Лисбет вообще не отвечала. Блумквисту удалось дозвониться до нее только в 17.20; звучала она сосредоточенно и высокомерно и сообщила, что мальчик находится в безопасности у матери.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– О’кей.
– Невредима?
– В целом да.
Микаэль набрал побольше воздуха.
– Лисбет, ты вторглась во внутреннюю сеть АНБ?
– Ты разговаривал с Эдом-Кастетом?
– Этого я комментировать не могу.
Он не мог давать комментариев даже Лисбет. Неприкосновенность источника была для него свята.
– Значит, Эд все же не так глуп, – сказала она так, будто он ответил нечто совершенно другое.
– Значит, ты вторглась?
– Возможно.
Микаэль почувствовал, что ему хочется выругать ее и спросить, чем она, черт возьми, занимается. Однако он проявил максимальную выдержку и сказал только:
– Они готовы оставить тебя в покое, если ты встретишься с ними и подробно расскажешь, как действовала.
– Передай им, что я тоже вышла на их след.
– Что ты имеешь в виду?
– Что у меня есть больше, чем они думают.
– О’кей, – задумчиво произнес Микаэль. – Но ты могла бы встретиться с…
– С Эдом?
«Какого черта, – подумал Микаэль. – Эд ведь сам хотел выдать себя ей».
– С Эдом, – повторил он.
– Высокомерный мерзавец.
– Довольно высокомерный. Но ты могла бы встретиться с ним, если мы обеспечим гарантии того, что тебя не схватят?
– Таких гарантий не существует.
– А ты согласишься, если я свяжусь со своей сестрой Анникой и попрошу ее быть твоим представителем?
– У меня есть другие дела, – ответила Лисбет так, будто не хотела больше об этом разговаривать.
Тогда он не удержался и сказал:
– История, которой мы занимаемся…
– Что с ней?
– Я не уверен, полностью ли я ее понимаю.
– В чем проблема? – спросила Лисбет.
– Для начала я не понимаю, почему Камилла вдруг появилась тут после стольких лет.
– Думаю, она дождалась своего часа.
– Что ты имеешь в виду?
– Что она, наверное, всегда знала, что вернется обратно, чтобы отомстить за то, что я сделала ей и Зале. Но ей хотелось дождаться, пока она станет сильной на всех уровнях. Для Камиллы нет ничего важнее, чем быть сильной, и сейчас она вдруг увидела возможность, случай убить одним ударом двух зайцев – по крайней мере, мне так кажется. Можешь спросить у нее, когда в следующий раз будешь пить с ней вино.
– Ты разговаривала с Хольгером?
– Я была занята.
– Но у нее все-таки не получилось. Ты, слава богу, уцелела, – продолжил Микаэль.
– Я уцелела.
– А тебя не беспокоит, что она в любой момент может вернуться?
– Мне это приходило в голову.
– Ладно. А тебе известно, что мы с Камиллой всего лишь немного прогулялись по Хурнсгатан?
Лисбет не ответила на вопрос.
– Я знаю тебя, Микаэль, – лишь сказала она. – А теперь ты встретился еще и с Эдом… Подозреваю, что от него мне тоже придется защищаться.
Блумквист усмехнулся про себя.
– Да, – ответил он. – Ты, пожалуй, права. Излишне полагаться на него мы не будем. Я даже боюсь оказаться для него полезным идиотом.
– Не самая подходящая для тебя роль, Микаэль.
– Да, и поэтому я бы с удовольствием узнал, что ты обнаружила во время вторжения.
– Массу раздражающего дерьма.
– Об отношениях Экервальда и «Пауков» с АНБ?
– Это и еще немного.
– И ты собиралась мне об этом рассказать?
– Если бы ты хорошо себя вел, пожалуй, – сказала Лисбет насмешливым тоном, который не мог не порадовать Микаэля.
Затем он фыркнул, поскольку в эту секунду точно понял, чем занимается Эд Нидхэм.
Он понял это настолько отчетливо, что ему было трудно не подавать виду, когда, вернувшись в гостиничный номер, он продолжал работать с американцем до десяти часов вечера.
Глава 29
Утро 25 ноября
Ничего неприятного в квартире Владимира Орлова на переулке Мортен-Тротсигс они не обнаружили. Квартира оказалась прибранной и чистой, кровать – застеленной, простыни – свежими. Корзина для белья в ванной была пуста. Тем не менее имелись признаки того, что не все было спокойно. Соседи сообщили, что утром туда приходили грузчики, а при более пристальном обследовании на полу и на стене, над короткой стороной кровати, обнаружились пятна крови. Ее сравнили со следами слюны в квартире Андрея, и оказалась, что эта кровь принадлежит молодому журналисту.
Однако задержанные – те двое, что еще могли общаться, – притворялись, будто ничего не знают о пятнах или о Зандере, поэтому Бублански со своей группой сосредоточился на добывании дополнительной информации о женщине, которую видели с Андреем. К тому времени СМИ напечатали множество столбцов не только о драме на Ингарё, но и об исчезновении Зандера. Обе вечерние газеты, а также «Свенска моргонпостен» и «Метро» опубликовали большие фотографии журналиста. Никто из репортеров еще не понимал общей картины. Но уже встречались рассуждения о том, что Андрея, возможно, убили, а такое обычно обостряет у людей память или, по крайней мере, заставляет их вспоминать то, что показалось им подозрительным. Сейчас же эффект был скорее обратным.
Расценивавшиеся как достоверные свидетельские показания были на удивление неопределенными, и все, кто высказывался – за исключением Микаэля Блумквиста и пекаря из Скансена, – считали себя обязанными подчеркнуть, что не верят в то, что женщина могла совершить преступление. У всех, сталкивавшихся с этой особой, сложилось о ней исключительно хорошее впечатление. Один бармен – пожилой мужчина по имени Сёрен Карлсен, – обслуживавший женщину и Андрея Зандера в ресторане «Папагалло» на Гётгатан, даже долго хвастался своим знанием людей и с уверенностью утверждал, что эта женщина «не способна никого обидеть».
«Она – уникальное чудо».
Если верить свидетелям, она представляла собой всевозможные разновидности чуда, и, насколько понял Бублански, составить ее фоторобот будет крайне сложно. Все видевшие эту женщину характеризовали ее по-разному, будто вместо того, чтобы описывать ее, проецировали на нее свои мечты о женщине. Это граничило с нелепостью, а фотографий с каких-нибудь камер наружного наблюдения у них пока не было. Микаэль Блумквист говорил, что женщина совершенно точно является Камиллой Саландер, сестрой-близнецом Лисбет, и оказалось, что когда-то такая личность действительно имелась. Однако ни в одном регистре уже много лет никаких ее следов не значилось, как будто она перестала существовать. Если Камилла Саландер продолжала жить, то под другим именем, и Яну Бублански это не нравилось, особенно после того, как выяснилось, что после ее отъезда из Швеции в ее приемной семье произошло два нераскрытых смертельных случая, а проводившиеся полицейские расследования оказались некачественными и полными вопросов, так и оставшихся без ответа.
Бублански прочел материалы, краснея за коллег, которые из какого-то уважения к семейной трагедии даже не разобрались до конца с той очевидной странностью, что и отец, и дочь непосредственно перед смертью первого обнулили свои банковские счета, или с тем, что отец за неделю до того, как его нашли повесившимся, начинал писать письмо, первая фраза которого звучала так:
«Камилла, почему тебе так важно разрушить мою жизнь?»
Человека, который, похоже, околдовал всех свидетелей, окружала настораживающая темнота.
Было восемь часов утра. Бублански сидел у себя в кабинете, в здании полиции, опять погрузившись в старые расследования, в надежде, что они смогут пролить свет на развитие событий. Он прекрасно понимал, что существует сотня других вещей, до которых у него еще не дошли руки, и поэтому раздраженно и с ощущением вины вздрогнул, когда узнал, что к нему пришел посетитель.
Женщина, которую уже допросила Соня Мудиг, настаивала на встрече с ним, и, услышав об этом, Ян подумал, что сейчас едва ли особенно восприимчив – возможно, потому, что не ожидает ничего иного, кроме новых проблем и осложнений. Появившаяся в дверях женщина была невысокой, но с королевской осанкой и темными пристальными глазами, смотревшими на его с некоторой грустью. Она была, вероятно, лет на десять моложе его, одета в строгое серое пальто и напоминавшее сари красное платье.
– Меня зовут Фарах Шариф, – представилась она. – Я профессор компьютерных наук и была близким другом Франса Бальдера.
– Да, конечно, – внезапно смутившись, произнес Бублански. – Садитесь, пожалуйста. Прошу прощения за беспорядок.
– Я видела гораздо худшее.
– Вот как, действительно… Вы случайно не иудейка?
Вопрос был идиотским. Фарах Шариф, естественно, не может быть иудейкой, да и какая, собственно, разница? Но у него это просто вырвалось. Страшно неловко.
– Что… нет… я иранка – и мусульманка, если меня еще можно таковой считать. Я приехала сюда в семьдесят девятом году.
– Понятно. Я говорю глупости. Чем обязан такой чести?
– Во время разговора с вашей коллегой Соней Мудиг я повела себя слишком наивно.
– Почему вы так считаете?
– Потому что сейчас я располагаю большей информацией. Я имела долгий разговор с профессором Стивеном Уорбертоном…
– Да, да. Он мне тоже звонил. Но тут такой хаос… У меня не было времени ему перезвонить.
– Стивен является профессором кибернетики в Стэнфорде и ведущим исследователем технологической сингулярности. Сейчас он работает в Институте машинного интеллекта, в институте, который трудится во имя того, чтобы искусственный интеллект помогал нам, а не напротив.
– Звучит хорошо, – отозвался Бублански, которому каждый раз, когда речь заходила об этой теме, становилось не по себе.
– Стивен живет немного в собственном мире. Он только вчера узнал о том, что произошло с Франсом, и поэтому не позвонил раньше. Но он рассказал, что разговаривал с Франсом в понедельник.
– В связи с чем?
– С его исследованиями. Знаете, с тех самых пор, как Франс уехал в США, он стал очень скрытным. Даже я, его близкий друг, ничего не знала о том, чем он занимается, хотя довольно самонадеянно полагала, что все-таки немного понимаю. Но теперь оказалось, что я ошибалась.