– А ты собираешься что-нибудь предпринять?
– А вот это я не намерен обсуждать с тобой. Просто положись на меня. Сейчас вечер пятницы. Устрой себе уикенд. Отправляйся домой и забудь вообще обо всем, о чем мы тут с тобой говорили.
В субботу, в половине второго дня, охранник Никлас Адамссон оторвался от учебника экономики – через три недели ему предстояло сдавать экзамен. Его отвлек шум вращающихся щеток тарахтящей тележки уборщика. «Наверное, это черномазый», – подумал охранник. Тот всегда вежливо здоровался, но отличался неконтактностью и не реагировал на шутки Никласа.
Охранник увидел, как тот достал бутылку «Аякса», пару раз побрызгал на стойку дежурного и потом начисто вытер тряпкой. Потом схватил швабру и несколько раз прошелся ею вокруг стойки в тех местах, куда не доставали щетки тележки. Никлас Адамссон снова уткнулся в книгу и продолжил чтение.
Через десять минут уборщик добрался и до самого Адамссона в самом конце коридора. Они кивнули друг другу. Охранник встал, чтобы уборщик мог обработать пол вокруг стула перед дверью палаты Лисбет Саландер. Никлас видел уборщика почти каждый раз, когда ему приходилось заступать на этот пост, но никак не мог запомнить его имя – какое-то типичное для арабов и им подобных. Адамссону и в голову не приходило проверять у него удостоверение. С одной стороны, в комнату заключенной черномазый не входит – там по утрам наводит порядок одна из уборщиц; а с другой – хромой уборщик едва ли мог представлять сколько-нибудь серьезную угрозу.
Покончив с делами в конце коридора, уборщик отпер дверь рядом с палатой Лисбет Саландер. Адамссон покосился на него, но и это нельзя было посчитать каким-либо отступлением от ежедневной рутины. В конце коридора располагался чулан, куда складывался инвентарь. В следующие пять минут уборщик опорожнил ведро, почистил щетки и заполнил тележку пластиковыми пакетами для мусорных корзин. Под конец он закатил тележку в чулан.
Идрис Хиди знал, что в холле есть охранник. Этот светловолосый парень, лет двадцати пяти, обычно сидел там два или три дня в неделю, читая книги по экономике. Хиди решил, что тот работает в охране на полставки, параллельно учась в университете, и что он интересуется происходящим вокруг не больше, чем кусок кирпича.
Что предпримет Адамссон, если Идрис ействительно попытается войти в палату к Лисбет Саландер?
И чего, собственно, добивается Микаэль Блумквист?
Идрису Хиди хотелось бы это знать. Разумеется, Идрис читал о Микаэле в газетах; он почему-то сразу догадался, что тот интересуется Лисбет Саландер из коридора 11‑С. Идрис ожидал, что его попросят что-нибудь ей пронести, но в таком случае ему пришлось бы отказаться, поскольку он не имел права к ней входить и даже никогда ее не видел. Однако предложение, которое ему сделали, стало для него полной неожиданностью.
Идрис не усмотрел в нем ничего нелегального. Покосившись в приоткрытую дверь, он увидел, что Адамссон вновь сидит на стуле перед дверью, углубившись в книгу. Идрис с удовлетворением отметил, что поблизости нет ни души – как, впрочем, и почти всегда, поскольку чулан находился в тупике, в самом конце коридора. Затем он сунул руку в карман рабочего халата и достал новый мобильный телефон «Сони Эрикссон Z600». Идрис Хиди видел такой в рекламном объявлении и знал, что аппарат стоит примерно три с половиной тысячи крон и снабжен всеми прибамбасами модных мобильных устройств.
Идрис взглянул на дисплей и отметил, что телефон находится в рабочем состоянии, но сигналы вызова у него отключены – и звуковой, и вибрационный. Он поднялся на цыпочки и отвинтил круглый белый колпак, прикрывавший вентиляционное отверстие, которое соединяло чулан с палатой Лисбет Саландер. Потом заложил телефон в отверстие так, чтобы его не было видно, – в точности так, как просил Микаэль Блумквист.
Весь этот ритуал занял примерно тридцать секунд. На следующий день она уже займет около десяти секунд: ему предстоит вынуть телефон, заменить аккумулятор и положить телефон обратно. Старый аккумулятор следовало унести домой и за ночь зарядить.
Вот и все, что требовалось от Идриса Хиди.
Правда, Саландер это не поможет. С ее стороны стены решетка привинчена крепко. Телефон она в любом случае не сможет достать, если только не раздобудет крестовую отвертку и стремянку.
– Я об этом знаю, – сказал Микаэль. – Но она даже не дотронется до мобильника.
Все эти уловки Идрису Хиди следовало повторять ежедневно до тех пор, пока Микаэль Блумквист не отменит свое задание.
И за эту работу Идрису Хиди предлагалось по тысяче крон в неделю, минуя налоги. Кроме того, по окончании контракта телефон останется в его распоряжении.
Идрис покачал головой. Он, разумеется, понимал, что Микаэль Блумквист затевает какую-то авантюру, но в чем конкретно заключается это дело, никак не мог догадаться. Для чего нужно сложить включенный, но никуда не подсоединенный мобильный телефон в вентилятор в запертом чулане? Смысл аферы такого уровня не доходил до Хиди. Если Блумквист хотел пообщаться с Лисбет Саландер, куда проще было бы подкупить кого-нибудь из сестер и передать с нею телефон. А так никакой логики он не находил.
Хиди покачал головой. С другой стороны, почему бы ему не оказать Микаэлю Блумквисту услугу, раз тот готов платить по тысяче крон в неделю? И никаких вопросов Хиди не собирался задавать.
Доктор Андерс Юнассон слегка замедлил шаг, когда увидел, что возле его дома на Хагагатан, прислонившись к воротам, стоит мужчина лет сорока с хвостиком. Мужчина показался ему знакомым и к тому же приветливо кивнул.
– Доктор Юнассон?
– Да, это я.
– Простите, что беспокою вас на улице, перед домом. Но я не хотел бы беспокоить вас на работе, а мне необходимо с вами поговорить.
– В чем дело и кто вы такой?
– Меня зовут Микаэль Блумквист. Я журналист и работаю в журнале «Миллениум». Дело касается Лисбет Саландер.
– А, теперь я вас узнал. Кажется, вы вызвали Службу спасения, когда ее обнаружили… Это вы заклеили ей рану серебристым пластырем?
– Я.
– Это вы очень ловко придумали. Но, сожалею, я не могу обсуждать состояние своих пациентов с журналистами. Вам придется обратиться в пресс-службу Сальгренской больницы.
– Вы меня не так поняли. Мне не нужны сведения, я здесь по частному вопросу. Вы можете не говорить мне ни слова и не выдавать никакой информации. Все как раз наоборот. Это я хочу снабдить вас информацией.
Андерс Юнассон нахмурился.
– Пожалуйста, – взмолился Микаэль. – Поверьте, не в моих привычках приставать к хирургам на улице, но у меня к вам очень важное дело. Тут за углом есть кафе. Можно мне угостить вас кофе?
– О чем вы хотите говорить?
– О будущем и благополучии Лисбет Саландер. Я ее друг.
Андерс Юнассон сомневался. Он понимал, что если бы к нему вот так подошел совершенно незнакомый человек, он непременно отказался бы. Но Микаэль Блумквист был знаменитостью, и раз уж он решил о чем-то ему сообщить, то Андерс Юнассон решил, что речь идет о действительно важном деле.
– Я ни при каких условиях не буду давать интервью и не стану обсуждать состояние своей пациентки.
– Вот и отлично, – сказал Микаэль.
Юнассон коротко кивнул и отправился с Блумквистом в кафе.
– Но что именно вы хотели бы мне сообщить? – спросил он, когда им принесли кофе. – Я могу вас выслушать, но комментировать ничего не намерен.
– Вы не хотели бы, чтобы я вас процитировал или запятнал бы вашу репутацию в СМИ. Я бы хотел сразу заверить вас: этого не произойдет. Я буду считать, что нашего с вами разговора никогда не было.
– О’кей.
– Я хочу попросить вас об одолжении. Но для начала я должен четко объяснить, почему вынужден об этом вас попросить, и тогда вы сможете решить, позволяют ли ваши принципы оказать мне такую услугу.
– Мне не очень-то нравится этот разговор.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Вы – врач Лисбет Саландер, и ваша задача заключается в том, чтобы позаботиться о ее физическом и душевном здоровье. Я – друг Лисбет Саландер, и моя задача состоит в том же самом. Я не врач и, конечно, не могу копаться у нее в черепе, извлекая пули, и тому подобное… Но я обладаю другими знаниями, возможно, не менее важными для ее благополучия.
– Неужели?
– Я – журналист, и раскопал правду о том, что произошло с нею на самом деле.
– О’кей.
– Я могу рассказать в общих чертах, о чем речь, а выводы вы уже сделаете сами.
– Хорошо.
– Начать надо, вероятно, с того, что адвокатом Лисбет Саландер является Анника Джаннини. Вы с ней встречались.
Андерс Юнассон кивнул.
– Анника моя сестра, и ее услуги по защите Лисбет Саландер оплачиваю я.
– Вот как?
– То, что она моя сестра, вам легко проверить. Речь идет об услуге, просить о которой Аннику я не могу. Она не обсуждает со мной все, что относится к Лисбет Саландер, поскольку обязана соблюдать служебную тайну и подчиняется корпоративной этике.
– Допустим.
– Я полагаю, что вы читали о Лисбет в газетах.
Юнассон опять кивнул.
– Ее описывали как психически ущербную девицу, как лесбиянку, совершающую массовые убийства. Все это лажа. Лисбет Саландер не психопатка, она ничуть не глупее нас с вами. А ее сексуальные предпочтения не должны никого касаться.
– Но если я в курсе дела, то сейчас ситуация резко изменилась. Теперь в совершении убийств подозревают того немца.
– И это совершенно справедливо. Рональд Нидерман виновен, он убийца и опасный маньяк. Но у Лисбет Саландер имеются враги. Действительно серьезные заклятые враги. Некоторые из них трудятся в Службе государственной безопасности.
Андерс Юнассон с сомнением поднял брови.
– Когда Лисбет Саландер было двенадцать лет, ее заперли в детской психиатрической больнице в Уппсале, поскольку она приобщилась к тайне, которую в СЭПО стремились любой ценой сохранить. Ее отец, Александр Залаченко, которого убили в Сальгренской больнице, – перебежчик, советский шпион, реликт времен холодной войны. Он также известен жестоким обращением с женщинами и много лет подряд избивал мать Лисбет. Когда девочке исполнилось двенадцать, она нанесла ответный удар, попытавшись убить Залаченко с помощью зажигательной бомбы. Поэтому ее и заперли в детскую психиатрическую лечебницу.