– Когда Фельдин ушел в отставку, кто занял ваше место?
– Не знаю.
– Вы писали какой-нибудь рапорт?
– Нет, ведь дело считалось суперсекретным. Мне даже не разрешали ничего записывать.
– И вы ничего не передавали своему преемнику?
– Нет.
– Но как все это происходило?
– Когда Фельдин ушел в отставку, он передал все дела и полномочия Уле Ульстену. А мне сказали, что нам следует подождать до следующих выборов. Тогда Фельдина вновь избрали, и наши встречи возобновились. Потом на выборах восемьдесят второго года победили социалисты. Полагаю, что Пальме подобрал кого-нибудь мне на смену. Я же перешел на работу в Министерство иностранных дел и стал дипломатом. Меня направили в Египет, потом в Индию…
Микаэль еще по инерции продолжал задавать вопросы. Но он уже не сомневался, что вытянул из Янерюда максимум сведений.
Три имени.
Фредрик Клинтон.
Ханс фон Роттингер.
И Эверт Гульберг – тот, кто застрелил Залаченко.
Они и составляли «Клуб Залаченко».
Микаэль поблагодарил Янерюда за беседу и за информацию. Затем заказал такси и поехал обратно к центральному вокзалу. Уже сидя в такси, он опустил руку в карман пиджака и выключил магнитофон.
Блумквист приземлился в Арланде в половине восьмого вечера, в воскресенье.
Эрика Бергер задумчиво разглядывала картинку на экране монитора. Потом через стену стеклянной клетки окинула взглядом полупустую редакцию. Андерса Хольма на работе не было. Она не видела никого, кто проявлял к ней интерес, открыто или украдкой. У нее не было никакого повода подозревать, что кто-то из сотрудников редакции желает причинить ей вред.
Сообщение пришло минуту назад. Отправителем значился «redax@aftonbladet.com», и Эрика удивилась, почему именно «Афтонбладет».
Адрес явно был сфальсифицирован. Текста в письме вообще не было. На этот раз ей прислали фотографию в формате jpg, которую Эрика загрузила в программе фотошоп.
Снимок был из разряда порнографических. Он изображал обнаженную женщину с гигантской грудью и поводком вокруг шеи. Она стояла на четвереньках, и к ней пристроились сзади.
Автор даже не потрудился сделать коллаж и ретушировать изображение. Он просто заменил лицо в оригинале и вклеил лицо Эрики Бергер. Ее фотографию нашли в архивах статей в «Миллениуме», которые находились в открытом доступе.
А под снимком кисточкой из «Фотошопа» вывели одно слово.
Шлюха.
Уже девятая анонимка, содержавшая слово «шлюха». И отправителем каждый раз значился какой-нибудь из крупных медийных концернов Швеции. Ее явно преследовал какой-то киберманьяк.
Оказалось, что прослушивать телефоны сложнее, чем взламывать чужие компьютеры. Троица с легкостью локализовал кабель домашнего телефона прокурора Экстрёма. Но проблема заключалась в том, что тот редко или, скорее, вообще никогда не вел служебных бесед по стационарному телефону. А установить подслушивающее устройство на рабочий телефон Экстрёма в полицейском управлении Троице даже не пришло Троице в голову – для этого требовался общий доступ к шведской кабельной сети, которого он не имел.
Зато они с Бобом Собакой почти неделю потратили на попытки идентифицировать мобильный телефон Экстрёма на фоне помех от примерно двухсот тысяч других мобильных телефонов в радиусе километра от полицейского управления.
Троица с Бобом Собакой использовали систему под названием RFTS[63]. В принципе, о ней знали многие. Ее разработало американское АНБ[64]. Она опиралась на данные спутников, которые вели точечное наблюдение за очагами кризисов и столицами по всему миру, вызывающими особый интерес.
АНБ обладало гигантскими ресурсами и запускало колоссальную сеть, чтобы в определенном регионе зафиксировать множество мобильных разговоров одновременно. Каждый отдельный разговор локализовался и подвергался цифровой обработке с помощью компьютеров, запрограммированных реагировать на определенные слова и фразы – например, «террорист» или «Калашников». Если подобное слово встречалось, компьютер автоматически посылал сигнал тревоги, после чего какой-нибудь оператор подключался и прослушивал разговор, чтобы определить, представляет он интерес или нет.
Гораздо сложнее было идентифицировать конкретный мобильный телефон. При помощи исключительно чувствительной аппаратуры АНБ могло сконцентрироваться на определенном районе, выделять и прослушивать отдельные разговоры. Техника опиралась на простой, но не стопроцентно надежный принцип. Гораздо сложнее идентифицировались исходящие разговоры, в то время как засечь входящий разговор было легче, поскольку он начинался с набора нужного номера, благодаря чему распознается сигнал.
Правда, между Троицей и АНБ лежала непреодолимая экономическая пропасть. Агентство распоряжалось годовым бюджетом в несколько миллиардов американских долларов. На него постоянно работали около 12 000 агентов, имея при этом доступ новейшим технологиям в области компьютеров и телефонии. Троица же владел фургоном примерно с тридцатью килограммами электронного оборудования, бо́льшая часть которого была собрана руками Боба Собаки. Агентство АНБ, при помощи глобального наблюдения со спутников, фокусировало исключительно чувствительные антенны на конкретном здании в любой точке мира. У Троицы же имелась лишь сконструированная Бобом Собакой антенна с радиусом эффективного действия приблизительно 500 метров.
Троице приходилось припарковывать фургон со всей своей чудо-техникой на Бергсгатан или на какой-нибудь другой из близлежащих улиц. Только после особых усилий ему удалось откалибровать оборудование – так, чтобы оно идентифицировало мобильный телефон прокурора Рикарда Экстрёма по его номеру, который все равно что отпечатки пальцев. Все осложнялось еще и тем обстоятельством, что Троица не знал шведский язык, поэтому ему приходилось через другой мобильный телефон направлять разговоры домой к Чуме, который непосредственно занимался прослушиванием.
В течение пяти суток Чума до полного изнеможения слушал огромное количество входящих и исходящих разговоров полицейского управления и соседних зданий. Он вникал во все детали актуальных расследований, намечаемых любовных свиданиях и записывал на магнитофон множество разговоров, содержащих разный трэш. На пятый день, поздно вечером, Троица послал сигнал, который цифровой дисплей сразу идентифицировал как мобильный номер прокурора Экстрёма. Чума зафиксировал параболическую антенну на точной частоте.
Система RFTS в основном сосредоточивалась на входящих разговорах. Антенна Троицы просто-напросто перехватывала вызовы с мобильного номера Экстрёма, которые посылались в эфир из любой точки Швеции.
Теперь Троица мог начать записывать на пленку разговоры Экстрёма. Он зафиксировал и голос прокурора, который должен был обрабатывать Чума.
Тот пропустил цифровую запись голоса Экстрёма через программу под названием VPRS, что расшифровывалось как Voiceprint Recognition System[65]. Он определил дюжину часто встречающихся слов, например «о’кей» или «Саландер». Получив пять отдельных примеров одного слова, Чума исследовал, сколько времени занимает их произнесение, каковы тембр голоса и какая частота, как расставляется ударение и множество других отличительных признаков. В результате он получил графическую кривую, а заодно и возможность прослушивать и исходящие разговоры прокурора Экстрёма: его парабола постоянно отлавливала разговоры, в которых повторялась графическая кривая Экстрёма с десятком повторяющихся слов. Эта техника была далека от совершенства, но приблизительно пятьдесят процентов звонков, которые Экстрём делал со своего мобильного телефона из любого места поблизости от полицейского управления, прослушивалось и записывалось на пленку.
Но, к сожалению, такая технология имела один явный дефект. Как только прокурор Экстрём покидал полицейское управление, Троица терял возможность прослушивать его телефон, если не знал, где тот находится, и не мог припарковаться в непосредственной близости от его мобильника.
Наконец-то, получив распоряжение из самой высокой инстанции, Торстен Эдклинт смог создать компактное оперативное подразделение на легальных основаниях. Он отобрал четырех сотрудников, особое предпочтение отдавая молодым талантам с опытом службы в обычной полиции, относительно недавно приглашенным в ГПУ/Без. Двое из них раньше работали в отделе по борьбе с мошенничеством, один – в финансовой полиции, еще один – в отделе по борьбе с особо тяжкими преступлениями.
Их пригласили в кабинет к Эдклинту, чтобы сообщить о характере задания и требовании соблюдать полную секретность. Эдклинт подчеркнул, что расследование инициировано по требованию премьер-министра. Начальником нового подразделения назначили Монику Фигуэрола, которая возглавила расследование с энтуазиазмом, соответствовавшим ее внешности.
Однако расследование все же продвигалось медленно. Поскольку следователи все-таки не были уверены в том, кто входит в круг подозреваемых и что именно нужно расследовать. Эдклинт с Фигуэроли неоднократно обсуждали, а не лучше ли сразу арестовать Мортенссона и начать задавать ему вопросы, но каждый раз решали все-таки подождать – подобный арест рассекретил бы расследование.
Только во вторник, через одиннадцать дней после встречи с премьер-министром, Моника явилась в кабинет к Эдклинту.
– Думаю, мы кое-что обнаружили, – заявила она.
– Садись.
– Эверт Гульберг.
– Да?
– Один из наших следователей поговорил с Маркусом Эрландером, который проводит расследование убийства Залаченко. Эрландер утверждает, что уже через два часа после убийства с гётеборгской полицией связались из ГПУ/Без и передали информацию о письмах Гульберга с угрозами.
– Очень оперативно.
– Да. Даже слишком оперативно. Из ГПУ/Без в Гётеборг по факсу переслали девять писем, авторство которых приписывается Гульбергу. Но возникает одна проблема.