Эдклинт попытался представить себе, как могли бы развиваться события, будь он сам каким-нибудь начальником в ГПУ/Без в 1976 году, когда перебежал Залаченко. Как бы он поступил? Он бы все полностью засекретил. Иначе невозможно. О перебежчике должен знать только самый узкий круг, иначе информация могла бы просочиться обратно к русским и…
Но насколько узок этот круг?
Оперативный отдел?
Суперсекретный оперативный отдел?
Согласно правилам, Залаченко должен был оказаться в ведении контрразведки. А скорее всего – военной разведки, но там не имели ни ресурсов, ни компетенции для такого рода оперативной деятельности. Значит, СЭПО.
Но в отдел контрразведки Залаченко так и не попал. Ключевой фигурой является Бьёрк – он вплотную занимался Залаченко. Но к контрразведке он никогда отношения не имел. Бьёрк – это загадка. Формально с 1970‑х годов он числился в отделе по работе с иностранцами, но на самом деле почти не показывался там до 1990‑х годов. И вот он внезапно стал заместителем начальника…
К тому же Бьёрк – главный источник информации Блумквиста. Но как тому удалось заставить Бьёрка раскрыть такую взрывоопасную тайну? И кому – журналисту?
Все из-за шлюх. Бьёрк увлекался малолетними проститутками, и «Миллениум» собирался его разоблачить. Вероятно, Блумквист шантажировал Бьёрка.
Потом к делу подключается Лисбет Саландер.
Покойный адвокат Нильс Бьюрман служил в отделе по работе с иностранцами одновременно с Бьёрком, к ним и обратился Залаченко.
И что же дальше?
Кто-то должен был принять решение. В отношении перебежчика такого масштаба распоряжение могли спустить с самого верха. Из правительства. Без поддержки им было не обойтись. Иначе просто невозможно себе это представить.
Или?..
Эдклинт почувствовал, как по спине побежали мурашки. Формально все понятно. В отношении перебежчика масштаба Залаченко необходимо поддерживать режим максимальной секретности. Он бы и сам так решил. Вероятно, так решило и правительство Фельдина. И это вполне объяснимо и оправданно.
Однако то, что произошло в 1991 году, никакими правилами не регламентировалось. Бьёрк призвал на помощь Петера Телеборьяна, чтобы запереть Лисбет Саландер в детской психиатрической больнице под предлогом того, что она психически больна. Это уже преступление, причем из разряда тяжких. У Эдклинта по спине вновь побежали мурашки.
А ведь кому-то приходилось принимать решения. На этот раз речь шла не просто о правительстве… Премьер-министром тогда был Ингвар Карлссон, а следом за ним Карл Бильдт. Ни один политик не посмел бы предпринять шаг, который противоречил всем законам и правосудию. А в случае если бы все выплыло на поверхность, разразился бы катастрофический скандал.
Если тут замешано правительство, то Швеция ни на йоту не лучше любой диктатуры мира.
Нет, этого просто не может быть.
А дальше – события в Сальгренской больнице 12 апреля. Залаченко так кстати становится жертвой помешанного маньяка и борца за справедливость – и в тот же самый миг вскрывают квартиру Микаэля Блумквиста и нападают на Аннику Джаннини. В обоих случаях похищают отчет Гуннара Бьёрка от 1991 года. Эту информацию абсолютно off the record[58] сообщил Драган Арманский. Заявления в полицию никто не подавал.
И вдруг ни с того ни с сего Гуннар Бьёрк – человек, которого Эдклинту больше всех хотелось бы вызвать на серьезный разговор, совершает самоубийство…
В такую цепь совпадений Торстен Эдклинт никак не мог поверить. Инспектор уголовной полиции Ян Бублански тоже не верит, что это случайность. Не верит и Микаэль Блумквист. Эдклинт снова схватился за фломастер.
Эверт Гульберг. 78 лет. Юрист-налоговик???
Черт побери, кто же он такой, этот Эверт Гульберг?
Эдклинт уже собрался позвонить руководителю ГПУ/Без, но передумал. Ведь он не знал, куда внутри организации ведут нити заговора. Короче говоря, он не знал, на кого может полагаться.
После того как Эдклинт отверг возможность обращаться к кому-либо в стенах ГПУ/Без, он задумался, а не обратиться ли ему к обычной полиции. Ян Бублански руководит расследованием дела Рональда Нидермана и, конечно, был бы заинтересован в любой дополнтельной информации. Но это невозможно по чисто политическим соображениям…
Он ощущал, что на него свалился тяжкий груз ответственности.
Под конец остался только один вариант, который казался конституционно оправданным, и, возможно, защитил бы его, если бы его в дальнейшем заподозрили бы в нелояльности. Ему надо обратиться к своему начальнику и заручиться политической поддержкой своих действий.
Эдклинт посмотрел на часы – около четырех дня. Он поднял трубку и позвонил министру юстиции, которого знал уже несколько лет и с которым встречался на разных заседаниях в министерстве. Не прошло и пяти минут, как его соединили.
– Здравствуйте, Торстен, – поприветствовал его министр юстиции. – Мы давно не общались. Чем могу быть полезен?
– Честно говоря, я, вероятно, звоню для того, чтобы узнать, насколько вы мне доверяете.
– Доверяю? Ну и вопрос. Лично я доверяю вам на сто процентов. Но почему вы спрашиваете?
– У меня к вам колоссальная экстраординарная просьба… Мне необходимо встретиться с вами и с премьер-министром. И срочно.
– Ничего себе.
– Если позволите, я бы не стал сейчас ничего объяснять, пока мы не сможем говорить с глазу на глаз. Я сейчас занимаюсь делом, настолько заслуживающим внимания, что считаю необходимым проинформировать и вас, и премьер-министра.
– Это звучит серьезно.
– Это действительно серьезно.
– Это как-то связано с террористами и угрозами…
– Нет. Но это даже серьезнее. Я рискую своей карьерой, обращаясь к вам с такой просьбой. Я бы и не стал затрагивать эту тему, если бы не считал ситуацию чересчур серьезной.
– Понятно. Так вот почему вы спросили о доверии… Ну и когда бы вы хотели встретиться с премьер-министром?
– Если возможно, прямо сегодня вечером.
– Я уже начинаю волноваться.
– К сожалению, у вас есть для этого повод.
– Сколько времени займет встреча?
Эдклинт подумал.
– Чтобы вникнуть во все детали, вероятно, потребует-ся час.
– Я вам перезвоню.
Министр юстиции перезвонил в течение пятнадцати минут и сообщил, что премьер-министр сможет принять Торстена Эдклинта у себя дома в 21.30. Когда Эдклинт заканчивал разговор, руки у него стали влажными.
О’кей… завтра утром возможно мне придется поставить крест на моей карьере.
Он снова поднял трубку и позвонил Монике Фигуэроле.
– Привет, Моника. Ты должна сегодня вечером в двадцать один ноль-ноль явиться на службу. И оденься получше, пожалуйста.
– Я всегда хорошо одета, – обиделась Фигуэрола.
Премьер-министр смотрел на начальника Отдела защиты конституции. Взгляд его, скорее всего, можно было бы описать как недоверчивый. Эдклинту показалось, что за стеклами очков премьер-министра с огромной скоростью вращаются шестеренки.
Премьер-министр перевел взгляд на Монику Фигуэролу, которая за время часового доклада ни разу не проронила ни слова. Он увидел необычайно высокую спортивную натренированную женщину, которая смотрела на него почтительно и с надеждой. Потом повернулся к министру юстиции, который буквально побледнел от всего услышанного.
Наконец премьер-министр глубоко вздохнул, снял очки и надолго устремил взгляд куда-то вдаль.
– Думаю, нам надо налить еще кофе, – наконец сказал он.
– Да, спасибо, – откликнулась Моника Фигуэрола.
Эдклинт кивнул, и министр юстиции налил им кофе из стоявшего на столе термоса.
– Позвольте мне подытожить все случившееся. Мне бы хотелось убедиться в том, что я вас правильно понял, – сказал премьер-министр. – Вы подозреваете, что внутри Службы государственной безопасности существует группа заговорщиков, действия которой выходят за рамки их конституционных обязанностей, и что эта самая группа на протяжении нескольких лет занималась делами, которые можно квалифицировать как криминальную деятельность.
Эдклинт кивнул.
– И вы пришли ко мне, поскольку перестали доверять руководству Службы государственной безопасности?
– Можно и так сказать, – ответил Эдклинт. – Я решил обратиться прямо к вам, поскольку такого рода деятельность противоречит конституции, но я не знаю цели этих действий и не уверен, все ли я правильно истолковываю. Возможно, сама деятельность легитимна и санкционирована правительством. В таком случае я рискую совершить действия, основанные на ошибочной или неверно истолкованной информации, и тем самым сорвать проводимую тайную операцию.
Премьер-министр посмотрел на министра юстиции. Они оба понимали, что Эдклинт стремится себя подстраховать.
– Я ни о чем подобном не слышал. Вам об этом что-нибудь известно?
– Абсолютно ничего, – ответил министр юстиции. – Ни в одном из известных мне отчетов Службы государственной безопасности не содержится ничего подобного.
– Микаэль Блумквист считает, что внутри СЭПО действовала какая-то фракция. Он называет ее «Клуб Залаченко».
– Я даже никогда не слышал о том, что в Швеции оказался русский перебежчик такого масштаба… Стало быть, это случилось во времена правительства Фельдина…
– Я никогда бы не поверил в то, что правительство Фельдина могло бы скрыть подобные факты, – сказал министр юстиции. – Возможно, перебежчик такого высокого уровня стал приоритетной задачей для следующего правительства.
Эдклинт откашлялся.
– Буржуазное правительство передало бразды правления Улофу Пальме. Не секрет, что кое-кто из моих предшественников в ГПУ/Без считает, что Пальме…
– Вы имеете в виду, что кто-то забыл проинформировать социал-демократическое правительство?
Эдклинт кивнул.
– Я хочу напомнить, что Фельдин занимал свою должность два срока. И оба раза правительство раскалывалось на два лагеря. В семьдесят девятом году Фельдина сменил Ула Ульстен, и у него было правительство меньшинства. Потом правительство еще раз раскололось, когда его покинули модераты, и Фельдин правил вместе с Народной партией. Можно предположить, что процедура передачи власти вызвала в администрации правительства некоторый беспорядок. Не исключено даже, что о Залаченко знал очень узкий круг, и даже премьер-министр Фельдин просто не располагал достаточной информацией, чтобы по цепочке передать ее Пальме.