– Ага…
– Ваше журналистское «я» должно быть начеку, кто распространяет сведения, почему и в чьих интересах.
– Но к началу суда меня в «Свенска моргонпостен», вероятно, уже не будет. Как уже говорил, я работаю последнюю неделю.
Эрика вытащила пластиковую папку из ящика письменного стола и положила перед Юханнесом Фриском листок бумаги.
– Я решила продлить срок вашего контракта на три месяца. Вы дорабатываете неделю на прежней должности, а в понедельник являетесь сюда.
– Ага…
– Если, конечно, вы хотите продолжать сотрудничать с «Свенска моргонпостен».
– Я бы очень хотел.
– Мы с вами подпишем контракт на выполнение исследовательской работы, выходящей за рамки обычной редакционной деятельности. Подчиняться вы будете непосредственно мне. А затем начнете собирать для «Свенска моргонпостен» материал о процессе над Саландер.
– Шефу информационного отдела это не понравится…
– По поводу Хольма не волнуйтесь. Я уже побеседовала с шефом юридической редакции и договорилась… Проблем возникнуть не должно. Но вы должны проводить исследования в тени, а не для сводок новостей. Это вас устроит?
– Супер.
– Ну и отлично… тогда всё. До встречи в понедельник.
Эрика выпроводила его из стеклянной клетки.
Подняв взгляд, она увидела, что с другой стороны центральной стойки за ней наблюдает Андерс Хольм. Он сразу опустил глаза и притворился, что не смотрит на нее.
Глава 11
Пятница, 13 мая – суббота, 14 мая
В пятницу утром по дороге из редакции «Миллениума» к старому дому Лисбет Саландер на Лундагатане Микаэль Блумквист тщательно проверил, нет ли за ним слежки. Он собирался ехать в Гётеборг – на встречу с Идрисом Хиди. Надо обеспечить надежный вид транспорта и уехать незамеченным, не оставив никаких следов. Поезд Микаэль сразу отверг, поскольку не хотел использовать кредитную карточку. Обычно он одалживал машину у Эрики Бергер, но теперь лишился этой возможности. Блумквист размышлял, не попросить ли ему Хенри Кортеса или кого-нибудь другого взять машину напрокат, но в этом случае пришлось бы заполнять какие-нибудь документы.
В конце концов его осенило. В банкомате на Гётгатан он обналичил довольно крупную сумму денег и дошел до старого дома Лисбет. Здесь с марта стояла брошенная ею темно-красная «хонда». Дверцу Микаэль открыл ключами самой хозяйки. Он проверил приборы и убедился, что бензобак наполовину полон. Затем тронулся с места и через мост Лильехольмсбрун отправился в сторону дороги Е4.
В 14.50 Блумквист припарковался в Гётеборге, на маленькой улочке, неподалеку от Авеню. Затем заскочил в первое попавшееся по пути кафе и пообедал. В 16.10 он сел в трамвай, идущий в Ангеред, и доехал до центра. Довольно долго – минут двадцать – искал адрес Идриса Хиди. В конце концов Микаэль явился на встречу примерно с десятиминутным опозданием.
Идрис Хиди хромал. Он открыл дверь, пожал Блумквисту руку и пригласил его в гостиную, обставленную по-спартански. На комоде, возле стола, за который он предложил Микаэлю сесть, стояла дюжина фотографий в рамочках. Журналист начал их изучать.
– Это мои родные, – сказал Идрис Хиди.
Говорил хозяин дома с сильным акцентом, и Микаэль решил про себя, что он провалился бы на языковом тесте, который предлагала проводить Народная партия.
– Это ваши братья?
– Моих двух братьев – они крайние слева – Саддам Хусейн убил в восьмидесятые годы, так же как и отца, он – в центре. Братьев отца тоже убил Саддам – в девяностых. Мама умерла в двухтысячном году. Мои три сестры живы. Они проживают за границей. Две – в Сирии, а младшая сестра – в Мадриде.
Микаэль кивнул.
Идрис Хиди налил ему кофе по-турецки.
– Курдо Бакси передавал вам привет.
Идрис Хиди кивнул.
– Он объяснил вам, что мне надо?
– Курдо сказал только, что вы хотите предложить мне работу, но какую именно, не уточнил. Разрешите мне сразу предупредить, что я не берусь за работу, в которой есть что-либо противозаконное. Я не могу позволить себе оказаться замешанным в чем-то подобном.
– В том, что я хотел бы вам предложить, нет ничего противозаконного, но возможно, моя просьба покажется вам необычной. Сама работа займет примерно пару недель, и задание должно выполняться ежедневно. С другой стороны, оно займет у вас примерно минуту в день. За это я готов платить вам тысячу крон в неделю. Деньги вы получите прямо в руки, они из моего кармана и через налоговые инстанции проводиться не будут.
– Понятно. Что я должен делать?
– Вы ведь работаете уборщиком в Сальгренской больнице?
Идрис Хиди снова кивнул.
– Одно из ваших рабочих заданий заключается в том, чтобы каждый день – или, если я правильно понял, шесть дней в неделю – убирать в коридоре 11-С, расположенном в отделении интенсивной терапии.
Идрис Хиди опять кивнул.
– Вот что я хочу, чтобы вы делали…
Микаэль Блумквист склонился над столом и изложил свою просьбу.
Прокурор Рикард Экстрём задумчиво разглядывал посетителя. Он в третий раз встречался с комиссаром Георгом Нюстрёмом. Морщинистое лицо последнего обрамляли короткие седые волосы. В первый раз тот посетил его сразу после убийства Залаченко и предъявил удостоверение, подтверждавшее, что он работает в ГПУ/Без. Они довольно долго беседовали, и говорили чуть ли не шепотом.
– Для меня важно, чтобы вы поняли – я ни в коем случае не пытаюсь повлиять на то, как вы будете действовать или как вам следует выполнять ваши обязанности, – заявил Нюстрём.
Экстрём кивнул.
– Я подчеркиваю, что вы ни при каких обстоятельствах не должны предавать огласке полученные от меня сведения.
– Понимаю, – ответил Экстрём.
Хотя, честно говоря, он толком ничего не понял, но не хотел в этом признаваться и задавать слишком много вопросов. Выглядеть идиотом ему не хотелось. Экстрём усвоил, что дело Залаченко требует особой деликатности и что визиты Нюстрёма носят неформальный характер, но они санкционированы высокопоставленными лицами из Службы государственной безопасности.
– Речь идет о человеческих жизнях, – уже во время первого визита объяснил Нюстрём. – Все, что касается фактов о деле Залаченко, Служба безопасности засекретила. Я могу лишь подтвердить, что он является перебежчиком, бывшим агентом советской военной разведки и одной из ключевых фигур в агрессивных действиях русских против Западной Европы в семидесятые годы.
– Понимаю… То же самое утверждает и Микаэль Блумквист.
– И в этом Блумквист совершенно прав. Он – журналист, и докопался до одного из самых секретных дел шведской обороны за всю историю.
– Он опубликует эти сведения.
– Разумеется. Он представитель массмедиа – со всеми их преимуществами и недостатками. Мы живем при демократии, и, естественно, не можем оказывать давление на прессу. Недостатком в данном случае является то, что Блумквист знает лишь частицу правды о Залаченко, и многие его сведения – «липа».
– Понятно.
– Блумквист не понимает, что если правда о Залаченко выйдет наружу, русские смогут вычислить многих наших информаторов и источников в России. Это означает, что люди, рискующие жизнью ради демократии, могут быть убиты.
– Но ведь в России теперь демократия? Ведь времена коммунистов канули в прошлое…
– Это иллюзия. Люди, которые занимались шпионажем против России, никогда не будут прощены. В мире не существует такого режима, который с этим смирится, пусть даже за давностью лет. Многие из этих источников по-прежнему активны…
Никаких таких агентов не было и в помине, но прокурор Экстрём, конечно же, не мог этого знать. Ему приходилось верить Нюстрёму на слово. К тому же ему льстило то, что его посвятили в самые засекреченные сведения. Конечно, он был потрясен тем, что шведская служба безопасности сумела настолько глубоко внедриться в Россию, как намекал Нюстрём. Прокурор понимал, что подобная информация, естественно, никак не подлежит разглашению.
– Сначала мы вас тщательно проверили, и только после этого мне поручили связаться с вами, – сказал Нюстрём.
Соблазняя, всегда приходится нащупывать слабые стороны человека. Слабость прокурора Экстрёма заключалась в его убежденности в собственной значимости. Он, как и все прочие люди, был очень падок на лесть, которая давала ему понять, что он – единственный, избранный.
– Мы резюмировали, что вы – человек, пользующийся большим доверием у полиции… и, разумеется, в правительственных кругах, – добавил Нюстрём.
Экстрёма эта лесть буквально обезоружила. Тот факт, что некие чиновники в правительстве испытывают к нему доверие, означал, что он может рассчитывать на поощрение, если правильно разыграет свои карты. Это обещало ему определенные бонусы в дальнейшей карьере.
– Я понимаю… И чего вы, собственно, хотели бы?
– Моя задача заключается в том, чтобы как можно деликатнее снабжать вас информацией. Вы, конечно, понимаете, насколько усложнилась вся эта история. С одной стороны, вы в полном соответствии с законом проводите предварительное следствие, и на вас ложится колоссальная ответственность. Никто – ни правительство, ни Служба государственной безопасности, ни кто-либо еще не вправе препятствовать вашим действиям. Ваша задача заключается в том, чтобы докопаться до истины и привлечь виновных к ответственности. Это одна из важнейших функций в правовом государстве.
Экстрём кивнул.
– С другой стороны, если вся правда о Залаченко станет достоянием гласности, это будет воспринято как величайшая национальная катастрофа…
– И какова цель вашего визита?
– Для начала, я обязан предупредить вас о деликатности сложившегося положения. По-моему, Швеция не находилась в столь тяжелой ситуации со времен Второй мировой войны. Можно сказать, что теперь судьба страны в каком-то смысле зависит от вас.
– Кто ваш начальник?
– Сожалею, но я не вправе раскрывать имена людей, курирующих это дело. Могу лишь сообщить вам, что меня уполномочили на самом высочайшем уровне.