– Сусанн, ты ведь понимаешь, что Фредрикссон может пойти в полицию и заявить на тебя за массу нарушений.
Она кивнула.
– Разумеется, он и сам со свистом отправится в тюрьму, но, может, он решит, что дело того стоит…
– Не думаю, чтобы у него хватило пороху пойти в полицию.
– Пусть так, но ты действовала вопреки всем полученным от меня инструкциям.
– Я знаю, – сказала Сусанн Линдер.
– И как, ты считаешь, я должен на это отреагировать?
– Решать вам.
– А как, по твоему мнению, мне следует реагировать?
– Мое мнение никакого значения не имеет. За вами всегда остается право меня выставить.
– Едва ли. Я не могу позволить себе лишиться сотрудника твоего уровня.
– Спасибо.
– Но если ты снова проделаешь нечто подобное, я очень рассержусь.
Сусанн Линдер кивнула.
– Что ты сделала с жестким диском?
– Он уничтожен. Я сегодня утром сунула его в тиски и раздавила в крошки.
– О’кей. Тогда будем считать, что дело закрыто.
Все первую половину дня Эрика Бергер звонила членам правления «СМП». Вице-председателя она застала за городом неподалеку от Ваксхольма и уговорила его немедленно сесть в машину и мчаться в редакцию. После ланча правление собралось, правда, в сильно урезанном составе. Целый час Эрика посвятила тому, чтобы объяснить, как у них появилась папка Кортеса и чем все это обернулось.
После ее спича поступили предложения найти какое-нибудь альтернативное решение. Бергер объявила, что «СМП» собирается дать статью в завтрашний номер, и заявила, что работает у них последний день и ее решение окончательно и бесповоротно.
Эрика убедила правление одобрить и занести в протокол два решения: просить Магнуса Боргшё незамедлительно освободить занимаемый пост и назначить Андерса Хольма временно исполняющим обязанности главного редактора. После этого она извинилась и оставила правление обсуждать ситуацию без нее.
В 14.00 Эрика спустилась в отдел по персоналу и подкорректировала свой контракт. Затем спустилась в редакцию отдела культуры и пригласила на беседу заведующего отделом Себастиана Страндлунда и журналистку Эву Карлссон.
– Насколько я понимаю, отдел культуры считает Эву Карлссон толковым и одаренным репортером.
– Так оно и есть, – подтвердил Страндлунд.
– А в последние два года вы просили укрепить кадровый состав отдела как минимум двумя сотрудниками.
– Да.
– Эва, с учетом того, что я писала вам любовные письма… Если я зачислю вас на постоянную должность, это может вызвать сплетни и пересуды. Вы по-прежнему заинтересованы в работе?
– Естественно.
– В таком случае я заключу с вами контракт. И это станет моим последним решением в «СМП».
– Последним?
– Это долгая история. Я сегодня работаю здесь последний день. Будьте добры, не говорите об этом никому, хотя бы в ближайшие пару часов.
– Неужели…
– Вскоре появится служебная записка.
Эрика Бергер подписала контракт и протянула его через стол Эве Карлссон.
– Удачи, – сказала она и улыбнулась.
– Неизвестного пожилого мужчину, который участвовал в субботнем совещании у Экстрёма, зовут Георг Нюстрём, он комиссар, – сказала Моника Фигуэрола и выложила фотографии, сделанные в процессе охоты за субъектом, на стол перед Торстеном Эдклинтом.
– Комиссар, – пробормотал Эдклинт.
– Стефан только вчера вечером смог его вычислить. Он посещал квартиру на Артиллеригатан и приехал на машине.
– Что нам о нем известно?
– Он начинал свою карьеру с полиции, а в ГПУ/Без работает с восемьдесят третьего года. С девяносто шестого года находится на должности следователя и занимается внутренним контролем за уже завершенными делами.
– О’кей.
– Начиная с субботы, в подъезд зашли шестеро, я имею в виду тех, кто представляет для нас интерес. Помимо Юнаса Сандберга и Георга Нюстрёма, в здании находится Фредрик Клинтон. Сегодня утром его на больничном транспорте отвозили на диализ.
– А кто остальные трое?
– Некий господин Отто Хальберг. Он работает в ГПУ/Без с восьмидесятых годов, но вообще-то прикреплен к Штабу обороны – числится в военно-морских силах и военной разведке.
– Вот как… Меня это почему-то не удивляет.
Моника Фигуэрола показала еще один снимок.
– А вот этого типа мы пока не вычислили. Он ходил обедать вместе с Хальбергом. Попробуем проследить за ним, когда вечером он отправится домой.
– О’кей.
– Но вот этот тип, пожалуй, из них самый интересный.
Она положила на стол еще одну фотографию.
– Я его знаю, – сказал Эдклинт.
– Его зовут Ваденшё.
– Точно. Он работал в отделе по борьбе с терроризмом лет пятнадцать назад. Офисный генерал. Когда-то считался в «Фирме» одним из кандидатов на должность большого начальника. Что с ним произошло потом, я не знаю.
– Он уволился в девяносто первом году. Угадайте, с кем он обедал примерно час назад…
Моника показала последнюю фотографию.
– Начальник канцелярии Альберт Шенке и финансовый директор Густав Аттербум. Я хочу, чтобы за этими личностями велось круглосуточное наблюдение. Мне надо точно знать, с кем они встречаются.
– Это исключено. У меня в распоряжении есть только четыре сотрудника. И хотя бы кто-то из них должен работать с документацией.
Эдклинт кивнул и задумчиво прикусил нижнюю губу. Через некоторое время он взглянул на Монику.
– Нам требуется подкрепление, – сказал он. – Ты не могла бы связаться с инспектором уголовной полиции Яном Бублански и спросить, не согласится ли он сегодня после работы со мною поужинать? Скажем, около семи.
Затем Эдклинт потянулся к телефонной трубке и набрал номер, который знал наизусть.
– Привет, Арманский. Это Эдклинт. Памятуя приятный ужин, на который ты меня недавно приглашал, мне тоже захотелось тебя пригласить… Нет, я настаиваю. Скажем, около семи?
Лисбет Саландер провела ночь в следственном изоляторе «Крунуберг», в камере площадью примерно четыре на четыре метра. Об убогом дизайне этого помещения даже и не стоило бы упоминать. Лисбет заснула через пять минут после того, как ее заперли. А проснувшись ранним утром в понедельник, послушно проделала рекомендованные терапевтом Сальгренской больницы упражнения на растяжки. Потом позавтракала и молча уселась на койку, уставившись прямо перед собой.
В половине девятого ее препроводили в помещение для допросов, расположенное в другом конце коридора. Конвоиром оказался пожилой лысый дядюшка небольшого роста, с круглым лицом и очками в роговой оправе. Он держался с ней корректно и добродушно.
Анника Джаннини приветливо поздоровалась с ней, а Ханса Фасте Лисбет проигнорировала. Потом она впервые увидела прокурора Рикарда Экстрёма и последующие полчаса провела, сидя на стуле и неотрывно глядя в одну точку, чуть повыше головы Экстрёма. За все это время она не произнесла ни единого слова, у нее на лице не дрогнул ни единый мускул.
В десять часов Экстрём оставил свои попытки – допросить обвиняемую ему так и не удалось. Он был раздражен, поскольку не сумел добиться от нее ни малейшего отклика. Глядя на тоненькую, кукольного вида девицу, он впервые усомнился: неужели такая сопля действительно могла жестоко избить Магге Лундина и Сонни Ниеминена? Разве смог бы суд поверить в эту историю даже при наличии убедительных доказательств?
В двенадцать часов Лисбет принесли стандартный обед, а следующий час она посвятила решению уравнений из области сферической астрономии, вспомнив о книге, которую читала двумя годами раньше.
В 14.30 ее снова отвели в помещение для допросов. На этот раз конвоиром оказалась молодая женщина. В комнате никого не было. Лисбет села на стул и продолжила размышлять над одним особенно сложным уравнением.
Через десять минут дверь открылась.
– Здравствуй, Лисбет, – приветливо поздоровался улыбающийся Петер Телеборьян.
Лисбет Саландер оцепенела. Части уравнения, которое она выстраивала перед собой в воздухе, покатились вниз. Она даже услышала, как цифры и знаки зазвенели, ударяясь об пол.
С минуту Телеборьян постоял неподвижно, разглядывая ее, а потом уселся напротив. Она продолжала смотреть в стену.
Через некоторое время она перевела взгляд и посмотрела ему в глаза.
– Мне жаль, что ты влипла в такую ситуацию, – сказал Петер Телеборьян. – Я постараюсь помочь тебе всеми возможными способами. Надеюсь, нам удастся установить взаимное доверие.
Лисбет разглядывала его, на сей раз очень внимательно. Взъерошенная шевелюра. Борода. Маленькая щелка между передними зубами. Тонкие губы. Коричневый пиджак. Расстегнутый ворот рубашки.
– Надеюсь также, что сумею оказать тебе более существенную помощь, чем при нашей прошлой встрече, – донесся до нее его мягкий и обманчиво дружелюбный голос.
Он положил перед собой на стол маленький блокнотик и ручку. Лисбет опустила взгляд и посмотрела на ручку. Та представляла собой остроконечную серебристую трубочку.
Анализ последствий.
Лисбет подавила порыв протянуть руку и схватить ручку.
Поискав глазами его левый мизинец, она увидела едва заметную белую полоску на том месте, в которое пятнадцать лет назад впилась зубами и сжала челюсти с такой силой, что чуть не откусила ему палец. Потребовались усилия трех санитаров, чтобы усмирить ее и заставить разомкнуть челюсти.
В тот раз я была маленькой пугливой девочкой, едва достигшей подросткового возраста. Теперь я взрослая. Я могу убить тебя, когда захочу.
Она уткнулась взглядом в точку на стене позади Телеборьяна, подобрала рухнувшие на пол цифры и математические знаки и начала заново выстраивать уравнение.
Доктор Телеборьян разглядывал Лисбет Саландер с непроницаемым выражением лица. Он не стал бы психиатром с международной известностью, если б не разбирался в людях и не обладал способностью читать чувства и настроения. Телеборьян ощутил, что в комнате повеяло холодом, но истолковал это как знак того, что под внешней невозмутимостью пациентка скрывает страх и стыд. Он счел это позитивным признаком того, что она все-таки реагирует на его присутствие. Его также обрадовало, что ее поведение ничуть не изменилось. В суде она сама подпишет себе приговор.