Петер Телеборьян вдруг на несколько секунд замолчал. Анника Джаннини заметила, как изменилось выражение его лица, когда он понял, что совершил ошибку. Психиатр понимал, на что она намекает, но уклониться от ответа было невозможно.
– Насколько я помню, это выяснилось из материалов полицейского расследования, – в конце концов выдавил он.
– Насколько вы помните… А я вот выбилась из сил, чтобы найти полицейские расследования по поводу событий на Лундагатан, когда Александр Залаченко получил тяжелые ожоги. Единственным доступным документом оказался сухой отчет, составленный полицией на месте происшествия.
– Возможно…
– Поэтому мне хотелось бы знать, каким образом вам удалось получить доступ к материалам полицейского расследования, недоступным для стороны защиты?
– На этот вопрос я ответить не могу, – сказал Телеборьян. – Мне дали с ними ознакомиться, когда в девяносто первом году я проводил судебно-психиатрическую экспертизу Лисбет Саландер, после того как она совершила покушение на жизнь своего отца.
– А прокурор Экстрём ознакомился с этим отчетом?
Экстрём заерзал и схватился за бородку. Он уже понял, что недооценил Джаннини. Вместе с тем врать ему было незачем.
– Да, ознакомился.
– Почему же, в таком случае, защита не получила доступ к этому материалу?
– Я решил, что он не представляет интереса для суда.
– Будьте добры, расскажите мне, как к вам попали эти документы. Когда я обратилась в полицию, мне сообщили, что такого отчета не существует.
– Расследование проводилось Службой государственной безопасности. Оно имеет гриф секретности.
– Неужели Служба безопасности занималась расследованием жестокого избиения женщины и решила поставить на отчете гриф секретности?
– Это связано с личностью виновника… С Александром Залаченко. Он был политическим беженцем.
– Кто проводил расследование?
Молчание.
– Я не слышу ответа. Чье имя значилось на титульном листе?
– Расследование проводил Гуннар Бьёрк из отдела ГПУ/Без по работе с иностранцами.
– Спасибо. Это тот самый Гуннар Бьёрк, который, как утверждает моя подзащитная, совместно с Петером Телеборьяном сфальсифицировал ее судебно-психиатрическую экспертизу девяносто первого года?
– Полагаю, что так.
Анника вновь обратилась к Петеру Телеборьяну.
– В девяносто первом году суд постановил заключить Лисбет Саландер в детскую психиатрическую клинику. Почему было принято именно такое решение?
– Суд тщательным образом изучил поступки и психическое состояние вашей подзащитной – она все-таки пыталась убить своего отца при помощи зажигательной бомбы. Это ведь довольно нетипичный поступок для подростка, независимо от того, есть у него татуировка или нет.
Петер Телеборьян изобразил куртуазную улыбку.
– А на чем основывалось заключение суда? Если я правильно понимаю, оно опирались только на одну-единственную судебно-психиатрическую экспертизу, составленную вами совместно с полицейским по имени Гуннар Бьёрк.
– Речь идет о заговорах, нафантазированных фрёкен Саландер. Я должен…
– Простите, но я еще не задала вопрос, – сказала Анника Джаннини и снова обратилась к Хольгеру Пальмгрену: – Хольгер, мы говорили с вами о том, что вы встречались с шефом доктора Телеборьяна, главным врачом Кальдином.
– Да. Меня ведь назначили наставником Лисбет Саландер. К тому времени я не знал ее и видел ее лишь мельком. У меня, как и у всех остальных, сложилось впечатление, что она страдает серьезным психическим отклонением. Но, поскольку я получил такое задание, я справился об общем состоянии ее здоровья.
– И что же сказал главврач Кальдин?
– Лисбет ведь была пациенткой доктора Телеборьяна, и доктор Кальдин не уделял ей особого внимания. Обычно он проверял оценки ее состояния и тому подобное. Примерно через год я начал советоваться с коллегами и решил, что ее можно снова приобщить к нормальной жизни. Предложил приемную семью. Я не знаю точно, что происходило внутри клиники Святого Стефана, но, когда Лисбет пролежала у них приблизительно год, доктор Кальдин вдруг начал проявлять к ней интерес.
– И каким образом, позвольте спросить?
– Я понял, что он оценивает ее состояние иначе, чем доктор Телеборьян. Как-то раз Кальдин рассказал мне, что решил изменить методы ее лечения. Только позднее я понял, что речь шла о так называемом связывании. Кальдин попросту велел прекратить привязывать ее ремнями, поскольку не видел для этого оснований.
– Следовательно, он пошел против доктора Телеборьяна?
– Простите, но вам это известно понаслышке, – возразил Экстрём.
– Нет, – сказал Хольгер Пальмгрен. – Не только. Я затребовал рекомендацию по поводу того, как можно вернуть Лисбет Саландер обратно в общество. Доктор Кальдин такую рекомендацию написал. Она у меня сохранилась.
Он протянул Аннике Джаннини какую-то бумажку.
– Вы можете рассказать, что тут написано?
– Это письмо доктора Кальдина ко мне. Оно датировано октябрем девяносто второго года, к этому времени Лисбет пролежала в клинике уже двадцать месяцев. Доктор Кальдин пишет буквально следующее, цитирую: «Мое решение запретить связывать и насильно кормить пациентку дало очевидный эффект – она успокоилась. Необходимости в психотропных препаратах нет. Однако пациентка крайне замкнута и закрыта и нуждается в дальнейших мерах поддержки». Конец цитаты.
– То есть он вполне недвусмысленно пишет, что это было его решение.
– Совершенно верно. Доктор Кальдин – опять-таки, лично – принял решение о том, что Лисбет можно вернуть в общество через приемную семью.
Саландер кивнула. Она помнила доктора Кальдина так же отчетливо, как каждую деталь своего пребывания в клинике Святого Стефана. Девочка отказывалась разговаривать с доктором Кальдином – он был мозгоправом, еще одним «белым халатом», которые рвались покопаться в ее чувствах. Но он был приветливым и добродушным. Она сидела у него в кабинете и слушала, а он объяснял ей, как относится к ее проблемам и как предлагает их решать.
А он, кажется, обижался, что она не хотела с ним разговаривать. В конце концов Лисбет взглянула ему в глаза и объяснила свое решение: «Я никогда не стану разговаривать с вами или с любым другим мозгоправом. Вы все равно не слушаете то, что я говорю. Вы можете держать меня тут взаперти до самой смерти. Это ничего не изменит. Разговаривать с вами я не стану». Он взглянул на нее с удивлением, потом кивнул, словно вдруг что-то понял…
– Доктор Телеборьян, я констатировала, что вы заперли Лисбет Саландер в детскую психиатрическую клинику. Вы предоставили в суд единственную экспертизу, которая и послужила основой подобного решения. Все верно?
– По сути верно. Но я считаю…
– У вас будет достаточно времени объяснить, что вы считаете. Когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать лет, вы снова вторглись в ее жизнь и попытались опять запереть ее в клинике.
– В тот раз судебно-медицинскую экспертизу проводил не я…
– Да, ее составил доктор Йеспер X. Лёдерман. Он, по случайному стечению обстоятельств, был в то время вашим докторантом, а вы являлись его научным руководителем. Следовательно, экспертиза согласовывалась с вами.
– Эти экспертизы не нарушают нормы этики или справедливости. Мы следовали всем предписаниям.
– Теперь Лисбет Саландер двадцать семь лет, и мы в третий раз оказываемся в ситуации, когда вы пытаетесь убедить суд в том, что она психически больна и ее следует поместить в закрытое психиатрическое учреждение.
Доктор Петер Телеборьян глубоко вздохнул. Оказалось, что Анника Джаннини неплохо подготовилась к судебному процессу. Она преподнесла ему неприятный сюрприз: обрушилась на него с целым каскадом неожиданных каверзных вопросов и извратила его ответы. Она оставалась безучастной к его шарму и игнорировала его авторитет. А он за много лет своей практики уже привык к тому, что, когда он говорит, все вокруг согласно кивают в ответ.
И все-таки – что ей известно? И чего она не знает?
Телеборьян покосился на прокурора Экстрёма, но понял, что с его стороны помощи ждать не следует. Придется самому выкарабкиваться из этой катавасии.
Он напомнил себе, что все же является авторитетным специалистом. А она пусть говорит, что хочет. Решающим все равно останется его мнение.
Анника Джаннини взяла на столе заключение судебно-психиатрической экспертизы.
– Давайте ознакомимся поближе с вашей последней экспертизой. Вы сосредоточились на анализе внутреннего мира Лисбет Саландер. Здесь вы немало внимания уделяете ее личности, поведению и сексуальным стереотипам…
– Я пытался дать в экспертизе всесторонний анализ.
– Допустим. И, исходя из этого всестороннего анализа, вы приходите к заключению, что Лисбет Саландер страдает параноидальной шизофренией.
– Я бы хотел подчеркнуть: стопроцентно точных диагнозов в психиатрии нет и быть не может.
– Но ведь вы составили свое заключение не на основании бесед с Лисбет Саландер, не так ли?
– Вам прекрасно известно, что ваша подзащитная упорно отказывается отвечать на вопросы, если их задаю я или какой-нибудь чиновник. Уже сама по себе такая линия поведения свидетельствует о многом. Это можно толковать так: параноидальные черты пациентки проявляются таким образом, что она не в состоянии вести элементарную беседу с представителем власти. Она считает, что все только и стремятся причинить ей вред, что со всех сторон ей угрожает опасность, и она замыкается в непробиваемой скорлупе и буквально немеет.
– Я не могу не заметить, что вы выражаетесь очень осторожно. Вы говорите, что это можно толковать так…
– Да, все верно. Я выражаюсь осторожно. Психиатрия не относится к области точных наук, и я должен быть осторожен в своих выводах. В то же время и мы, психиатры, должны опираться на факты.
– Вы очень тщательно выстраиваете собственную линию обороны. На самом же деле вы не обменялись ни единым словом с моей подзащитной с той ночи, когда ей исполнилось тринадцать лет, поскольку она упорно отказывалась с вами общаться.