– Мне непривычно повсюду разгуливать с телохранителями, – сказал Микаэль. – А во сколько мне это обойдется?
– Фирма берет расходы на себя, – ответил Арманский. – Я лично заинтересован в том, чтобы вы остались в живых. В последние месяцы мы выложили pro bono[83] примерно около двухсот пятидесяти тысяч крон.
Блумквист кивнул.
– Кофе? – предложил он, показывая в сторону итальянского кафе на Бергсгатан.
Арманский кивнул в ответ.
Микаэль заказал себе кофе латте, а Арманский себе – двойной эспрессо с чайной ложкой молока. Охранники сели за соседний столик, попивая колу.
– Итак, закрытое слушание, – констатировал Арманский.
– Этого следовало ожидать. Что, кстати, неплохо – так нам будет проще управлять информационными потоками.
– Да, нам в принципе все равно, но прокурор Рикард Экстрём все меньше и меньше мне нравится.
Микаэль согласился. Они пили кофе, глядя на ратушу, где решалась судьба Лисбет Саландер.
– Последний рубеж, – произнес Микаэль.
– Она к нему неплохо подготовлена, – утешил его Арманский. – Должен признаться, что мне очень понравилась твоя сестра. Когда она начала излагать свою стратегию, я решил, что она шутит, но чем больше я вдумываюсь, тем более разумным мне все это представляется.
– Судьба процесса будет решаться не здесь, не в здании суда, – сказал Микаэль.
Он уже в течение нескольких месяцев повторял эти слова, как мантру.
– Тебя вызовут в качестве свидетеля, – предупредил Арманский.
– Знаю. Я уже готов. Но это произойдет послезавтра. По крайней мере, мы так рассчитали.
Прокурор Рикард Экстрём забыл дома бифокальные очки, и, чтобы прочесть в собственных заметках что-нибудь написанное мелким шрифтом, ему приходилось поднимать очки на лоб и щуриться. Он быстро провел рукой по светлой бородке, а потом вновь надел очки и огляделся.
Лисбет Саландер сидела, выпрямив спину, и наблюдала за прокурором, устремив к нему непроницаемый взгляд. Ее лицо и глаза были неподвижны, и вообще она, казалось, витает где-то далеко отсюда.
Прокурор приступил к ее допросу.
– Я бы хотел напомнить вам, фрёкен Саландер, что вы находитесь под присягой, – сказал наконец Экстрём.
На лице Лисбет не шевельнулся ни единый мускул. Прокурор Экстрём помедлил несколько секунд в ожидании какого-то отклика и поднял брови.
– Итак, вы находитесь под присягой, – повторил он.
Лисбет Саландер склонила голову набок. Анника Джаннини что-то читала в протоколе предварительного следствия, вроде бы совершенно не интересуясь действиями прокурора. Экстрём собрал свои бумаги и после некоторого неловкого молчания откашлялся.
– Итак, – начал он вкрадчиво. – Давайте начнем прямо с событий шестого апреля в летнем домике покойного адвоката Бьюрмана возле Сталлархольма. Именно они стали основой моего выступления сегодня утром. Нам следует внести ясность в вопрос: как получилось, что вы поехали в Сталлархольм и стреляли в Карла Магнуса Лундина?
Экстрём с вызовом посмотрел на Лисбет Саландер. На ее лице по-прежнему не дрогнул ни единый мускул. На лице прокурора вдруг отразилось разочарование. Он развел руками и перевел взгляд на председателя суда. Судья Йорген Иверсен сидел с задумчивым видом. Он покосился на Аннику Джаннини, которая по-прежнему уткнулась в какую-то бумагу, полностью отключившись от происходящего вокруг.
Судья Иверсен деликатно кашлянул. Потом перевел взгляд на Лисбет Саландер.
– Должны ли мы понимать ваше молчание как то, что вы не хотите отвечать на вопросы? – спросил он.
Лисбет повернула голову и посмотрела судье Иверсену в глаза.
– Я охотно отвечу на вопросы, – произнесла она.
Тот кивнул.
– Тогда, может быть, вы ответите на мой вопрос? – вставил прокурор Экстрём.
Саландер снова обратила взгляд к Экстрёму, но продолжала молчать.
– Будьте добры, ответьте на вопрос, – сказал судья Иверсен.
Лисбет снова повернулась к председателю суда и подняла брови.
– На какой вопрос? – четко и твердо сказала она. – До сих пор он, – и она кивнула в сторону Экстрёма, – высказал только несколько бездоказательных утверждений. Я не услышала никаких вопросов.
Анника Джаннини подняла взгляд. Она уткнулась локтем на стол и подперла лицо ладонью. В ее глазах внезапно вспыхнул огонек.
Прокурор Экстрём запнулся.
– Не могли бы вы повторить вопрос? – предложил судья Иверсен.
– Я спросил… Поехали ли вы на дачу адвоката Бьюрмана в Сталлархольме с намерением застрелить Карла Магнуса Лундина?
– Нет, вы сказали, что хотите попытаться внести ясность в вопрос, как получилось, что я поехала в Сталлархольм и стреляла в Карла Магнуса Лундина. Это не вопрос. Это тезис, в котором вы уже предвосхищаете мой ответ. Я не несу ответственности за ваши постулаты.
– Не цепляйтесь к словам. Отвечайте на вопрос.
– Нет.
Молчание.
– Что значит «нет»?
– Это ответ на вопрос.
Прокурор Рикард Экстрём вздохнул. Да, похоже, дискуссия затягивается.
Лисбет Саландер ждала следующего вопроса.
– Пожалуй, нам лучше начать сначала, – сказал он. – Находились ли вы на даче покойного адвоката Бьюрмана в Сталлархольме вечером шестого апреля?
– Да.
– Как вы туда добирались?
– Я доехала на электричке до Сёдертелье, а оттуда – на автобусе до Стренгнеса.
– С какой целью вы поехали в Сталлархольм? Вы договорились встретиться там с Карлом Магнусом Лундином и его другом Сонни Ниеминеном?
– Нет.
– Как получилось, что они там оказались?
– Об этом лучше спросить у них.
– Но сейчас я спрашиваю у вас.
Лисбет Саландер не ответила.
Судья Иверсен откашлялся.
– Я предполагаю, что фрёкен Саландер не отвечает, потому что вы снова высказали утверждение, – любезно предположил он.
Анника Джаннини вдруг фыркнула – да так громко, что все услышали, – но сразу умолкла и снова уткнулась в бумаги. Экстрём с раздражением посмотрел на нее.
– Как вы думаете, почему Лундин с Ниеминеном появились на даче Бьюрмана?
– Этого я не знаю. Могу только предположить: они поехали туда, чтобы устроить поджог. У Лундина в седле в сумке «Харли-Дэвидсона» валялась литровая бутылка с бензином.
Экстрём поджал губы.
– А зачем вы поехали на дачу адвоката Бьюрмана?
– Я искала информацию.
– Какого рода информацию?
– Ту информацию, которую, вероятно, Лундин с Ниеминеном намеревались уничтожить и которая могла бы внести ясность в вопрос, кто убил подлеца.
– Вы считаете, что адвокат Бьюрман был подлецом? Я вас правильно понял?
– Да.
– Но почему вы так считаете?
– Он был садистской свиньей, подонком и насильником, то есть подлецом.
Она процитировала текст татуировки на животе покойного адвоката Бьюрмана, тем самым косвенно подтвердив свою причастность к ее появлению. Впрочем, Лисбет Саландер не обвиняли в авторстве и исполнении этой татуировки. Бьюрман никогда не обращался в полицию с жалобами о нанесении ему телесных повреждений, и было невозможно доказать, позволил ли он сделать себе татуировку добровольно, или же это произошло вопреки его воле.
– Иными словами, вы утверждаете, что ваш опекун предпринимал против вас насильственные действия. Вы могли бы рассказать, когда все это имело место?
– Во вторник восемнадцатого февраля две тысячи третьего года и повторно в пятницу седьмого марта того же года.
– Вы отказывались отвечать на все вопросы следователей, которые пытались вас допрашивать. Почему?
– Мне нечего было им сказать.
– Я прочел вашу так называемую автобиографию, которую несколько дней назад неожиданно предоставила ваш адвокат. Должен сказать, что это своеобразный документ, и мы к нему еще вернемся. Но там вы утверждаете, что адвокат Бьюрман в первом случае принудил вас к оральному сексу, а во втором случае в течение целой ночи подвергал вас насилию и жестоким пыткам.
Лисбет не ответила.
– Это верно?
– Да.
– Вы заявили об изнасилованиях в полицию?
– Нет.
– Почему же?
– Когда я раньше пыталась что-нибудь рассказать полиции, они меня не слушали. Поэтому заявлять им о чем-либо не имело никакого смысла.
– Вы обсуждали с кем-нибудь эти акты насилия? С какой-нибудь подругой?
– Нет.
– Почему же?
– Потому что это никого не касалось.
– Хорошо, но вы обращались к какому-нибудь адвокату?
– Нет.
– Вы обращались к какому-нибудь врачу по поводу нанесенных вам, как вы утверждаете, увечий?
– Нет.
– И не обращались ни в какой женский кризисный центр.
– Вы снова высказываете тезис.
– Простите. Вы обращались в женский кризисный центр?
– Нет.
Экстрём повернулся к председателю суда.
– Я хочу обратить внимание суда на то, что подсудимая сообщила, что дважды подверглась сексуальному насилию, причем во втором случае исключительно жестокому. Она утверждает, что эти акты насилия инициировал ее опекун, покойный адвокат Нильс Бьюрман. В то же время данные факты следует рассматривать в контексте…
Экстрём стал перебирать свои бумаги.
– В материалах расследования, проведенного отделом по борьбе с насильственными преступлениями, нет никаких данных, которые подтверждали бы достоверность рассказа Лисбет Саландер. Бьюрман никогда не был осужден за какие-либо правонарушения. На него ни разу не подавали никаких жалоб в полицию, его имя ни разу не упоминалось ни в каких расследованиях. Он и раньше был опекуном или наставником у других молодых людей, и никто из них не утверждает, что подвергался каким-либо формам насилия. Напротив, они решительно заявляют, что Бьюрман всегда вел себя с ними дружелюбно и корректно.
Экстрём перевернул страницу.
– Я должен также напомнить, что у Лисбет Саландер диагностировали параноидальную шизофрению. Фрёкен Саландер – молодая женщина, склонная к насилию, и этот факт имеет документальные подтверждения. У нее уже с раннего подросткового возраста имелись серьезные проблемы при контактах с социумом. Несколько лет она провела в детской психиатрической клинике и с восемнадцати лет находится под опекой. Как это ни печально, но подобные обстоятельства продиктованы суровой необходимостью. Лисбет Саландер представляет опасность для самой себя и для окружающих. Именно по этой причине я буду