После драматического вступления Микаэль совершил исторический экскурс и описал прибытие в Швецию Залаченко, а также детские годы Лисбет Саландер и события, которые привели к тому, что ее заперли в больнице Святого Стефана в Уппсале. Микаэль приложил максимум усилий, чтобы разоблачить доктора Петера Телеборьяна и покойного Гуннара Бьёрка.
Он цитировал судебно-психиатрическую экспертизу 1991 года и объяснял, почему Лисбет Саландер представляла угрозу для анонимных государственных чиновников, которые встали на сторону русского перебежчика, а также публиковал фрагменты из переписки между Телеборьяном и Бьёрком.
Далее Блумквист повествовал о новой жизни Залаченко в качестве гражданина Швеции и его бандитских деяниях. Он описывал жизнь его сообщника Рональда Нидермана, историю с похищением Мириам By и вмешательством Паоло Роберто. Наконец Микаэль воссоздал события в Госсеберге, в финале которых Лисбет Саландер подстрелили и закопали, и объяснил, как нелепо убили полицейского, и как вначале поймали и затем упустили Нидермана.
Дальше история застопорилась. Ему по-прежнему не хватало многих материалов. Гуннар Бьёрк действовал не в одиночку. Все эти свершившиеся события, несомненно, вдохновила целая группа лиц, обладавшая ресурсами и влиянием. Иначе всего этого не произошло бы. В конце концов Микаэль пришел к выводу, что противоправные действия по отношению к Лисбет Саландер не могли быть санкционированы правительством или руководством Службы государственной безопасности. Он сделал такой вывод не потому, что питал доверие к властным структурам, а только благодаря знанию человеческой натуры. Если б у них имелась политическая поддержка, удержать операцию такого рода в тайне было бы невозможно. Кто-нибудь обязательно начал бы выяснять с кем-нибудь отношения и все выболтал бы, вследствие чего СМИ вышли бы на дело Саландер еще несколько лет тому назад.
Микаэль представлял себе «Клуб Залаченко» как маленькую анонимную группу активистов. Но он не мог идентифицировать никого из этих людей, кроме разве что Йорана Мортенссона – сорокалетнего полицейского, находящегося на какой-то секретной должности и занимавшегося слежкой за самим Микаэлем.
Блумквист считал, что книгу следует успеть напечатать к самому началу процесса над Лисбет Саландер. Вместе с Кристером Мальмом они планировали карманное издание в мягкой обложке, чтобы рассылать ее одним пакетом с летним, более дорогим номером «Миллениума». Микаэль распределил поручения между Хенри Кортесом и Малин Эрикссон, которым предстояло написать статьи об истории Службы государственной безопасности, о деле Информационного бюро и тому подобном.
В том, что процесс против Лисбет Саландер состоится, никаких сомнений быть не могло.
Прокурор Рикард Экстрём возбудил против нее дело – она обвинялась в причинении тяжкого вреда здоровью Магге Лундина и жестоком избиении или попытке убийства Карла Акселя Бодина – он же Александр Залаченко.
Дата судебного процесса еще не была назначена, но Микаэль узнал от коллег-журналистов, что Экстрём планирует назначить его на июль – если, конечно, позволит состояние здоровья Лисбет Саландер. Микаэль воспринял это обстоятельство как стратегический трюк: судебный процесс посреди лета всегда привлекает меньше внимания, чем в другое время года.
Он нахмурился и посмотрел в окно своего кабинета в редакции «Миллениума».
Вся эта катавасия еще в самом разгаре. Заговор против Лисбет Саландер продолжается. Только так и можно объяснить цепочку последних событий – прослушивание телефонов, нападение на Аннику Джаннини и кражу отчета о Саландер от 1991 года. А возможно, и убийство Залаченко.
Но где раздобыть доказательства?
Микаэль вместе с Малин Эрикссон и Кристером Мальмом решил, что к судебному процессу издательство «Миллениума» выпустит книгу Дага Свенссона о траффикинге. Лучше уж представить весь пакет сразу, откладывать сроки издания нет никакого смысла. Напротив – как раз к этой дате книга вызовет самый горячий интерес. Малин назначили ответственным редактором книги Дага Свенссона, а Хенри Кортес помогал Микаэлю в написании книги о деле Саландер. И так получилось, что Лотта Карим и Кристер Мальм (вопреки своей воле) стали временными ответственными секретарями редакции «Миллениума», где оставался единственный репортер – Моника Нильссон. Испытывая такие непосильные перегрузки, вся редакция «Миллениума» смиренно взмолилась о пощаде, и Малин Эрикссон пришлось заключить контракты с несколькими независимыми журналистами. За внештатников, естественно, предстояло выложить немало денег, но выбора не оставалось.
Микаэль записал на желтом листочке для заметок, что ему нужно обратиться к семье Дага Свенссона в связи с авторскими правами. Он уже выяснил, что единственными наследниками Дага являются его родители, проживающие в Эребру. На практике ему не требовалось разрешения, чтобы издать книгу под именем Дага Свенссона, но он все равно собирался лично съездить к ним в Эребру, чтобы получить их одобрение. Он долго откладывал эту поездку, поскольку занимался слишком многими делами одновременно, но, похоже, теперь уже самое время расставить все точки.
Хотя оставалось выяснить еще сотню других деталей.
Например, как ему писать о Лисбет Саландер. Чтобы принять окончательное решение, Микаэлю обязательно требовалось лично встретиться с ней и получить ее согласие на то, чтобы раскрыть правду или хотя бы часть правды. А поговорить с Лисбет лично он не мог, поскольку она находилась под наблюдением полиции и посещать ее было запрещено.
Сестра помочь ему в этом тоже не могла. Она очень пунктуально соблюдала все правила и не собиралась примерять на себя роль девочки на побегушках, которая носит секретные записки от Микаэля Блумквиста. Анника также не делилась с ним содержанием своих бесед с клиенткой, кроме тех случаев, когда речь шла о заговоре и ей требовалась помощь. Микаэля это раздражало, но в то же время его радовала ее принципиальность. В результате он даже не знал, поделилась ли Лисбет с Анникой откровениями о том, что бывший опекун ее насиловал и что она отомстила ему, сделав у него на животе шокирующую татуировку. Пока Анника об этом ничего не говорила, Микаэль тоже молчал.
Но из-за изоляции Лисбет Саландер возникала еще одна глобальная проблема. Она являлась компьютерным экспертом и хакером, и Микаэль знал об этом, а Анника – нет. Микаэль поклялся Лисбет никогда не раскрывать ее тайну и слово свое сдержал, но сейчас ему очень не хватало этих ее навыков.
Значит, каким-то образом следует наладить контакты с Лисбет Саландер…
Он вздохнул, снова открыл папку Даниэля Улофссона и вынул из нее два листочка. Один из них представлял собой выписку из документов регистрационной службы: паспорт Идриса Хиди, 1950 года рождения, – мужчины с усами, желтоватой кожей и темными волосами, седеющими на висках.
На второй бумаге Даниэль подводил итоги своего изучения биографии Идриса Хиди.
Хиди был курдским беженцем из Ирака. Улофссон раскопал гораздо больше информации об Идрисе Хиди, чем о любом другом сотруднике больницы. Причина такого внимания заключалась в том, что Идрис Хиди одно время привлекал внимание прессы, и его имя упоминалось во многих текстах Медиаархива.
Идрис Хиди родился в 1950 году в городе Мосул, на севере Ирака, получил инженерное образование и в 1970‑е годы своим активным трудом способствовал экономическому расцвету страны. В 1984 году он начал преподавать в строительно-технической гимназии в Мосуле. Хиди не был политическим активистом, но, к сожалению, являлся курдом, а в Ираке Саддама Хусейна курдов считали «потенциальными преступниками». Первого октября 1987 года отца Идриса Хиди арестовали по подозрению в том, что он курдский политический активист. В чем именно заключалось его преступление, так никто и не уточнил, но его казнили как изменника родины, вероятно, в январе 1988 года. А через два месяца иракская тайная полиция арестовала и Идриса Хиди, как раз когда он только начинал урок по теории сопротивления материалов для мостовых конструкций. Его отвезли в тюрьму недалеко от Мосула, где в течение одиннадцати месяцев пытали и заставляли признаться. Но каких именно признаний от него ожидали, Идрис Хиди никак не мог понять, а значит, пытки не прекращались.
Первого марта 1989 года дядя Идриса Хиди заплатил местному лидеру партии Баас сумму, соответствующую пятидесяти тысячам шведских крон. Эта сумма оказалась достаточной компенсацией за ущерб, нанесенный Идрисом Хиди иракскому государству. Через два дня его освободили и отдали на попечение дяди. Выйдя из тюрьмы, он весил тридцать девять килограммов и не мог ходить. Перед освобождением ему раздробили левое бедро, чтобы он не мог бегать и участвовать в разных акциях сопротивления режиму.
На протяжении нескольких недель Идрис Хиди находился между жизнью и смертью. Когда он все-таки немного пришел в себя, дядя перевез его в деревню, в шестидесяти километрах от Мосула. За лето Идрис восстановился и окреп настолько, что смог передвигаться на костылях. Вопрос о том, что ему делать дальше, оставался открытым. В августе до него неожиданно дошли известия о том, что тайная полиция схватила двух его братьев. Больше Хиди их так и не увидел. Он предполагал, что оба покоятся под какой-нибудь песочной пирамидой под Мосулом. В сентябре дяде стало известно, что Идриса Хиди снова разыскивает полиция Саддама Хусейна. Он решил обратиться к анонимному аферисту, который за вознаграждение, соответствующее тридцати тысячам шведских крон, переправил Хиди через границу с Турцией и с помощью фальшивого паспорта – дальше в Европу.
19 октября 1989 года Идрис Хиди приземлился в стокгольмском аэропорту Арланда. Он не знал ни единого слова по-шведски, но в соответствии с полученной инструкцией сразу обратился в полицию и на ломаном английском попросил политического убежища. Его перевезли в лагерь для беженцев в Весбю, в Уппланде, где он и пребывал последующие два года, пока Государственное миграционное управление не решило, что у Хиди нет достаточных оснований для получения вида на жительство в Швеции.