Впрочем, оценки по поводу всего случившегося у всех присутствующих разошлись.
– Нам неизвестно, что они планировали, – говорила Моника. – Мы не знаем, собирались ли они устранить только Блумквиста, или и Бергер тоже. Мы не знаем, собираются ли они повторить попытку и угрожает ли опасность еще кому-нибудь из «Миллениума». И почему бы им не убить Саландер, которая действительно представляет для «Секции» серьезную опасность?
– Я уже обзвонила сотрудников «Миллениума», пока Микаэля перевязывали, – сказала Эрика. – Все постараются не высовываться, пока не выйдет журнал. В редакции никого не будет.
Торстену Эдклинту хотелось в первую очередь предоставить Микаэлю Блумквисту и Эрике Бергер личных телохранителей, но потом они с Моникой посчитали обращение к отделу личной охраны Службы безопасности неосмотрительным и даже легкомысленным шагом.
Эрика отказалась от полицейской охраны. Она подняла трубку, позвонила Драгану Арманскому и объяснила ему ситуацию. И поздно вечером Сусанн Линдер срочно вызвали на работу.
Микаэля Блумквиста и Эрику Бергер привезли на второй этаж safe house[81], в дом, расположенный за Дроттнингхольмом, на пути к центру муниципалитета Экерё. Это была большая вилла 1930‑х годов, с видом на озеро, ухоженным садом, хозяйственными постройками и земельными угодьями. Поместье принадлежало «Милтон секьюрити», но там проживала Мартина Шёгрен, шестидесятивосьмилетняя вдова Ханса Шёгрена, который много лет прослужил в охранном предприятии и пятнадцать лет назад погиб при выполнении служебного задания – провалился сквозь прогнивший пол заброшенного дома неподалеку от городка Сала.
После похорон Драган Арманский побеседовал с Мартиной Шёгрен и нанял ее на работу в качестве домоправительницы и управляющей поместьем. Она бесплатно проживала на первом этаже пристройки и держала второй этаж наготове для случаев, когда «Милтон секьюрити» внезапно требовалось спрятать кого-то из клиентов, имевшего реальные или вымышленные основания опасаться за свою жизнь. Обычно такое случалось несколько раз в год.
Моника Фигуэрола поехала с ними. Мартина Шёгрен пригласила ее на кухню на первом этаже и сварила ей кофе. Пока Эрика Бергер и Микаэль Блумквист устраивались на втором этаже, Сусанн Линдер проверяла сигнализацию и электронное оборудование наружного наблюдения.
– В комоде перед ванной комнатой есть зубные щетки и туалетные принадлежности, – крикнула Мартина так, чтобы ее услышали наверху.
Сусанн Линдер и двое охранников из «Милтон секьюрити» заняли комнаты на первом этаже.
– Меня разбудили в четыре утра, и с тех пор я на ногах, – сказала Сусанн Линдер. – Составьте график дежурств, но дайте мне поспать хотя бы до пяти.
– Можешь спать всю ночь, мы справимся сами, – ответил один из охранников.
Сусанн Линдер поблагодарила и отправилась спать.
Моника Фигуэрола рассеянно слушала, как охранники включают в саду датчики движения и бросают спички, распределяя дежурства. Заступивший на дежурство охранник сделал себе бутерброд и уселся в телевизионной комнате рядом с кухней. Моника Фигуэрола изучала чашки с цветочками. Она тоже была на ногах с раннего утра и чувствовала себя утомленной. Она уже собиралась ехать домой, когда на кухню спустилась Эрика Бергер и, налив себе чашку кофе, уселась по другую сторону стола.
– Микаэль заснул, как убитый, едва добравшись до постели.
– Реакция на адреналин, – объяснила Моника.
– Но что теперь с нами будет?
– Вам придется посидеть тут несколько дней. Надеюсь, что через неделю все уже устаканится. Как ты себя чувствуешь?
– Вполне сносно. По-прежнему немного трясет. Такое приключается не каждый день. Я только что позвонила мужу и объяснила, почему не приеду домой.
– Ну да.
– Я замужем за…
– Я знаю, за кем ты замужем.
Повисло молчание. Фигуэрола потерла глаза и зевнула.
– Надо ехать домой спать, – пробормотала она.
– Бога ради. Кончай болтать, иди и ложись рядом с Микаэлем, – ответила Эрика.
Моника внимательно посмотрела на нее и спросила:
– Это, что, так очевидно?
Бергер кивнула.
– Микаэль что-нибудь говорил…
– Ни слова. Он обычно помалкивает, когда речь идет о его знакомых дамах. Но порой бывает как открытая книга. А ты так откровенно враждебно смотришь на меня… Вы явно пытаетесь что-то скрыть.
– Все дело в моем шефе, – сказала Фигуэрола.
– В шефе?
– Ну да. Эдклинт просто взбесится, если узнает, что мы с Микаэлем…
– Понимаю.
Они снова помолчали.
– Не знаю, что там у вас с Микаэлем происходит, но я тебе не соперница, – призналась Эрика.
– Нет?
– Мы с Микаэлем встречаемся время от времени, но он мне не муж.
– Я поняла, что у вас с ним особые отношения. Он рассказывал мне о вас в Сандхамне.
– Ты ездила с ним в Сандхамн?.. Значит, это серьезно.
– Ты, что, издеваешься?
– Моника… Я надеюсь, что вы с Микаэлем… Я постараюсь вам не мешать.
– Неужели?
Эрика пожала плечами.
– Его бывшая жена совсем спятила, когда Микаэль ей со мною изменил, и выгнала его. Но тогда я была виновата. Пока Микаэль считает себя холостяком, я не собираюсь терзаться угрызениями совести. Но я дала себе слово, что, когда у него с кем-нибудь возникнут серьезные отношения, я постараюсь держаться от него подальше.
– Я не знаю, можно ли вообще на него всерьез полагаться.
– Микаэль, конечно, не такой, как все. Ты влюблена в него?
– Мне кажется, да.
– Ну и хорошо. Только не говори ему об этом раньше времени. Иди спать.
Моника немного подумала, потом поднялась на второй этаж, разделась и заползла в постель к Микаэлю. Тот что-то пробормотал и обнял ее за талию.
Эрика Бергер еще долго сидела на кухне одна и предавалась невеселым размышлениям. Внезапно она почувствовала себя глубоко несчастной.
Глава 25
Среда, 13 июля – четверг, 14 июля
Микаэль Блумквист никогда не мог понять, почему в судах такие тихие громкоговорители. Он с трудом расслышал объявление о том, что разбирательство по делу Лисбет Саландер начнется в зале номер пять в десять ноль-ноль. Правда, журналист явился заранее и расположился у входа в зал суда, так что его впустили одним из первых. Он сел в зале для публики, на левой стороне, откуда лучше всего виден стол ответчика. Публика, если можно сказать, валила валом. Массмедиа по мере приближения даты процесса подогревали к нему интерес. В последнюю неделю прокурора Рикарда Экстрёма почти ежедневно интервьюировали.
Экстрём буквально превзошел самого себя.
Лисбет Саландер обвиняли во множестве преступлений. В нанесении побоев и причинении тяжких телесных повреждений – по делу Карла Магнуса Лундина. В угрозе применения насилия, попытке убийства и причинении тяжких телесных повреждений – по делу покойного Карла Акселя Бодина, он же Александр Залаченко. В двух случаях ей вменяли в вину проникновение в чужое жилище – в загородный дом покойного Нильса Бьюрмана в Сталлархольме и в его же квартиру на Уденплан. В угоне транспортного средства – мотоцикла марки «Харли-Дэвидсон», принадлежавшего некоему Сонни Ниеминену, члену мотоклуба «Свавельшё МК». В трех случаях ее обвиняли в незаконном владении оружием – баллончиком со слезоточивым газом, электрошокером и польским пистолетом «Р‑83 ванад» – все эти предметы были найдены в Госсеберге. А также в краже или сокрытии доказательственного материала – этот пункт был формулирован не слишком четко, но подразумевал документы, найденные ею в загородном доме у Бьюрмана, а также в ряде более мелких правонарушений. В общей сложности Лисбет Саландер предъявили обвинения по шестнадцати пунктам.
Экстрём даже рассекретил сведения, согласно которым душевное здоровье подсудимой оставляет желать лучшего. Он апеллировал, с одной стороны, к заключению судебно-медицинской экспертизы, написанному доктором Йеспером X. Лёдерманом, когда ей исполнилось восемнадцать лет, а с другой стороны – к экспертизе, проведенной по требованию суда доктором Петером Телеборьяном во время предварительного следствия.
Поскольку психически ущербная девушка с самого начала категорически отказывалась общаться с психиатрами, анализ проводился на основе «наблюдений», сделанных в период ее пребывания в следственном изоляторе «Крунуберг» в Стокгольме непосредственно перед судом. Доктор Телеборьян, который мог похвастаться многолетним опытом общения с пациенткой, утверждал, что Лисбет Саландер страдает серьезными психическими нарушениями, и употреблял такие термины, как психопатия, патологический нарциссизм и параноидальная шизофрения.
СМИ также сообщали, что обвиняемая вызывалась на семь полицейских допросов, и ни на одном из них она не удосужилась даже поздороваться со следователями. Первые допросы проводились полицией Гётеборга, а остальные имели место уже в Стокгольме. На магнитофонных записях протоколов допросов можно было лишь услышать, как Лисбет Саландер уговаривают хоть что-нибудь ответить, а также настойчиво задают самые разные вопросы. В ответ – глухая тишина. Обвиняемая ни разу даже не кашлянула.
В нескольких случаях на пленке записался голос Анники Джаннини. Она утверждала, что ее подзащитная явно не намерена отвечать на вопросы. Следовательно, обвинение против Лисбет Саландер строилось исключительно на технических доказательствах и на тех фактах, которые удалось раздобыть в итоге полицейского расследования.
Молчание Лисбет Саландер временами делало уязвимой позицию ее адвоката, поскольку той приходилось притворяться столь же немногословной, как и ее клиентка. Временами Анника Джаннини и Лисбет Саландер беседовали – с глазу на глаз в переговорной комнате, но их беседы относились к разряду строго конфиденциальных.
Экстрём фактически ни от кого и не скрывал, что намерен потребовать в первую очередь заключить Лисбет Саландер в психиатрическое заведение закрытого типа, а уж во вторую – адекватного тюремного наказания. При обычных обстоятельствах эти требования поменялись бы местами, но прокурор полагал, что в ее случае налицо столь очевидные психические отклонения – и о них же свидетельствуют результаты судебно-психиатрической экспертизы, – что он просто не видел альтернативы. Суд почти всегда признавал правомочность судебно-психиатрической экспертизы.