышел помочь водитель. Трой повернулся к нам.
– Мы на работе празднуем в складчину.
– В складчину? – мама повторила эти слова с неописуемым отвращением, как будто ничего более ужасного на Рождество придумать было нельзя. – Приходи к нам завтра на рождественский обед. В три часа.
– Спасибо, но… Но я не могу…
Трой снова смотрел на автобус: вот закрылась дверь, загудел двигатель.
– Мы настаиваем, – сказала мама.
Трой посмотрел на всех нас.
– Спасибо за приглашение, но…
– Приходи, – сказала я.
Мы встретились взглядами, и «нет» застыло у него на губах. Он снова повернулся к автобусу. Прищурился, наблюдая, как тот выезжает со стоянки и удаляется.
– Хорошо, – прозвучал быстрый и резкий ответ. После чего Трой развернулся и направился к своей машине.
Я сидела на заднем сиденье, закрыв глаза. Я справлюсь. Трой будет рядом – и я справлюсь. С переднего пассажирского сиденья обернулась мама.
– Сколько ему лет, Дилани?
– Кому?
– Трою. Он же сказал, что работает. Только сейчас поняла. Ты знаешь, сколько ему лет?
– Девятнадцать.
Мама смотрела подозрительно.
– А с кем он живет?
– Не знаю.
Я уставилась в окно. Если мама узнает, что Трой живет один, то встречаться с ним я смогу только под ее присмотром. И должна буду отчитываться, куда я еду, если захочу взять машину. И потеряю возможность общаться с единственным человеком, который понимает, что со мной творится. Дверка клетки захлопнется. Руки привяжут к кровати, накачают меня снотворным и будут держать в плену.
– Ты не хочешь со мной ни о чем поговорить? – спросила мама низким голосом.
– О боже!
Отец вздохнул. Мама выпрямилась на сиденье.
– Ну хорошо, извините, что я озвучила то, о чем и так все подумали.
– Он снимает квартиру с кем-то, – сказала я настолько тихо, что это и ложью нельзя было считать.
Я размотала бинт и заклеила ожог широким пластырем.
– Порезалась упаковочной бумагой для подарков, – объяснила я маме, когда она заметила.
Рождественским утром мы открывали у искусственной елки подарки. Мне подарили одежду на размер больше прежнего и новый телефон вместо того, который утонул в озере. Папины родители прислали мне пятьдесят долларов, и теперь я обладала состоянием в пятьдесят три доллара. Мама надела свитер, который я выбрала, и он оказался далеко не так плох. Удивительно, но факт.
Я утащила к себе в комнату подарки и приступила к процессу распаковки. Надо было еще смириться с тем, что одежда, засунутая на дальние полки шкафа, мне больше не подходит. Я доставала вещи, из которых выросла, и бросала в кучу на пол.
Когда в дверь постучали, я как раз оценивала размеры кучи.
– Войдите.
Деккер распахнул дверь, но замер на пороге. Я стояла возле шкафа.
– Счастливого Рождества.
Он пару раз качнулся вперед-назад, осмотрел беспорядок, затем вошел, закрыл дверь. И остался стоять.
– Насчет того вечера…
– Давай не будем, – попросила я.
Ведь я могу сказать что-нибудь глупое, он ляпнет что похуже. А хотелось просто все уладить. Чтобы все было как раньше. Поэтому, опережая его возможный ответ, я заговорила:
– У меня есть кое-что для тебя. Просто идеальный подарок.
Порывшись под кроватью, я выудила сверток. Деккер сел на скомканное покрывало, взял подарок, уставился на упаковочную бумагу.
– Ты пыталась что-то нарисовать?
– Смотри, здесь уже были рождественские ели. И звезды. Как положено на Рождество. А я решила переделать звезды в еврейские звезды, как положено на Хануку.
– В звезды Давида, – заржал Деккер. – Ну, Дилани, даже не знаю, что сказать. Это было не обязательно.
Я тоже села на кровать, но дальше от Деккера, чем села бы раньше.
– Да открывай уже!
Деккер отрывал верхний слой упаковочной бумаги. Прежде чем он добрался до коробки, я выпалила:
– Там футболка. Я же знаю, как ты ненавидишь сюрпризы.
С улыбкой он развернул футболку и сказал:
– Прикольная.
Я купила ее в торговом центре в магазине – зашла в него в первый и, возможно, последний раз в жизни. Футболка была белая, на груди красовалась картинка огромного аппетитного сэндвича, а над ним синими буквами – слово «ГЕРОЙ». Деккер надел футболку прямо поверх своей с длинным рукавом.
Затем встал и полез в задний карман джинсов.
– Я не знал, как упаковать, чтобы ты их не порвала, поэтому вот. – И вручил мне билеты. – «Отверженные». Мама прочитала, что в Бангоре будет представление. А она же знает, что у нас эта книга по программе.
Мы оба посмотрели на «Отверженных» на столе – давно забытых. Деккер дарит мне билеты, потому что больше не будет мне читать. Не будет сидеть с ногами у меня на кровати и переворачивать страницу за страницей, пока я смотрю, как вращаются над головой планеты.
– Мюзикл уже завтра. Я пару дней назад спросил твоих родителей: они тебя отпускают. Если хочешь, пойдем со мной, если нет – то с кем-нибудь другим.
– У тебя есть время?
– У меня есть время, – ответил он. – В шесть заеду за тобой.
Он ушел, а я стояла посреди комнаты с улыбкой на лице. Мы сможем все поправить. Раньше же получалось – и сейчас получится.
Машина Троя шумно остановилась у дома. Чуть раньше назначенных трех часов. Трой нарядился. Зачесал назад волосы, открыв лицо. Надел темно-красную рубашку с длинным рукавом. И даже в своих обычных джинсах выглядел гораздо наряднее, чем всегда.