Сердце заколотилось у меня в груди.
– И?
– У него случился удар. Но мы были готовы. И сумели его спасти. – Доктор Логан взял мои ладони, лежавшие на коленях, в свои и пожал. – Ты веришь в высшие силы? В то, что случайностей не бывает? Что ты выжила, потому что должна была спасти его?
Да. Нет. Не потому. Но я бы хотела этого. Это бы спасло меня. И я вцепилась в слова доктора Логана. Я спасла того мальчика. Спасла. Я спасла.
Пожав в ответ руки врача, я попросила:
– Можно мне его увидеть?
Доктор Логан замер, затем убрал руки.
– Боюсь, нет. – Встал, обвел взглядом кабинет, будто что-то искал. – Давай поговорим с твоей мамой.
Я осталась сидеть, подалась вперед.
– Он еще в больнице?
Мне нужно увидеть его! Поговорить с ним. Показать Трою, что я сделала! Ведь шанс есть всегда.
– Нет, его перевели. Я не могу обсуждать его с тобой, Дилани. Этика запрещает мне говорить с тобой о его состоянии.
Я стукнула кулаком по столу. Рамка с фото упала плашмя, и я увидела двух улыбающихся конопатых детей.
– Куда перевели?
Доктор Логан сосредоточенно копался в бумагах. Он пытался отобрать у меня спасательный круг, но я вцепилась в него мертвой хваткой. Больше мне было не за что держаться.
– В стационар длительного пребывания. Все же у него случился удар. Мы бы не смогли предотвратить такое развитие, даже если бы знали заранее. Но он выжил только благодаря тебе.
Я отвалилась на спинку стула.
– Он без сознания?
– Послушай, Дилани, я и так уже нарушил врачебную тайну…
Таким образом доктор Логан подтвердил мою догадку.
– Он поправится?
– Не мне знать ответ на этот вопрос. Я не верил, что ты поправишься, а смотри: с тобой все в порядке. – Он улыбнулся, а я сидела с каменным лицом. – Надежда всегда остается.
Все впустую. Я не спасла того мальчика. Он остался жив – да, но я не спасла его. Он превратился в овощ. И меня ждала та же участь. Плен. Я помогла запереть его в аду. Доктор Логан бросил мне не спасательный круг. Он бросил мне камень, который тянул меня на дно. Я тонула и больше не могла сопротивляться.
В комнате ожидания доктор Логан переговорил с мамой:
– Ей нужна не моя помощь. Возьмите визитку.
Таблетки. Руки, привязанные к больничной койке. Ловушка. «Нет! Нет! Нет!» – пульсировало у меня в голове совсем как в тот раз, когда я уходила под лед.
Глава 16
Когда мы вернулись домой, мама совсем съежилась. Она остановилась на пороге своей безупречной кухни – руки в боки. Затем кивнула сама себе, подошла к шкафчику, взяла тряпку, средство для уборки и принялась тереть все подряд. Она терла с остервенением, вцепившись одной рукой в тряпку, а другой – в край стола. А потом она стала надраивать то место, за которое только что держалась и где оставила несуществующий отпечаток ладони.
– Я схожу к Деккеру, – предупредила я; мама терла стол.
Машина Деккера стояла у дома, но дверь мне не открыли. Прислонившись спиной к двери, я осмотрелась. Затем обошла дом, разгребла снег под самой высокой елкой, откопала черно-серый камень и из слежавшейся замерзшей земли отскребла запасной ключ.
Открыв дверь, я вошла в дом.
– Деккер?
Мой голос отразился от деревянных полов и пустых стен. Комната Деккера располагалась в доме там же, где и моя: второй этаж, вторая дверь налево по коридору. Я постучала, но он не отозвался. Тогда я толкнула дверь, и она, скрипнув, открылась. Я засунула лицо в комнату и снова позвала:
– Деккер…
Тишина. Я распахнула дверь – она стукнулась о выкрашенную в голубой цвет стену. Снова эхо завибрировало в пустом доме. Деккера в комнате не было. Шторы раздернуты. Постель застелена. А ведь Деккер никогда не застилал постель. Объяснение только одно: он встал раньше, чем его мама ушла на работу, – а это из области фантастики. Значит, он просто не ночевал дома.
Я подошла к столу, посмотрела на бумаги. Распечатка с оценками: сплошь «хорошо» – похоже, это его лучший семестр по успеваемости. А он мне не сказал. Расписание на следующий семестр. Интересно, а мое уже прислали? Я ведь даже не поинтересовалась. Я выдвинула верхний ящик стола – в нем Деккер хранил всякие памятные вещи, вроде старых билетов на концерт, вырезок из газет, где упоминались его победы на соревнованиях. Все они по-прежнему лежали там. А сверху лежала моя фотография. Не просто фотография, на которой была я, а моя фотография – она висела у меня над столом, а на снимке были мы с Деккером.
Он взял ее у меня – само по себе очень мило. Только вот после этого он запихнул ее в ящик, набитый прошлым. Не поставил на стол. Снимок хранился с предметами, которые он изредка вытаскивал, чтобы вспомнить приятные моменты прошлого. Я сунула фотографию в задний карман джинсов, но, немного подумав, вернула ее в ящик с воспоминаниями.
К дому подъехала красная машина. Открылась пассажирская дверь, выпустив ритмичную музыку и Деккера. Дверь захлопнулась, и Тара Спано унеслась прочь в своем отчаянно-вызывающем авто. Я хотела было выйти из комнаты, но быть обнаруженной в любой другой комнате дома было бы еще более странно. Поэтому я осталась на месте: встала у окна и слушала, как Деккер открывает ключом входную дверь, как тяжело ступает ботинками по полу, как поднимается по лестнице.
Вот он появился в дверном проеме: вывернул из-за угла, голова опущена, волосы на глазах. Он замер на пороге, посмотрел на меня, глянул на окно за моей спиной, прислонился головой к стене.
– Зашла тебя проведать, – сказала я. Все ли я оставила в ящике, как было?
– Я думал тебе позвонить. Я очень хотел тебе позвонить, но мама сказала, что ты вернулась с ним… – Последние слова Деккер произнес упавшим голосом и с закрытыми глазами.
– Я пыталась помочь.
Я до крови прикусила нижнюю губу. У Деккера был совершенно потерянный вид. Захотелось обнять его и укачивать, как меня недавно укачивала мама, шептать ему на ухо утешающие слова и обещать, что все будет хорошо. Но я сдержалась. Наверное, точно так же Деккер хотел позвонить мне, но не стал. Да и наверняка его уже утешили. Я выглянула в окно, вновь посмотрела на Деккера. Он не отводил от меня глаз.
– Я был у Кевина. Всю ночь. Мы все были.
Наверное, он пытался сказать мне, что не провел эту ночь наедине с Тарой, но я восприняла только последнюю фразу: «Мы все». Они были там все, вместе переживали горе. Все, кроме меня. Он был с другими друзьями – нашими друзьями, – а меня не позвали.
– Какая мне разница.
– Да, никакой, – согласился Деккер, подходя к окну. Ко мне. – Я должен сказать тебе кое-что.
У меня не осталось сил слушать еще откровения. А с другой стороны, хуже вряд ли станет.
– Понимаешь, из-за Карсона мне не по себе.
Я бросила на него уничтожающий взгляд. Можно подумать, мне было по себе. Деккер понял меня.
– Хорошо, просто представь меня. Представь, каково было мне. С тобой.
Он снова смотрел за окно, смотрел туда, где было озеро. Деккер не дышал, а я вспомнила, как он плакал у моей кровати в больнице, вспомнила его пальцы со сломанными ногтями, его пустые глаза.
– Я тогда подумал, что ты умерла.
А я умерла.
– И я выпал из реальности. Спал в больнице. Вернее, совсем не спал. Не ел. Я просто ждал. И предлагал Богу любую сделку. Пусть забирает кого угодно вместо тебя. Вообще кого угодно. – Он перешел на шепот. – Любого человека в мире, только не тебя.
В голове сложился пазл.
– Ты считаешь, что Карсон… из-за этого? Из-за тебя?
Он растерянно пожал плечами.
– Не знаю. Но сделка сработала. И да, я ужасный человек, но я бы заключил ее снова.
От осознания смысла его слов мне стало нехорошо.
– Лучше никому это не озвучивай.
Он улыбнулся, но как-то вымученно.
– Я назвал себя ужасным человеком, но я хочу быть с тобой честен. Поэтому говорю тебе, что чувствую.
Деккера мучило чувство вины, но зря. С Карсоном была я. Я была рядом – и не сумела его спасти.
Или Деккер пытался объяснить свои чувства ко мне? Только вот красный автомобильчик мне явно не привиделся.
– И что ты чувствуешь по отношению к Таре?
– А, это…
Внутри все сжалось, захотелось убежать, спрятаться. Заткнуть уши. Может, начать декламировать про себя Декларацию независимости? Лишь бы не слышать, что скажет Деккер. Он вздохнул:
– Родители не могли меня заставить уйти из больницы. Я просидел там шесть дней. Пропустил всю неделю школы, сама понимаешь. Даже твои родители убеждали меня пойти домой. Наверное, им было невыносимо меня видеть. И я плакал, все время плакал. Странная ситуация. И вот появилась Тара…
Наверное, у меня в буквальном смысле слова отвалилась челюсть, потому что на лице Деккера появилась странная ухмылка.
– Видишь, не такая она и ужасная.
Я вскинула бровь. Деккер перестал улыбаться.
– В общем, она пришла проведать тебя, а нельзя, чтобы в палате находилось сразу много посетителей. Поэтому медсестры меня выставили. Потом Тара вышла, посмотрела на меня и сказала, что я иду с ней. Я ответил «нет», потому что не хотел уходить. Но медсестры собирались тебя купать, вот-вот должен был начаться обход, и я ушел.
Но мы даже не уехали с парковки. Я просто сидел у нее в машине и плакал. Мне казалось, что, если я тебя оставлю, ты умрешь. Но это же Тара, ты ее знаешь. Она перегнулась через сиденье, обняла меня – и я поцеловал ее. Я думал о тебе, а целовал ее. Не знаю зачем. Вот где я был, когда ты пришла в себя. Невозможно поверить… Я оставил тебя на мгновение, всего один раз. А я должен был быть рядом, когда ты пришла в себя. А не там, с ней. Мне нельзя было уходить.
Он оставил меня, чтобы быть с ней! Прямо в больнице оставил меня ради нее. И на вечеринке бросил меня ради нее. И вчера вечером не пришел ко мне, а снова выбрал ее.
– И ты по-прежнему с ней…
– Я не с ней, нет. Она просто… рядом.
– И это оправдание? Ты серьезно?
– Но был же Карсон…