– Добрый день. Вы арестованы по подозрению в причастности к убийствам и попыткам убийства. Пункты обвинения будут вам зачитаны генеральным прокурором во время оглашения постановления о взятии под стражу сегодня во второй половине дня. Предлагаю вам пройти с нами добровольно, – сказал Курт Свенссон.
Георг Нюстрём, казалось, не понимал языка, на котором к нему обратились, но решил, что Курт Свенссон явно относится к тем людям, за кем лучше последовать без лишних расспросов и протестов.
Инспектор уголовной полиции Ян Бублански прибыл в сопровождении Сони Мудиг и семи полицейских в форме. Ровно в 12.00 сотрудник Отдела защиты конституции Стефан Блад впустил их в закрытый отсек в здание Службы государственной безопасности на Кунгсхольмене. Они прошли по коридорам и остановились около указанного Стефаном кабинета. Секретарь шефа канцелярии растерялся, когда Бублански предъявил ему свое полицейское удостоверение.
«Пожалуйста, оставайтесь на месте. Проводится полицейская операция».
Инспектор решительно проследовал к внутренней двери, вошел и заставил шефа канцелярии Альберта Шенке прервать телефонный разговор на полуслове.
– А что случилось? – поинтересовался Шенке.
– Я инспектор уголовной полиции Ян Бублански. Вы арестованы за преступления против шведской конституции. Во второй половине дня вам представят внушительный перечень отдельных пунктов обвинения.
– Это неслыханно, – сказал Шенке.
– Я тоже так думаю, – согласился Бублански.
Он велел опечатать кабинет Шенке и выставил перед дверьми двух полицейских, приказав им никого не впускать. Если бы кто-нибудь попытался прорваться в кабинет силой, им разрешалось применять дубинки и даже табельное оружие.
Процессия двинулась дальше по коридору, пока Стефан не указал на еще одну дверь, и вся процедура вновь повторилась с финансовым директором Густавом Аттербумом.
Йеркер Хольмберг, в сопровождении полицейского патруля Сёдермальма, ровно в 12.00 начал колотить в дверь временного офиса на третьем этаже здания, расположенного через дорогу от редакции «Миллениума» на Гётгатан.
Поскольку никто двери не открывал, Йеркер Хольмберг приказал полицейским ломать дверь. Но не успели они взяться за лом, как дверь приоткрылась.
– Полиция, – сказал Йеркер Хольмберг. – Выходите с поднятыми руками.
– Я полицейский, – возразил инспектор полиции Йоран Мортенссон.
– Знаю. И у вас имеются лицензии на черт знает сколько стрелкового оружия.
– Да, но я полицейский при исполнении служебных обязанностей.
– А мне наплевать, – ответил Йеркер Хольмберг.
Ему помогли прижать Мортенссона к стене и отобрать у него табельное оружие.
– Вы арестованы за незаконное прослушивание телефонов, за грубые нарушения должностной инструкции, за неоднократные вторжения в квартиру журналиста Микаэля Блумквиста на Бельмансгатан и, вероятно, за еще массу разных преступлений, которые будут включены в пункты обвинения. Наденьте на него наручники.
Йеркер Хольмберг быстро проверил офис и обнаружил там электронное оборудование, которого хватило бы на целую студию звукозаписи. Одного полицейского он оставил охранять офис, велев ему неподвижно сидеть на стуле и не оставлять нигде отпечатков пальцев.
Когда Мортенссона выводили из подъезда, Хенри Кортес поднял цифровую камеру «Никон» и сделал серию из двадцати двух фотографий. И, хотя профессиональным фотографом он не был и качество снимков оставляло желать лучшего, тем не менее на следующий день пленка была продана одной из вечерних газет за просто-таки баснословную сумму.
Единственный неожиданный инцидент за время облавы произошел у Моники Фигуэрола. С группой поддержки в составе полицейского пикета Норрмальма и трех коллег из ГПУ/Без она ровно в полдень вошла в подъезд на Артиллеригатан и поднялась по лестнице в квартиру на последнем этаже, принадлежавшую фирме «Беллона».
Операцию планировали провести в очень сжатые сроки. Как только силы подтянулись к двери в квартиру, Моника дала знак. Двое дюжих полицейских подняли сорокакилограммовое стальное стенобитное орудие и двумя точными ударами вышибли дверь. После этого пикетчики, снабженные бронежилетами и дополнительным оружием, заняли квартиру примерно за десять секунд.
Согласно данным наблюдения, проводившегося с самого рассвета, за утро в квартиру проследовали пятеро. Они считались сотрудниками «Секции». Всех пятерых захватили в течение нескольких секунд и заковали в наручники.
Моника Фигуэрола, одетая в бронежилет, прошла по квартире, которая с 1960‑х годов служила для «Секции» ставкой, распахивая дверь за дверью. После беглого осмотра она пришла к выводу: чтобы рассортировать множество бумаг, которые заполонили комнаты, ей потребуется помощь архивиста.
Еще через несколько секунд Моника открыла дверь в небольшую каморку в глубине квартиры, использовавшуюся как место ночного отдыха. Здесь она наконец столкнулась лицом к лицу с Юнасом Сандбергом. Еще утром, когда распределяли, кто чем будет заниматься, никто не знал, где его можно будет отыскать и арестовать, поскольку приставленный к нему наблюдатель накануне вечером упустил его из виду. А машина Сандберга стояла на стоянке на Кунгсхольмене, и у себя дома он в течение ночи не показывался. Естественно, они не оставляют на ночь квартиру пустой из соображений безопасности, и Сандберг отсыпается после ночного дежурства.
Юнас Сандберг был в одних трусах и выглядел сонным. Он потянулся к лежавшему на тумбочке табельному оружию, но Моника Фигуэрола наклонилась вперед и скинула пистолет на пол, подальше от Сандберга.
– Юнас Сандберг, вы задержаны по подозрению в причастности к убийствам Гуннара Бьёрка и Александра Залаченко, а также за участие в покушении на убийство Микаэля Блумквиста и Эрики Бергер. Наденьте штаны!
Сандберг замахнулся и попытался ударить Монику кулаком, но та мгновенно блокировала удар – ее рефлексы сработали безошибочно.
– Вздумал шутить? – спросила она.
Ухватив его за руку, Моника так сильно вывернула ему запястье, что Сандберг попятился назад и осел на пол. Она перевернула его на живот, коленом придавила ему крестец и надела на него наручники. С момента начала работы в ГПУ/Без ей впервые довелось по долгу службы воспользоваться ими.
Фигуэрола передала Сандберга одному из полицейских, двинулась дальше и в конце концов открыла последнюю дверь в самой глубине квартиры. Согласно полученным в бюро жилищного планирования чертежам, там находилась маленькая каморка с окном во двор.
Моника с порога глядела на самое тощее огородное пугало, какое ей когда-либо доводилось видеть. Она ни секунды не сомневалась, что перед нею смертельно больной человек.
– Фредрик Клинтон, вы арестованы за участие в убийствах, покушениях на убийства и за целый ряд других преступлений, – сказала она. – Лежите и не двигайтесь. Мы вызвали машину «скорой помощи», чтобы доставить вас на Кунгсхольмен.
Кристер Мальм расположился непосредственно против выхода на Артиллеригатан. В отличие от Хенри Кортеса, он умел обращаться со своей цифровой камерой «Никон». Кристер использовал короткий телеобъектив, и снимки получились профессионального уровня.
Они запечатлели, как членов «Секции» одного за другим выводят из подъезда и сажают в полицейские фургоны и как «скорая помощь» забирает Фредрика Клинтона. Последний даже взглянул в объектив камеры, и именно в этот миг Кристер нажал на кнопку. В глазах Клинтона читались тревога и отчаяние.
Позднее этот снимок получил премию на конкурсе «Лучшая фотография года».
Глава 27
Пятница, 15 июля
В 12.30 судья Иверсен постучал по столу молоточком и объявил, что временно отложенное судебное разбирательство возобновляется. Он не мог не отметить, что за столом Анники Джаннини внезапно появился третий человек – Хольгер Пальмгрен, сидящий в инвалидном кресле.
– Привет, Хольгер, – сказал судья Иверсен. – Давненько я не видел вас в зале суда.
– Добрый день, судья Иверсен. Некоторые дела настолько сложны и запутанны, что молодежи требуется помощь.
– Я думал, что вы прекратили адвокатскую практику…
– Я болел. Но адвокат Джаннини пригласила меня в качестве помощника по этому делу.
– Ясно.
Анника откашлялась.
– Следует добавить, что Хольгер Пальмгрен многие годы представлял интересы Лисбет Саландер.
– Я не стал бы заострять внимание на этом факте, – сказал судья Иверсен.
Он кивком показал Аннике Джаннини, что можно начинать. Та встала. Она никогда не одобряла шведскую манеру вести судебное разбирательство в неформальном тоне, сидя в круге у стола, в интимной обстановке, словно это чуть ли не званый ужин. Анника чувствовала себя гораздо увереннее, если могла говорить стоя.
– Полагаю, мы можем начать с заключительных комментариев утреннего заседания. Господин Телеборьян, почему вы последовательно отвергаете все, что говорит и пишет Лисбет Саландер?
– Потому что все ее опусы, письменные и устные, несомненно, далеки от истины, – ответил Петер Телеборьян.
Он чувствовал себя спокойно и уверенно. Анника Джаннини кивнула и обратилась к судье Иверсену.
– Господин судья! Петер Телеборьян утверждает, что Лисбет Саландер лжет или же фантазирует. Сейчас защита продемонстрирует, что в автобиографии Лисбет Саландер нет ни слова лжи или вымысла. Мы представим доказательства – письменную документацию, видеозаписи и свидетельские показания. Мы дошли в данном судебном разбирательстве до того момента, когда прокурор изложил основные пункты обвинения. Мы его выслушали и теперь знаем, в чем именно обвиняют Лисбет Саландер.
У Анники Джаннини вдруг пересохло во рту, и она почувствовала, что у нее дрожат руки. Она сделала глубокий вдох и выпила глоток минеральной воды. Потом крепко схватилась за спинку кресла руками, чтобы они не выдавали ее волнения.
– После выступления прокурора можно прийти к выводу о том, что у него есть масса предположений, но почти нет никаких доказательств. Он считает, что Лисбет Саландер стреляла в Карла Магнуса Лундина в Сталлархольме. Он утверждает, что она отправилась в Госсебергу с целью убить своего отца. Он полагает, что моя подзащитная страдает параноидальной шизофренией и является психически ущербной. И все эти выводы и гипотезы у него базируются на сведениях, полученных из одного-единственного источника, а именно от доктора Петера Телеборьяна.