– Ты не пострадала? – спросил он.
– Заработала синяк. Когда успокоюсь, буду в полном порядке.
– Что это было, ограбление?
– Они отняли мой портфель с папкой документов о Залаченко, которые ты мне дал. У меня их больше нет.
– Ничего страшного, я сделаю тебе новые копии.
Тут Блумквист внезапно умолк. От ужаса и страха у него похолодел затылок. Сначала Залаченко, потом Анника…
– Анника, я тебе перезвоню.
Микаэль закрыл ноутбук, сунул его в сумку и быстро покинул редакцию, не сказав ни единого слова. Он мчался так, словно за ним гнались, – всю дорогу до Бельмансгатан и вверх по лестнице.
Дверь была заперта.
Как только он вошел в квартиру, сразу обратил внимание, что синяя папка, которую он оставил на кухонном столе, исчезла. Искать ее не имело смысла. Микаэль точно знал, где она находилась, когда он выходил из квартиры. Журналист медленно опустился на стул возле кухонного стола.
Неужели это происходит в реальности?
Кто-то побывал у него дома. Кто-то заметает следы, связанные с Залаченко.
Копии документов – и у него, и у Анники – исчезли.
Но у Бублански все-таки оставался экземпляр отчета.
Или уже нет?
Микаэль встал и подошел к телефону, но, уже подняв трубку, застыл на месте. Ведь кто-то побывал у него в квартире. Он вдруг с нескрываемым подозрением посмотрел на стационарный телефон и начал рыться в кармане пиджака в поисках мобильного. А когда нашел, вновь застыл, держа его в руке.
А ведь наверняка и мобильные телефоны так же легко прослушиваются.
Микаэль положил мобильный телефон рядом со стационарным и огляделся.
Я имею дело с профессионалом. Наверняка поставить квартиру на прослушку не составит труда.
Он снова сел за кухонный стол.
Взглянул на сумку с компьютером.
Интересно, легко ли взломать чужую электронную почту? У Лисбет Саландер это заняло бы всего пять минут.
Микаэль долго собирался снова подойти к телефону и позвонить сестре в Гётеборг. Он решил более тщательно подбирать формулировки.
– Привет… Как твои дела?
– Я в полном порядке, Микке.
– Расскажи, что произошло с того момента, как ты пришла в Сальгренскую больницу, и до нападения.
О событиях дня Анника рассказывала десять минут. Микаэль не обсуждал с ней детали ее рассказа, только время от времени задавал вопросы, пока не решил, что услышал достаточно. Он, конечно, очень переживал за сестру, но параллельно реконструировал четкую схему событий.
Когда Анника решила остаться в Гётеборге, была половина пятого. Она позвонила по мобильному телефону подруге и получила адрес и дверной код. Грабитель поджидал ее на лестнице ровно в шесть часов.
Ее мобильный телефон прослушивали. Это единственное, что приходит в голову.
Значит, и его мобильник тоже прослушивают.
Иначе они просто полные дебилы.
– Но они забрали папку с материалами о Залаченко, – повторила Анника.
Микаэль не знал, как себя вести. Тот, кто похитил у него папку, знает, что она украдена, так что ничего удивительного, если он расскажет об этом Аннике Джаннини по телефону.
– И мою тоже, – сказал он.
– Что?
Микаэль объяснил, что, прибежав домой, не обнаружил на кухонном столе синей папки.
– О’кей, – мрачным голосом произнес он. – Это катастрофа. Папки Залаченко больше нет. А она ведь служила неопровержимым доказательством.
– Микке… Мне очень жаль.
– Мне тоже, – сказал Микаэль – Черт возьми! Но это не твоя вина. Мне следовало предать этот отчет огласке сразу, в тот же день, когда я его получил.
– Что же нам теперь делать?
– Не знаю. Это самое худшее, что могло случиться. Теперь все наши планы пойдут насмарку. У нас просто нет никаких улик против Бьёрка и Телеборьяна.
Они побеседовали еще две минуты, и Микаэль решил закругляться.
– Я хочу, чтобы ты завтра же вернулась в Стокгольм, – сказал он.
– Прости, но мне необходимо встретиться с Саландер.
– Хорошо, повидайся с ней утром и приезжай во второй половине дня. Нам надо посидеть и подумать, что делать дальше.
После разговора Микаэль еще посидел на диване, глядя прямо перед собой. Потом он улыбнулся. Те, кто их подслушивал, теперь знают, что «Миллениум» потерял отчет Бьёрка от 1991 года и переписку между Бьёрком и доктором Петером Телеборьяном. Так что они считают, что они с Анникой теперь в отчаянии.
После того как прошлой ночью он изучал историю Службы государственной безопасности, Микаэль усвоил, что основой любой шпионской деятельности является дезинформация. А он только что запустил дезинформацию, которая в перспективе может сослужить им чрезвычайно важную службу.
Журналист открыл сумку для ноутбука и вытащил копию, которую сделал для Драгана Арманского, но еще не успел передать. Теперь это единственный оставшийся экземпляр. Самое главное – не потерять его, и Микаэль, напротив, собирался немедленно снять с него по меньшей мере пять копий и раскидать их по разным надежным местам.
Потом он взглянул на часы и позвонил в редакцию «Миллениума». Малин Эрикссон была еще на месте, но собиралась уходить домой.
– Почему ты так неожиданно исчез?
– Будь добра, пока не уходи. Я сейчас приду, и мне обязательно надо кое-что с тобой обсудить до того, как ты уйдешь.
Блумквист уже несколько недель не успевал постирать, и все его рубашки лежали в корзине для грязного белья. Он взял с собой последнюю копию отчета Бьёрка, бритву и «Борьбу за власть над СЭПО», потом прогулялся до магазина «Дрессманн», где купил четыре рубашки, две пары брюк и десять пар трусов, и, забрав все это, отправился в редакцию. Малин Эрикссон подождала, пока он наскоро примет душ, и поинтересовалась, что случилось.
– Кто-то залез ко мне в квартиру и украл отчет о Залаченко. В Гётеборге кто-то напал на Аннику и похитил ее копию. Я не сомневаюсь, что ее телефон прослушивается, и, значит, скорее всего, мой телефон, а возможно, и твой, и все телефоны «Миллениума» поставлены на прослушку. Подозреваю, что если уж кто-то потрудился залезть ко мне в квартиру, то было бы глупо не воспользоваться случаем и не установить там прослушивающую аппаратуру.
– Вот оно что… – Расстроенная Малин Эрикссон покосилась на лежавший перед ней на письменном столе мобильный телефон.
– Работай как обычно. Звони по мобильному, только не выдавай никакой информации. Завтра мы предупредим Хенри Кортеса.
– О’кей. Он ушел час назад и оставил у тебя на столе гору отчетов государственных комиссий. И что ты будешь делать?
– Я собираюсь ночевать в «Миллениуме». Если они сегодня застрелили Залаченко, украли отчеты и начинили мою квартиру прослушивающей аппаратурой, то скорее всего, только начали действовать и еще не успели обработать редакцию. Здесь целый день были люди. Я не хочу на ночь оставлять редакцию пустой.
– Ты думаешь, что убийство Залаченко… Но ведь убийца – семидесятивосьмилетний психопат.
– Я не верю в такие совпадения. Кто-то решил вымарать все следы, связанные с Залаченко. Мне наплевать, кто этот семидесятивосьмилетний психопат и сколько идиотских писем он разослал министрам. Его явно наняли, он киллер и явился туда, чтобы убить Залаченко… А возможно, и Лисбет Саландер.
– Но он ведь совершил самоубийство или, во всяком случае, пытался… Разве это похоже на почерк наемного убийцы?
Микаэль задумался, а потом посмотрел главному редактору в глаза.
– Ему семьдесят восемь лет, и, возможно, нечего терять. Он явно к этому причастен, и когда мы все раскопаем – вдоль и поперек, – то сможем это доказать.
Малин внимательно разглядывала Микаэля – его лицо выдавало решимость и стойкость, таким она его прежде не видела. Она вдруг вздрогнула. Блумквист обратил внимание на ее реакцию.
– Ага, понимаешь!.. Теперь мы затеваем поединок уже не с бандой уголовников, а с государством и властями. Нам придется нелегко.
Эрикссон кивнула.
– Я не рассчитывал на то, что все зайдет так далеко. Малин, если хочешь выйти из игры, только скажи.
Она ненадолго задумалась, – интересно, а что сказала бы на ее месте Эрика Бергер. А потом упрямо покачала головой.
Часть 2Республика хакеров
Ирландский закон от 697 года запрещает женщинам нести воинскую службу. И тем самым свидетельствует о том, что ранее женщины принимали участие в сражениях. На протяжении истории многие народы – арабы, берберы, китайцы, филиппинцы, курды, раджпуты, маори, папуа, австралийские аборигены, микронезийцы и американские индейцы – пользовались услугами женщин-воинов.
О грозных воительницах Древней Греции существует множество легенд.
С детства их обучали искусству войны, как обращаться с оружием и как переносить физические тяготы.
Они жили отдельно от мужчин и отправлялись на войну в составе женских боевых подразделений.
Многие эпизоды повествуют о том, что часто женщины побеждали мужчин на поле боя. В античной греческой литературе – например, в «Илиаде» Гомера, написанной, предположительно, в 700 году до нашей эры – появляются амазонки.
Это слово впервые использовали древние греки. Дословно «амазонка» означает «безгрудая». Утверждают, что правую грудь женщинам удаляли, чтобы им легче было натягивать лук.
Знаменитые греческие врачи Гиппократ и Гален, вроде бы, утверждали, что подобная операция помогла бы женщинам стать более боеспособными. Но в то же время вряд ли такие операции на самом деле проводились. В этом и заключается лингвистическая загадка: приставка «а» в слове амазонка действительно означает «без».
Впрочем, высказывалась и прямо противоположная версия: якобы амазонками были женщины с огромной грудью.
Впрочем, ни в одном музее мира нет ни одного конкретного примера – картины, статуи или любого другого изображения, где женщина предстала бы без правой груди. Так что легенда об ампутации молочной железы не находит документального подтверждения.