– Да, – произнес Эйнар, поначалу с некоторым сомнением. Затем он просиял, словно одержал какую-то победу. – Безусловно, само собой. Я прослежу за тем, чтобы ему предоставили место у нас в центре «Óдин».
– Но это не будет предательством с моей стороны?
– Напротив, вы просто пойдете навстречу его потребностям, а я лично прослежу за тем, чтобы вам разрешили навещать его сколько угодно.
– Наверное, это все-таки лучший выход…
– Я совершенно убежден в этом.
– Вы приедете прямо сейчас?
– Буду там, как только смогу добраться, – ответил Форсберг, подумав, что прежде всего надо немного привести себя в порядок. Затем он на всякий случай добавил: – Я сказал, что вы мне очень понравились в «Мятежниках»?…
Уве Левин не удивился тому, что Уильям Борг уже ждал его в ресторане «Стурехоф», и еще меньше удивился тому, что тот заказал самое дорогое из имевшегося в меню: морской язык а-ля Меньер и бокал «Пуйи Фюме». Журналисты обычно не упускали случая, когда он приглашал их на ланч. Зато удивительным показалось то, что Уильям взял инициативу на себя так, будто деньги и власть находились в его руках, и это рассердило Уве. Зачем он сболтнул про повышение зарплаты? Ему следовало бы держать Уильяма в напряжении, чтобы тот сидел и покрывался потом.
– Одна птичка шепнула мне на ухо, что у вас проблемы с «Миллениумом», – сказал Борг.
Уве подумал: «Двинуть бы ему правой, чтобы сбить с лица эту самодовольную ухмылку».
– Тебя неверно информировали, – строго ответил он.
– Неужели?
– Мы держим ситуацию под контролем.
– Можно спросить, каким образом?
– Если редакция окажется готовой к переменам и способной понять собственные проблемы, мы будем поддерживать журнал.
– А если нет…
– Значит, мы выйдем оттуда, и тогда «Миллениум» едва ли продержится на плаву больше нескольких месяцев, что будет, разумеется, очень печально. Но так уж устроен рынок. Лопались журналы и получше «Миллениума», а для нас это было ничтожное вложение. Мы без него легко обойдемся.
– Skip the bullshit[57], Уве. Я знаю, что для тебя это вопрос престижа.
– Это просто бизнес.
– Я слышал, что вы хотите удалить из редакции Микаэля Блумквиста.
– Мы подумываем переместить его в Лондон.
– Пожалуй, это несколько бессовестно, учитывая все, что он сделал для журнала.
– Мы сделали ему шикарное предложение, – сказал Уве, чувствуя, что зачем-то уныло обороняется. Он чуть ли не забыл о собственном деле.
– Я вас не обвиняю, – продолжал Уильям Борг. – Что до меня, то можете забросить его хоть в Китай. Но мне лишь любопытно, не возникнут ли у вас небольшие неприятности, если Микаэль Блумквист сейчас с помпой возродится благодаря истории с Франсом Бальдером?
– С чего бы ему возрождаться? Он же потерял форму. Ведь именно ты это подметил, причем со значительным успехом, – попытался подпустить сарказма Уве.
– Ну, мне, правда, немного помогли…
– Не я, можешь быть уверен. Я испытывал отвращение к той статье. Она казалась мне плохо написанной и тенденциозной. Травлю начал Торвальд Сернер, и ты это прекрасно знаешь.
– Но теперь, раз уж так получилось, ты едва ли полностью против подобного развития событий?
– Послушай-ка, Уильям. Я глубоко уважаю Микаэля Блумквиста…
– Тебе незачем играть со мной в политика, Уве.
Левину больше всего хотелось засунуть все политиканство Уильяму Боргу в глотку.
– Я просто открыт и честен, – сказал он. – И действительно всегда считал Микаэля потрясающим репортером… да, совсем другого калибра, чем ты и все остальные в его поколении.
– Вот как, – ответил Уильям Борг, внезапно присмирев, и Уве сразу почувствовал себя немного лучше.
– Да, так и есть. Нам следует быть благодарными за все разоблачения, подаренные нам Блумквистом, и я желаю ему всего хорошего, причем искренне. Но, к сожалению, должен сказать, что оглядываться назад и испытывать ностальгию в мою работу не входит, и поэтому я готов согласиться с тобой в том, что Блумквист идет слегка не в ногу со временем и может стать препятствием на пути обновления «Миллениума».
– Верно, верно.
– Поэтому думаю, было бы хорошо, чтобы вокруг него сейчас не поднималось слишком много шума.
– Ты имеешь в виду, в положительном смысле?
– Пожалуй, да, – продолжал Уве. – И, в частности, поэтому я пригласил тебя на ланч.
– Я, конечно, очень признателен. И думаю, у меня есть для тебя кое-что хорошее. Утром мне звонил бывший приятель по сквошу, – торопливо заговорил Борг, явно пытаясь вновь обрести прежнюю самоуверенность.
– И кто это?
– Рикард Экстрём, главный прокурор. Он возглавляет предварительное следствие по делу убийства Бальдера. И уж точно не принадлежит к фанатам Блумквиста.
– После истории с Залаченко?
– Именно. Блумквист спутал ему все карты, и теперь он волнуется, что Микаэль будет препятствовать – или, вернее, уже препятствует – этому расследованию.
– Каким же образом?
– Блумквист не говорит всего, что знает. Он разговаривал с Бальдером перед самым убийством и к тому же смотрел убийце прямо в лицо. Тем не менее он на удивление мало смог сообщить на допросе. Экстрём подозревает, что он приберегает самое увлекательное для собственной статьи.
– Интересно.
– А разве нет? Ведь речь идет о парне, который, после всех насмешек в СМИ, так отчаянно жаждет сенсации, что готов даже позволить убийце уйти от ответа. О бывшем знаменитом репортере, который, раз его журнал находится в финансовом кризисе, готов наплевать на всякую ответственность перед обществом. К тому же он только что узнал, что «Сернер Медиа» хочет вышвырнуть его из редакции. Разве странно, что он утратил чувство реальности?
– Я понимаю ход твоих мыслей. Ты собираешься об этом написать?
– Честно говоря, не думаю, что это удачная идея. Слишком хорошо известно, что мы с Блумквистом имеем друг на друга зуб. Вам бы лучше сдать эту информацию новостным репортерам и дать ей ход в ваших передовицах. Вы получите хорошие цитаты от Рикарда Экстрёма.
– Хм, – произнес Уве.
Он посмотрел на площадь Стуреплан и, увидев там красивую женщину в ярко-красном пальто и с длинными рыжими волосами, впервые за день широко и искренне улыбнулся.
– Пожалуй, идея все-таки неплохая, – добавил он и тоже заказал себе немного вина.
Микаэль Блумквист шел по Хурнсгатан в сторону площади Мариаторгет. Чуть впереди, возле церкви Марии Магдалины стоял белый автофургон с большой вмятиной на капоте, а рядом размахивали руками и кричали друг на друга двое мужчин. Но хотя эта ситуация привлекала внимание большинства окружающих, Микаэль ее почти не заметил.
Он думал о том, как сын Франса Бальдера сидел на втором этаже большого дома в Сальтшёбадене и водил рукой по персидскому ковру. Ему вспомнилось, что рука была белой, с пятнами на пальцах и тыльной стороне ладони, словно от мелков или фломастеров, а само движение по ковру выглядело так, будто мальчик рисовал в воздухе что-то сложное – разве нет? Микаэль внезапно увидел всю сцену в новом свете и снова подумал о том же, что у Фарах Шариф: может, светофор нарисовал все-таки не Франс Бальдер?
Вероятно, мальчик обладал неожиданным и большим талантом, и почему-то Микаэля это удивило не настолько, как можно было ожидать. Уже когда Блумквист впервые встретился с Августом Бальдером в спальне, на первом этаже, и увидел, как тот бьется телом о спинку кровати, он почувствовал в мальчике нечто особенное. И сейчас, при переходе площади, Микаэля посетила странная мысль – наверняка далекая от реальности, но никак его не отпускавшая, – и, поднявшись на «горбушку» Гётгатан, он остановился.
Ему требовалось по крайней мере проверить эту мысль, поэтому он достал мобильный телефон и принялся искать номер Ханны Бальдер. Ее номер оказался засекречен, и едва ли он мог присутствовать в телефонной книжке «Миллениума». Что же делать? Микаэль подумал про Фрейю Гранлиден. Она работала репортером светской хроники в газете «Экспрессен», и нельзя сказать, чтобы ее статьи делали честь их общей профессии. Речь в них шла о разводах, романах и жизни королевской семьи. Однако девушка отличалась сообразительностью и за словом в карман не лезла, и в те разы, что они встречались, время они проводили весело, поэтому Микаэль набрал ее номер. Телефон, конечно, оказался занят – репортеры вечерней прессы теперь висели на телефоне нон-стоп. Их так поджимало время, что они никогда не успевали оторваться от стульев и взглянуть на то, как все выглядит в действительности. Они просто сидели на своих местах и строчили тексты. Но под конец Блумквист все-таки поймал ее – и ничуть не удивился тому, что Фрейя издала радостный вопль.
– Микаэль! – воскликнула она. – Какая честь! Не собираешься ли ты, наконец, подкинуть мне сенсацию? Я уже заждалась…
– Сорри. На этот раз тебе придется мне помочь. Мне нужен один адрес и номер телефона.
– А что мне за это будет? Может, классная цитата о том, что ты выкинул ночью?
– Я могу дать тебе несколько профессиональных советов.
– Например?
– Кончай писать ерунду.
– Ха, а кто же тогда будет снабжать качественных журналистов необходимыми телефонами? Кто тебе нужен?
– Ханна Бальдер.
– Догадываюсь, почему… Ее парень явно был вчера здорово пьян. Вы с ним там встретились?
– Кончай забрасывать удочки. Ты знаешь, где она живет?
– На Торсгатан, сорок.
– Ты можешь сказать такое вот так запросто, прямо с ходу?
– У меня отличная память на ерунду… Погоди минутку, тогда получишь еще код парадного и номер телефона.
– Спасибо.
– Но…
– Да?
– Ее ищешь не только ты. Наши собственные ищейки тоже за нею гоняются, и, насколько я знаю, она весь день не отвечает по телефону.
– Мудрая женщина.
Микаэль постоял на улице несколько секунд, раздумывая, что ему предпринять. Ситуация ему откровенно не нравилась. Гоняться за несчастными матерями вместе с репортерами уголовной хроники вечерних газет едва ли было в этот день пределом его мечтаний. Тем не менее он, махнув рукой, остановил такси и двинулся в район Васастан.