– Так вполне можно сказать. Вором на высоком уровне. Внешне работа в группе Экервальда велась совершенно легитимно. Они обобщали данные о работе ведущих ученых и о многообещающих научных проектах. Подобной деятельностью занимаются все крупные компании, работающие с ультрасовременными технологиями. Всем хочется знать, что происходит и кого следует пригласить к себе. Но Бальдер понял, что эта группа идет дальше. Они не только исследовали, но и крали – при помощи хакерских атак, шпионажа, «подсадных уток» и взяток.
– Почему он на них не заявил?
– Не хватало доказательств. Они, естественно, действовали осторожно. Но под конец Франс все-таки пошел к владельцу, Николасу Гранту. Тот страшно возмутился и, по словам Бальдера, велел провести внутреннее расследование. Однако расследование ничего не дало, либо потому что Экервальд уничтожил доказательства, либо потому что расследование было просто игрой на публику. Франс оказался в жуткой ситуации. Вся злость обратилась на него. Думаю, роль движущей силы сыграл Экервальд, а втянуть остальных ему, вероятно, было нетрудно. Франса уже и так считали параноиком и вообще подозрительным типом, а теперь все начали от него постепенно отворачиваться. Я прямо вижу его в этой ситуации, – как он сидит там, проявляет все больше неприязни, действует наперекор всему и отказывается с кем-либо разговаривать.
– Значит, по-вашему, у него не было никаких веских доказательств?
– Ну, во всяком случае, у него имелось доказательство, полученное от хакерши: что Экервальд похитил его собственную технологию и продал ее дальше.
– Значит, это он знал наверняка?
– Похоже, вне всяких сомнений. Кроме того, он понял, что группа Экервальда работает не в одиночку. Группа пользовалась поддержкой извне – по всей видимости, американских служб безопасности, и еще…
Фарах остановилась.
– Да?
– Тут Франс проявлял бóльшую скрытность, а может, просто довольно мало знал. Он говорил, что наткнулся на кодовое слово, обозначавшее человека, который являлся истинным руководителем, за пределами «Солифона». Кодовое слово было Танос.
– Танос?
– Именно. Франс сказал, что этого типа все очень боятся. Больше он ничего говорить не захотел. Утверждал, что когда до него доберутся адвокаты, ему, Франсу, потребуется страховка жизни.
– Вы сказали, что не знаете, кто из ассистентов его продал. Но вы наверняка над этим размышляли, – поинтересовался Микаэль.
– Конечно, размышляла. И иногда… даже не знаю…
– Что?
– Мне думалось, не все ли вместе.
– Почему вы так говорите?
– Когда эти ребята начали работать у Франса, они были молодыми, талантливыми и амбициозными. А закончили нервными и уставшими от жизни. Возможно, Франс их просто загнал, или же их что-то мучило.
– У вас есть все имена?
– Конечно. Это же мои мальчики, хотя приходится говорить «к сожалению». Первым идет Линус Брандель, которого я уже упоминала. Ему сейчас двадцать четыре, и он просто болтается без дела, играет в компьютерные игры и слишком много пьет. Какое-то время у него была хорошая работа – разработчик игр в «CrossFire». Но он лишился ее, когда начал регулярно брать больничные и обвинять коллег в том, что они за ним шпионят. Дальше – Арвид Вранге, о котором вы, возможно, слышали. Он был когда-то многообещающим шахматистом. Его отец давил на него просто нечеловечески, и в конце концов Арвиду надоело, и он начал учиться у меня. Я надеялась, что он давно защитится. Но вместо этого парень болтается по питейным заведениям вокруг Стуреплан[52] и производит впечатление человека неприкаянного. У Франса он, правда, на какое-то время ожил. Но между мальчиками разгорелась дурацкая конкуренция, и Арвид с Басимом, третьим парнем, возненавидели друг друга – во всяком случае, Арвид ненавидел Басима. Басим Малик, пожалуй, на ненависть не способен, он чувствительный и талантливый человек. Год назад его приняли на работу в «Солифон Норден», но долго он там не выдержал. Сейчас Басим лежит в больнице в связи с депрессией. Кстати, сегодня утром мне звонила его мать, с которой я немного знакома, и рассказала, что его погрузили в сон. Узнав, что произошло с Франсом, он вскрыл себе вены, из-за чего я, конечно, очень переживаю. Вместе с тем меня, естественно, интересует: только ли от горя? Или еще от чувства вины?
– Как он сейчас себя чувствует?
– Чисто физически с ним все не так страшно… И последний, Никлас Лагерфельдт, он… что же мне сказать о нем? Он, во всяком случае, не такой, как остальные, глядя со стороны. Он не из тех, кто допивается до чертиков или решает причинить себе вред. У этого молодого человека имеются моральные барьеры против большинства пороков, даже против агрессивных компьютерных игр и порнографии. Он активно участвует в деятельности Миссионерской церкви. Жена у него педиатр, и у них есть маленький сын по имени Йеспер. Кроме того, он является консультантом Государственной уголовной полиции – отвечает за компьютерную систему, которую начнут использовать после Нового года, а это означает, что его, конечно, проверяли. Правда, не знаю, насколько основательно.
– Почему вы так говорите?
– Потому что за внешней порядочностью скрывается мелкий алчный проходимец. Я случайно узнала, что он частично присвоил состояние тестя и жены. Он лицемер.
– Парней допрашивали?
– С ними разговаривали люди из СЭПО, но из этого ничего не вышло. Ведь в то время все думали, что компьютеры Франса действительно подверглись вторжению.
– Подозреваю, что теперь полиция будет их снова допрашивать.
– Думаю, да.
– Вы, кстати, не знаете, Бальдер много рисовал в свободное время?
– Рисовал?
– Я видел у него дома потрясающий рисунок, изображающий светофор – здешний, на перекрестке Хурнсгатан и Рингвэген. Он просто потрясающий, вроде моментального снимка в темноте.
– Звучит удивительно. Франс здесь раньше не бывал.
– Странно.
– Да…
– Что-то в этом рисунке не дает мне покоя, – сказал Микаэль и с удивлением почувствовал, что Фарах сжала его руку.
Он погладил ее по волосам. Затем встал с чувством, что сильно продвинулся вперед, попрощался и вышел на пешеходную дорожку.
По пути обратно к Цинкенсвэг Блумквист позвонил Эрике и попросил ее написать в «Ящик Лисбет» новый вопрос.
Глава 14
21 ноября
Уве Левин сидел в своем кабинете с видом на Шлюз и залив Риддарфьерден, и, по сути дела, ничем не занимался, кроме поисков в «Гугле» информации о самом себе, которая могла бы его порадовать. Однако вместо этого прочел – в блоге, написанном какой-то девицей из Высшей школы журналистики, – что он толстый слизняк, продавший свои идеалы, и пришел в такую ярость, что даже не смог занести ее имя в черную книгу лиц, которым никогда не видать работы в медиахолдинге «Сернер».
Левин был не в силах грузить мозг идиотами, которые ни черта не понимают в том, что требуется, и обречены всю жизнь, в лучшем случае, писать плохо оплачиваемые статейки «за культуру» в сомнительных журналах. Не зацикливаясь на деструктивных размышлениях, Уве зашел в свой интернет-банк и проверил портфель, что ему немного помогло – по крайней мере, поначалу. День на рынке выдался удачный. Накануне индексы «Насдак» и Доу-Джонса поднялись, и Стокгольмский индекс стоял на уровне +1,1 %. Доллар, на который он делал главную ставку, вырос, и его портфель, после последнего обновления секунду назад, оценивался в 12 161 389 крон.
Недурно для парня, который когда-то писал о пожарах и поножовщине в утреннем издании газеты «Экспрессен». Двенадцать миллионов плюс квартира в привилегированном районе Стокгольма и дом в Каннах! Пусть они там пишут в своих блогах что угодно. Зато у него надежное экономическое положение… Он проверил сумму еще раз. 12 149 101. Черт, неужели пошло вниз? 12 131 737. Он скорчил гримасу. У биржи вроде бы нет никаких причин для падения? Ведь цифры занятости были хорошими. Левин воспринял спад почти как личную обиду и против собственной воли начал снова думать о «Миллениуме», каким бы незначительным это дело ни казалось в данном контексте. Тем не менее он опять разволновался, и, как ни пытался вытеснить эти мысли, ему еще раз вспомнилось, как накануне вечером с выражением открытой враждебностью застыло красивое лицо Эрики Бергер, а утром стало и того хуже.
Его чуть не хватил удар. Микаэль Блумквист появился на всех сайтах, что было крайне неприятно. Не только потому, что Уве еще накануне с такой радостью отмечал, что младшее поколение едва знает, кто такой Блумквист. К тому же он ненавидел логику СМИ, превращавших в звезд всех – журналистов, артистов и черт знает кого – только потому, что те попадали в передряги. Им бы следовало написать: вышедший в тираж Блумквист, которому даже не позволят остаться в собственном журнале, если только решать будут Уве и «Сернер Медиа». Но главное: не кто-нибудь, а Франс Бальдер…
Почему именно его убили на глазах у Микаэля Блумквиста? Так типично, так безнадежно… Хотя все эти тупые журналисты явно еще не врубились в ситуацию, Уве знал, что Франс Бальдер – крупная фигура. Не так давно принадлежавшая «Сернер» газета «Дагенс аффэрслив» в специальном приложении, посвященном шведской науке, даже снабдила его ценником: четыре миллиарда… как они только это вычислили? Но Бальдер, несомненно, являлся звездой, и главное, он вел себя, как Гарбо[53] – не давал никаких интервью, что, конечно, добавляло ему яркости.
Сколько вопросов задавали ему одни только журналисты «Сернер»… От стольких же он отказывался, или даже не отказывался, а просто не удостаивал ответом. Многие коллеги – Уве это знал – считали, что мужик скрывает потрясающий материал, и поэтому Левину был ненавистен факт, что Бальдер, по сведениям газет, захотел посреди ночи поговорить с Блумквистом. Неужели дело может обстоять так плохо, что Микаэль, посреди всех разборок, заполучил сенсацию? Это было бы слишком ужасно. Уве снова, почти с маниакальной навязчивостью, зашел на сайт газеты «Афтонбладет», и ему сразу попался на глаза заголовок: