Вернувшись в центральную редакцию, они увидели, как Хокан Морандер поднялся и направился к двери стеклянной клетки. Выглядел он растерянным. Потом внезапно наклонился вперед, схватился за спинку офисного кресла и через несколько секунд рухнул на пол.
Он умер еще до прибытия «скорой помощи».
Во второй половине дня редакцию охватила растерянность. Около двух часов дня приехал председатель правления Боргшё и созвал сотрудников на краткую летучку, посвященную памяти главного редактора. По его словам, Морандер последние пятнадцать лет жизни посвятил газете, а журналистика порой требует очень высокой цены и великих жертв, вплоть до жизни. Потом он объявил минуту молчания.
Когда она закончилась, он начал оглядываться по сторонам, словно не зная, что делать дальше.
Смерть на рабочем месте – явление нетипичное, даже по-своему уникальное. Людям полагается умирать где-нибудь в другом месте. Они должны уходить на пенсию или попадать в больницу, и потом однажды в буфете становиться темой общего разговора. «Кстати, ты слышал, что старина Карлссон умер в пятницу?» «Да, сердце. Профсоюз обязательно пошлет цветы на похороны…»
Смерть прямо на рабочем месте и на виду перед коллегами задевает людей совсем по-другому. Эрика отметила, что вся редакция пребывает в состоянии шока. «Свенска моргонпостен» осталась без рулевого. И Бергер вдруг поняла, что многие сотрудники обратили к ней свои взгляды. Она – джокер.
И хотя ее никто об этом не просил и она толком не знала, что сказать, Эрика выступила на полшага вперед и заговорила – громко и уверенно:
– Я знала Хокана Морандера в общей сложности три дня. Это недолго, но даже столь краткое знакомство с ним позволяет мне искренне сожалеть о том, что мне не удалось узнать его поближе.
Она сделала паузу и уголком глаза заметила, что Боргшё взглянул на нее. Он, казалось, удивлялся тому, что она вообще решила высказаться. Эрика сделала еще шаг вперед. Не улыбайся. Тебе нельзя улыбаться, иначе у тебя будет нерешительный вид. Она заговорила на полтона громче.
– Внезапная кончина Морандера стала большой утратой и серьезной проблемой. Я должна была сменить его только через два месяца и рассчитывала, что у меня будет время познакомиться с его опытом и приобщиться к работе.
Она заметила, что Боргшё открыл рот и собирался что-то сказать.
– Однако судьба распорядилась иначе, и нам предстоит пережить некоторый период адаптации. Морандер был главным редактором ежедневной газеты, а на завтра ее выпуск никто не отменял. У нас осталось девять часов до выхода тиража из типографии и четыре часа до сдачи передовицы. Могу я узнать, кто из сотрудников был лучшим другом и ближайшим доверенным лицом Морандера?
Воцарилось молчание – сотрудники косились друг на друга.
Откуда-то слева до Эрики донесся голос:
– Возможно, я.
Гуннар Магнуссон, шестьдесят один год, секретарь редакции, отвечающий за титульную полосу газеты и работающий в «Свенска моргонпостен» с тридцати пяти лет.
– Кто-то должен написать некролог Морандеру. Я этого сделать не могу… С моей стороны это было бы слишком самонадеянным. Вы могли бы взять на себя труд написать такой текст?
Гуннар Магнуссон несколько секунд колебался, а потом кивнул:
– Да, я напишу.
– Мы используем всю первую полосу, а остальные статьи отложим на потом.
Гуннар еще раз кивнул.
– Нам потребуются фотографии…
Эрика покосилась направо и встретилась взглядом с главным бильд-редактором Леннартом Торкельссоном.
Тот кивнул.
– Что ж, пора вернуться к работе. В ближайшее время наш корабль, возможно, будет немного штормить. Мне потребуется ваша помощь, и прежде чем принимать решения, я буду с вами советоваться и полагаться на вашу компетентность и опыт. Вы ведь знаете, как делается эта газета, а мне еще некоторое время предстоит побыть в роли стажера.
Она повернулась к ответственному секретарю редакции Петеру Фредрикссону:
– Петер, насколько я поняла Морандера, вы – человек, к которому он испытывал безграничное доверие. На ближайшее время вам придется стать моим ментором и взвалить на свои плечи более существенный груз, чем обычно. Я попрошу вас стать моим консультантом. Вы согласны?
Он кивнул. Что ему еще оставалось делать?
Эрика вновь вернулась к титульной полосе.
– Еще одно… Морандер все утро писал передовицу. Гуннар, не могли бы вы подойти к его компьютеру и посмотреть, готова ли она? Если он даже не успел закончить, мы ее все равно опубликуем. Газета, которую мы делаем сегодня, по-прежнему является газетой Хокана Морандера.
Все молчали.
– Если кому-нибудь из вас нужна пауза, чтобы немного побыть в одиночестве и опомниться, пожалуйста, возьмите тайм-аут. Мы все-таки не роботы. Но вы все сами знаете, какой у нас дэдлайн.
Снова молчание. Эрика отметила, что некоторые кивали со сдержанным одобрением.
– Go to work, boys and girls[35], – тихо произнесла она.
Йеркер Хольмберг беспомощно развел руками.
Ян Бублански и Соня Мудиг не верили своим глазам. Курт Свенссон сохранял нейтралитет. Все трое рассматривали результаты предварительного расследования, которое Хольмберг завершил утром.
– Неужели ничего? – удивилась Соня.
– Ничего, – ответил Йеркер, помотав головой. – Утром мы получили заключительный отчет патологоанатомов. Версия самоубийства через повешение полностью подтверждается.
Все перевели взгляды на фотографии, сделанные в гостиной летнего домика в Смодаларё. Не возникало никаких сомнений в том, что Гуннар Бьёрк, работавший в Службе государственной безопасности в должности заместителя начальника отдела по работе с иностранцами, добровольно влез на табуретку, прикрепил к крюку от люстры петлю, надел ее себе на шею и решительно оттолкнул табуретку на несколько метров. Патологоанатом не смог бы уверенно назвать точное время смерти, но в конце концов определил – все произошло 12 апреля, после обеда. 17 апреля Бьёрка обнаружил не кто иной, как Курт Свенссон. Произошло это после того, как Бублански, неоднократно пытавшийся связаться с Бьёрком, вышел из себя и послал Свенссона, чтобы снова привезти его в полицию.
В какой-то момент в течение этих дней крюк от люстры на потолке не выдержал тяжести, и тело Бьёрка свалилось на пол. Свенссон увидел его через окно и забил тревогу. Бублански и другие, прибывшие на место, поначалу решили, что Бьёрка кто-то задушил и подбросил сюда. Крюк от люстры группа технических экспертов обнаружила уже позже. Йеркеру Хольмбергу поручили выяснить, как именно умер Бьёрк.
– Нет никаких доказательств, что совершено преступление. И что в тот момент там был кто-то еще, кроме Бьёрка, – сказал Хольмберг.
– А люстра…
– На люстре обнаружены отпечатки пальцев хозяина дома, который повесил ее два года назад, и самого Бьёрка.
– А откуда веревка?
– С флагштока на заднем дворе. Кто-то отмотал примерно метра два. На подоконнике, перед дверью на террасу, лежала «финка». Владелец дома утверждает, что это его нож и он обычно лежит в ящике для инструментов под мойкой. Отпечатки пальцев Бьёрка найдены на ручке, лезвии и на ящике с инструментами.
– Ну и дела, – произнесла Соня Мудиг.
– И что там были за узлы? – спросил Курт Свенссон.
– Простейшие бабьи узлы. Сама удавка завязана как простая петля. Возможно, это единственное, что немного настораживает. Бьёрк ходил под парусами и знал, как вяжутся настоящие узлы. Но кто может знать, насколько человека, который готовится к самоубийству, заботит форма узлов…
– Наркотики?
– Согласно результатам токсикологической экспертизы, в крови Бьёрка обнаружены следы сильных обезболивающих препаратов. Этот препарат выписывается только по рецепту, и он как раз из тех лекарств, которые выписывали Бьёрку. Найдены еще и следы алкоголя, но столь незначительные, что и говорить не о чем. Иными словами, он был относительно трезв.
– Патологоанатом отмечает, что у него есть ссадины.
– Трехсантиметровая ссадина на внешней стороне левого колена. Царапина. Я думал, как он мог оцарапаться, и понял, что есть дюжина разных вариантов – например, он мог стукнуться о край стула или что-нибудь в этом роде.
Соня Мудиг подняла фотографию, которая зафиксировала деформированное лицо Бьёрка. Петля врезалась так глубоко, что под складкой кожи самой веревки не было видно. Лицо выглядело отечным.
– Можно заключить, что, он, вероятно, провисел несколько часов, возможно, почти сутки, прежде чем сорвался с крюка. Вся кровь сконцентрирована отчасти в голове, поскольку удавка не давала ей разливаться по телу, отчасти в нижних конечностях. Когда крюк вырвался, тело ударилось о край стола грудной клеткой, и там появилась глубокая ссадина. Но эта рана появилась уже после наступления смерти.
– Что за отталкивающий вид, – сказал Курт Свенссон.
– Веревка была такой тонкой, что глубоко врезалась и остановила приток крови. Он, вероятно, потерял сознание за несколько секунд и умер через одну-две минуты.
Бублански с раздражением захлопнул отчет о предварительном расследовании. Залаченко и Бьёрк оба, похоже, умерли в один день, и это ему очень не нравилось. Одного застрелил параноик и борец с властями, а другой покончил с собой. Но, как ни крути, обследование места преступления ни в малейшей степени не подтверждало подозрения, будто кто-то помог Бьёрку отправиться на тот свет.
– Он испытал стресс, – сказал Бублански. – Он знал, что дело Залаченко вот-вот получит огласку и что он сам рискует попасть в тюрьму за нарушение закона о борьбе с сексуальными услугами и может оказаться в центре внимания СМИ. Не знаю, чего Бьёрк боялся больше. Он был нездоров, и довольно долгое время его донимали хронические боли… Просто не знаю. Я был бы признателен, если б он оставил письмо или что-нибудь в этом роде.
– Многие самоубийцы не оставляют никаких прощальных писем.
– Знаю… Ладно. Выбора у нас нет. Будем считать, что с Бьёрком мы разобрались.