Pfannkuchen mit Zitrone[91]. Очень вкусные.
– Превосходно! А ты правда хочешь пойти в гости к Тони? Это совсем не обязательно.
– Конечно хочу! – удивленно воскликнула Карин. – Он мне понравился. – Она посмотрелась в зеркало, которое миссис Тасуэлл повесила в кабинете, и добавила: – И я ему тоже понравилась.
17
В ее объятиях я ширился и рос, обретая доселе неведомую внутреннюю мощь. Обстоятельная осмотрительность, по-хозяйски ищущая выгоду во всем, тяжеловесные размышления, пытающиеся облечь нечто зыбкое в приемлемую форму или уяснить значение радуги или розы, – все это осыпалось и истаивало по ночам, когда под простыми звездами я скакал ко сну, и лошади несли меня во тьму, в ее мелькающую игру. Карин почти не тратила слов на серьезные разговоры о любви. Люди, изобретя способы летать, могут обсуждать механику полета. А вот у ласточек все иначе. Поскольку ласточке неведомы технические подробности, это никак не сказывается на ее целеустремленном, жизнерадостном полете, с того самого дня, как она впервые выпархивает из гнезда, и до тех пор, пока не померкнет воздух рая. Ей знакомо разнообразие, но неизвестно развитие.
Разнообразие беспрестанно удивляло и поражало меня. Все менялось, как меняется свет летним днем. Я наконец-то осознал, что Карин выражала свои чувства и общалась с неиссякаемым миром не словами, не нарядами, не игрой на фортепиано или приготовлением ужина, а предаваясь любви. Иногда она занималась любовью серьезно и продуманно – не отрешенно, не отстраняясь, а с царственным пылом, будто Гера на ложе Зевса. Окружающий мир – важное дело, равно как и супружеские отношения. А иногда она вела себя как пастушка на сеновале. Игра тоже важное дело, необходимое дополнение к работе, потому что работа наполняет чрево, а игра наполняет колыбели. Бывала она и похотливой, как течная свинья под хряком. Страсть – как родник, а «Всевышний сотворил и хрюшек, и все остальное», как сказал однажды Джек Кейн, когда я, мальчишка в резиновых сапогах, помогая ему вычищать хлев в конце сада, пожаловался на вязкую грязь. Глупо настаивать, что жена должна быть шлюхой в постели, потому что шлюхи, бессердечные и алчные, всегда недодают любви. А Карин была и госпожой, и самкой, и деревенской девушкой, случайно встреченной за стрижкой овец; и все они, заключенные в ее плоть, как любая бездумная тварь Божия – парящая стрекоза или котенок, гоняющийся за листвой, – источали достоинство и радость.
Для меня это становилось сродни творению. Истинный игрок подходит к любой игре, даже к простой забаве, с серьезностью и уважением. Я учился творить любовь, как в детстве учился совершать долгие заплывы; и, сотворенная, она становилась почти осязаемой, и я, опустошенный, в глубоком удовлетворении простирался без сил, будто Бенвенуто Челлини у завершенной статуи Персея, и все мои оловянные блюда, и чашки, и тарелки расплавлены, мебель сожжена, и все прекрасно, к превеликой моей радости.
Тони очень обрадовался нашему приходу и с интересом выслушал рассказ о нашей поездке во Флориду. Я привез ему в подарок две бутылки настоящего бурбона, «Ребел йелл», мы смешали мятный джулеп и сели с бокалами в саду. Карин, в одних чулках, под руководством маленького Тома минут двадцать отважно постигала основы крикета с одной калиткой (Том очень любил горизонтальные удары битой), а потом, отчаявшись, уселась на траву и завела с Фридой разговор о магазинах в Ньюбери. Потом, когда Фрида ушла укладывать Тома спать, мы стали беседовать о путешествиях по Европе и о знаменитых музеях европейских стран. Мы с Тони обсуждали Лувр, национальную галерею Же-де-Пом и музей Уффици.
– Милый, значит, когда ты приезжал на Мейсенский фарфоровый завод, – вмешалась Карин, – то так и не сходил в Дрезденскую картинную галерею?
– Увы, нет. У меня было очень мало времени.
– А что там есть интересного? – спросил Тони.
– Ах, там великолепные полотна – «Сикстинская мадонна» Рафаэля и еще одна, работы Гольбейна, ее называют «Дармштадтской мадонной». Ну и Тициан, Рембрандт, Рубенс… И прелестная картина кисти Корреджо, с изображением читающей Марии Магдалины.
– Вот кого писали больше, чем всех остальных святых, – сказал я. – Очень кассовая тема. Последние пятьсот лет все только и делали, что идеализировали эту особу.
– Идеализировали? – переспросила Карин. – Что ты имеешь в виду, Алан? Тони, надеюсь, мы с вами единодушны в своем мнении. Немедленно встаньте на защиту Марии Магдалины!
– Ну, я в общем понимаю, что имеет в виду Алан, – ответил Тони, – и, хотя и порицаю подобные высказывания, должен признать, что идеализирование существует.
– Не знаю, что здесь порицать, – возразил я. – Самое время кому-нибудь расставить все на свои места. Начнем с того, что есть два отдельных заблуждения. Во-первых, нигде в Евангелии не говорится, что женщина, умастившая миром ноги Христа в доме Симона-фарисея, – это Мария Магдалина.
– Совершенно верно.
– Более того, нет ни малейшего намека на то, что грехи, в которых она каялась, носили сексуальный характер, или на то, что она вела распутную жизнь. Ничего подобного. Святой Лука называет ее просто «женщина того города, которая была грешница». Однако же над воротами оксфордского колледжа Святой Магдалины статуя, которой вот уже полтысячелетия, изображает ее в общепринятом виде – юной красавицей с длинными распущенными волосами. Ну и, разумеется, в руках у нее алавастровый сосуд с благовониями.
– Да, ты прав, – согласился Тони. – Хотя, если подумать, у нее и должны быть длинные волосы, ведь ими она утирала ноги Христу.
– Тони, неужели вы с ним заодно? – спросила Карин.
– Не-е-ет, – задумчиво протянул Тони. – У меня такой уверенности нет. Понимаете ли, по-моему, укрепившийся в народных представлениях образ Магдалины имеет важное значение. Это один из, скажем так, собирательных образов – ну, как Иоаким и Анна или Пресвятая Дева в католицизме, о которой в Евангелии говорится очень мало. Подобные собирательные образы следует рассматривать со всей серьезностью, потому что они берут начало из духовных нужд людей, точнее, из их духовных потребностей. То есть, чтобы удовлетворить существующую потребность, возникает легенда, и в нее начинают верить. «Случись, что Бога нет, его б пришлось создать…» – и все такое. Религия – не история, хотя слишком многие священнослужители считают иначе. Духовная истина превыше истории.
– А откуда взялась потребность в Марии Магдалине? – спросила Карин.
– Основная мысль заключается в том, что Христос дарует прощение девушкам, которые не блюли себя. В конце концов, блуд – естественное сексуальное поведение. Так всегда было и будет. Кстати, а вот рассказ о Христе, отпустившем грехи женщине, взятой в прелюбодеянии, теперь считается позднейшим включением в Евангелие от Иоанна. Однако же это одна из известнейших историй о Христе. А все потому, что она вызывает сильный отклик.
– У тех, кто желает уничтожить прошлое, – добавила Карин. – Таких людей наверняка очень много. Если бы Христос жил в наши дни, как вы думаете, он продолжал бы утверждать, что грешно вступать в интимные отношения, не будучи супругами?
– Что ж, – ответил Тони, – по-моему, Его ответ остался бы неизменным: прелюбодеяние можно понять и простить, а грешно оно потому, что это не самый лучший поступок. В общем-то, это автоматически следует из принятия Его учения в целом. Как известно, одно проистекает из другого.
– Но ведь в легенде о Марии Магдалине, – заметил я, – разумеется, если принять, условно говоря, что она была блудницей, – все построено на эмоциях. Не касаясь сейчас святости брачных уз, в общем всегда считалось и считается, даже людьми нерелигиозными, что гадко и постыдно ради денег или иной выгоды вступать в интимные отношения без истинно теплых чувств. Полагаю, что суть рассказа заключается в том, что когда женщина – не стану называть ее Марией Магдалиной! – уразумела смысл происшедшего, то уяснила разницу между верным и неверным отношением к сексу.
– Как вы думаете, можно ли простить любой грех? – неожиданно спросила Карин.
– Конечно, – ответил Тони. – При условии, что человек способен простить сам себя. Обычно этого не понимают. Простить себя – это самое главное и, как правило, самое трудное. Иногда простить себя невозможно, вот как леди Макбет.
– Ох, ну почему англичане при первом же удобном случае вспоминают Шекспира? И что делать бедной немке?
– Извините, пожалуйста. Я просто хотел сказать, что забыть – не значит простить. Видите ли, леди Макбет думала, что может забыть о своем злодеянии, но оказалось, что это не так. Она сама себя осудила и вынесла себе приговор.
На газон выбежал босоногий Том в пижаме и закричал:
– Миссис Десленд, посмотрите, я умею кувыркаться колесом!
Он попытался кувыркнуться, но тут же упал и едва не угодил в клумбу.
– Тебе еще учиться и учиться, малыш, – сказала Карин, подхватив его на руки.
– А вы сама так не умеете, – заявил Том, ошарашенный собственной дерзостью.
Карин расцеловала его в обе щеки:
– Ты лучше меня не подначивай. Я выпила два мятных джулепа и сейчас покажу тебе, как надо.
Она скинула туфли, трижды прошлась колесом по газону и встала, со смехом оправляя задравшуюся юбку. Том, восхищенно прыгая вокруг, закричал:
– Мама! Мамочка! Миссис Десленд умеет кувыркаться колесом! Иди сюда скорее!
– Вот когда научишься как следует, я с тобой еще разок кувыркнусь, – пообещала Карин. – Пойдем, я тебя в спальню отнесу, если хочешь.
Том попятился:
– Не хочу!
– Боже мой, кровать – самое лучшее место на свете! – Карин снова подхватила его на руки. – Как можно не хотеть ложиться спать? Пойдем, я тебе про Найденышка расскажу. Вот слушай: некогда жил да был…
Той ночью, после того как мы предались любви, Карин почти сразу же уснула, и рука ее, сжимавшая мою, расслабилась и легко упала на простыню, словно лист на траву.