— Значит, главное иметь задел? — спрашивает Тая.
— Главное — все, — говорит Юрий. — В один момент главным может быть одно, в другой — другое...
— Диалектика... — все еще улыбаясь, добавляет Кулев.
Ромашов подавленно опускает голову. Он уже понимает, что арматуры ему не дали, что арматуру увезет на чугунолитейный цех Кулев.
— Так я пойду скажу, чтоб вез? — говорит Кулев.
Юрий кивает. Кулев семенит к шоссе — быстро, как шарик катится. Юрий и Тая поворачиваются к чугунолитейному цеху. Ромашов недолго идет рядом с ними, молчит, потом останавливается.
— Ну, я к себе, — тихо говорит он и уходит влево, к строительной площадке сталелитейного.
Юрий и Тая снова остаются вдвоем. Солнце бьет в глаза. Тая вынимает из кармана халатика темные очки, вертит их в руке и опять опускает в карман. Видно, чувствует, что Юрию будет неприятно, если она их наденет.
— Вот я думаю, Юрий Николаевич, —. тихо говорит Тая, — как странно устроена жизнь. Как много в ней значит случайность... Приехала бы к вам вместо меня другая девушка. Ну, такая же вот... — Таины руки делают легкое движение вдоль тела. — И вы... в общем, вам понравилась бы она... Я ведь понимаю — любить кого-то нужно... И у нее была бы не такая жизнь, как у меня. Не
такие правила... С ней все было бы легче, проще... И вы были бы счастливы. А теперь будете думать обо мне... А я буду чувствовать себя в чем-то виноватой. Хотя, в общем, я не виновата... И все это зависело от секретарши деканата... А ей было совершенно безразлично, кого
куда посылать. Чистая случайность...
— Да, конечно. — Юрий грустно улыбается. — Вы могли и не приехать. Приехала бы другая... Но ведь я мог ее и не заметить. Мне очень некогда...
Они один за другим обходят фундаменты колонн чугунолитейного цеха, и Юрий прикидывает, когда эти фундаменты могут быть закончены. Срок жесткий — к первому октября. А фундаментов — сотни. И не хватает то арматуры, то бетона, то леса на опалубку.
И где-то между мыслями о фундаментах, ничуть не мешая им, бегут мысли о Тае, о том, что все её строгие правила могут полететь к чертовой бабушке, если только он сам не будет ни на что оглядываться. Юрий уверен, что мог бы увести Таю куда угодно и от кого угодно.
Но потом ему пришлось бы быть подлецом, потому что он не может без сына. И поэтому пусть лучше с самого начала все будет ясно, чтобы не было никакой лжи.
Хоть тут чтобы не было лжи!..
Мысли прерывает окрик:
— Юрий Николаевич!
Между фундаментами к нему бегут двое — мастер Фалеев и незнакомый рабочий в замасленной спецовке.
Юрий машет Фалееву рукой, идет им навстречу, чувствует, что Тая идет рядом с ним, и это радует его.
— Юрий Николаевич... — Фалеев задыхается от бега.
— Вот экскаваторщик вас ищет... Там экскаватор трубу обломил... Траншею заливает...
— Где? — встревожено спрашивает Юрий.
— Возле деревообрабатывающего.
Юрий спешит к траншее. Рядом идут Фалеев и незнакомый экскаваторщик, который, видно, первый день работает на участке, иначе Юрий знал бы его. И рядом же торопится Тая. И Юрию приятно, что она торопится; что она не осталась на чугунолитейном и не ушла в конторку,
к своему отчету. Это просто здорово, что она сама, безо всякой просьбы, идет рядом с ним!
Только что вырытую траншею для электрокабеля действительно заливает. Вода идет бурно. Из воды выглядывает обломок керамической водопроводной трубы.
— Странно! — говорит Юрий. — На схеме здесь водопровод не обозначен.
Он прекрасно помнит схему прокладки кабеля, которую получил от завода и передал мастеру. Водопровода на этой схеме не было.
Однако вода идет, и надо принимать меры.
Юрий посылает Фалеева.за новой трубой, экскаваторщику приказывает вырыть сбоку глубокий приямок, чтобы в него ушла вода из траншеи, а Тае говорит:
— Надо позвонить в заводской технадзор. Идемте в цех, там есть телефон.
Они идут к деревообрабатывающему цеху, и Юрий звонит из кабинета начальника — просит, чтобы перекрыли воду и прислали техника. Затем они с Таей снова
возвращаются к залитой траншее.
Юрий глядит на Таю, и Тая отвечает ему долгим и каким-то странным взглядом, который Юрий никак не может прочитать. Вернее, он читает его. Но он не уверен, что читает его правильно. Ему чудятся в этом взгляде слова: «Смелее! Смелее! Не слушайся меня! Будь же смелее!»
Он думает о том, что, если Тая согласится остаться сегодня на вечернее совещание, он проводит ее и, может, даже поцелует. Наверно, она не позволила бы ему поцеловать себя, если бы впереди у них было еще много дней. Но сегодня последний день. А в последний день
часто позволяют то, чего не позволяют в другие дни.
Подбегает высокий худощавый представитель технадзора Жора Гринюк. Он даже не пытается оправдываться.
Чего оправдываться, когда технадзор виноват?..
Но разве в этой суматохе за всем уследишь? Понадеялись на память тех, кто визировал схему. А они тоже не боги... Да и кто-то ее не завизировал — некогда. И ждать его тоже было некогда. А разве есть время, чтобы поднимать все схемы коммуникаций с самого основания завода?.. В этой чертовой жизни даже в родную Одессу лишний раз не съездишь, а не то что...
— Не нужно было давать схему к производству, — замечает Юрий. — Раз не все завизировали...
— Вы же сами просили быстрее!
— Просили! Но рабочую схему, а не филькину грамоту.— Теперь будете писать акт?
— Конечно! Для того тебя и позвали...
Спор стихает, когда Фалеев приходит с двумя рабочими и приносит запасную трубу. Вода из траншеи уходит в приямок, рабочие откапывают поврежденную секцию трубы, и оказывается, что она по диаметру больше той, которую принесли на замену. И нужной трубы на участке нет.
— Я в «Спецстрой» съезжу, — предлагает Фалеев. — У них отыщется.
Юрий молча кивает ему, прощается с Жорой Гринюком и, оглянувшись на Таю, идет к конторке. Тая идет за ним, и от этого как бы теплая волна радости подхватывает
Юрия.
Я завидую вам, — говорит Тая.— Вы никогда не теряетесь. У вас всегда есть в запасе готовое решение. Как я хотела бы уметь это!
Юрий усмехается. Наивная девочка! Если бы у него па самом деле всегда* были в запасе готовые решения!..
Время поджимает. Готовиться к совещанию с субподрядчиками уже некогда. Пора уже выходить на это совещание. Придется готовиться на нем самом, пока будет идти разговор с начальниками других участков...
Что ж, не впервой...
Они доходят до конторки, и Юрий останавливается, и Тая останавливается возле него. Сейчас им надо расстаться, и Юрий вернется сюда уже после обеда, а до тех пор Тая просто может уйти, если захочет. Правда, она обещала дождаться его, она обещала проститься с ним. Но Юрий понимает, что это ее обещание ничего не значит. Она может испугаться. Самой себя...
Юрий ни на что не надеется. Он готов ко всему. Но даже если она сейчас уйдет и не дождется его — это уже немногое изменит. Потому что главное — сказано. И так легко это не забудешь. И если все же она уйдет — значит, боится себя. И, значит, есть основания бояться...
Только сейчас Юрий вспоминает, как рано утром, еще в восемь часов, когда он позвал Таю с собой, она обменялась многозначительным взглядом с Олей. Тогда он только почувствовал этот взгляд, но не объяснил его себе. Теперь, кажется, он может его объяснить. Видимо,
они говорили о нем. Видимо, Тая ждала этого разговора. Потому что когда возникает чувство, об этом задолго до первых слов знают оба. И было бы просто глупо, нелепо, если бы он сегодня промолчал.
А теперь — пора. Теперь поглядеть в ее глаза еще пять секунд, еще десять — и идти. Какие у нее глаза!
Это просто чудо, какие у нее глаза! Сил нет повернуться и уйти, когда тебе в душу глядят такие глаза. Но надо.
Нельзя же так долго стоять возле конторки, на виду у всех, и глядеть Тае в глаза!..
— Юрий Николаевич! Ты идешь?
Это Федоров, прораб «Стальмонтажа». Он выворачивается из-за угла конторки и еще издали протягивает руку. Он идет со сталелитейного цеха, где бригада высотников собирает металлоконструкции. Он хороший парень, этот золотоволосый, кудрявый Федоров. Но лучше
бы ему не так спешить на это совещание. Или хотя бы не заходить, за Юрием. Впрочем, теперь уже ничего не поделаешь...
Юрий поворачивается, протягивает руку.
—- Здоров! Сейчас идем!
Он снова поворачивается к Тае и хочет попросить ее, чтобы она не уходила без него обедать. Он только сейчас подумал о том, что они могли бы пообедать вместе.
Как он, дурень, сразу не сообразил сказать ей это?
Но Таи уже нет. Она так мгновенно исчезла в дверях, как будто растаяла в воздухе.
— Я, кажется, помешал? — понимающе спрашивает Федоров.
— Нет, что ты! Идем.
Они быстро идут к проходной. Перед ними бегут тени — короткие, куцые, они даже не столько бегут впереди, эти тени, сколько путаются в ногах. И Юрий вспоминает, как только что, совсем недавно, по этой же дороге шли впереди две тени — одна длинная, взлохмаченная,
другая тоненькая, изящная. И он почему-то думает, что будет вспоминать эти две тени всю жизнь, так же, как всю жизнь он будет помнить утро одного понедельника, которое ворвалось в его однообразные будни.
Впрочем, не только он будет помнить это утро. Его будет помнить и Тая. Теперь будет помнить! Потому что женщины не забывают тех, кто их любил. И особенно тех, кто не побоялся сказать о своей любви, как бы трудно и запутанно ни сложились обстоятельства.
Вкус своего хлеба
Мы — землекопы. Мы — это бригада. Считается, что хорошая бригада. Многие даже говорят — лучшая в городе.
Мы занимаемся устаревшим делом — долбим и копаем землю. Вручную. Лопатками. Ломиками. Как сто лет назад. Даже как триста. Может, даже как пятьсот. Я не знаю, были ли пятьсот лет назад лопаты и ломики. Наверно, были. Как же иначе?
Когда я говорю знакомым ребятам, что работаю землекопом, многие усмехаются. Еще бы —анахронизм. В век космических полетов долбить землю ломиком — веселенькая работка!