Однако же меня по-прежнему тревожило наше финансовое положение. К стыду своему, я забыл отличное правило: не следует смешивать предпринимательский капитал и личные средства. В Копенгагене, Лондоне и во Флориде я изрядно потратился. Сейчас свободных средств у меня почти не осталось, а, как известно, без денег денег не заработаешь. Разумеется, если продать несколько по-настоящему ценных вещиц – так сказать, разморозить активы, – то ситуация изменится к лучшему. Может, все-таки расстаться с мейсенской табакеркой, расписанной лиловым орнаментом? Или даже выставить ее на аукцион «Сотбис», что наверняка принесет бо́льшую прибыль?
В подобных размышлениях я провел всю пятницу. Мы с Дейрдрой обслуживали покупателей, а миссис Тасуэлл трудолюбиво печатала на машинке. На листе бумаги я нарисовал табличку, похожую на школьное расписание уроков, где карандашом помечал часы, оставшиеся до приезда Карин. К закрытию магазина оказались зачеркнутыми лишь семь из двадцати четырех квадратиков, поэтому табличку я разорвал. Поужинав у Тони, я поднялся в спальню в десять вечера, полчаса почитал Мэлори и уснул крепким сном.
Утром я сел завтракать, и тут позвонила Карин. Выяснилось, что она опоздала на поезд, потому что празднование помолвки затянулось за полночь. Следующий поезд приходил в Ньюбери в двадцать пять минут первого.
– Любимая, но я же не смогу тебя встретить! – ахнул я.
– Даже по пути из магазина?
– Гости начнут приходить около полудня, так что из магазина я уйду в полдвенадцатого.
– Ja, gut. Я возьму такси, буду дома без четверти час. А теперь с тобой рвется поговорить твоя geliebte Mutter[112] с сияющим брильянтом на пальце, так что скорее зажмуривай глаза.
– Алан? Доброе утро, милый! Нам очень жалко расставаться с Карин, но ты, как я понимаю, будешь рад ее возвращению. Слушай, пока я не забыла, размести извещение о нашей с Джеральдом помолвке в «Вестнике Ньюбери», так, чтобы его опубликовали в четверг. Я тут кое-что сочинила, давай я тебе прочту, а ты мне скажешь, не нужно ли чего добавить или подправить…
К четверти первого пополудни все приглашенные собрались в гостиной.
Надеясь, что мы посидим в саду, в пятницу я попросил Джека подстричь газон, а утром сам подправил бордюры у клумб и срезал сухие головки гвоздик и годеций. К сожалению, погода испортилась: похолодало и небо затянуло тучами, хотя дождя пока не было.
Барбара Стэннард выглядела очень по-летнему: облако золотых волос, легкая блузка, оставлявшая обнаженными загорелые руки, и нитка белых бус. Даже леди Элис (щеголявшая изящной тросточкой с набалдашником слоновой кости, как у королевы-матери) в угоду середине лета пришла в цветистом шелковом наряде с короткими рукавами и в туфлях с открытым носком. Я разливал по бокалам херес, смешивал водку с лаймовым соком и газированной водой из сифона, а Тони (в цивильной одежде и при галстуке выпускника Лансинг-колледжа) разносил напитки гостям.
– А куда подевалась прелестная Карин? – едва усевшись, осведомилась миссис Стэннард. – Неужели ее нет?
– Вот-вот приедет. Она должна была утром вернуться из Бристоля, но пропустила ранний поезд, поэтому ей придется взять такси на вокзале.
– Ох, надеюсь, поезд не задержится, – сказала Барбара. – Я так хотела с ней снова повидаться. А прости за нескромный вопрос, Алан, зачем она ездила в Бристоль?
– Пообщаться с моей матушкой. Они все гостят у Флоренс с Биллом. Матушка очень хотела, чтобы Карин приехала, и, судя по всему, они отлично провели время, – ответил я, не скрывая своего удовлетворения: что бы там ни думали мои гости об отношениях маменьки и Карин, известие о том, что они провели вместе три или четыре дня в Бристоле, наверняка положит конец местным пересудам.
– А ваша матушка надолго поселилась в Бристоле? – спросила миссис Стэннард. – Простите мое назойливое любопытство, но нам всем интересно, как тут все устроится.
Я уже обсудил с маменькой, как отвечать на подобные вопросы, и мы договорились не предвосхищать извещение в «Вестнике Ньюбери», однако же если новости о помолвке каким-то образом и просочились бы из Бристоля, то следовало без обиняков подтвердить, что это действительно так. Секретом я поделился только с Тони и Фридой.
– Все устроилось прекрасно, миссис Стэннард, и вскоре об этом будет объявлено изумленному миру. Оставайтесь на волне «Радио Десленд» и ждите новых сообщений. Нет, правда, все в полном порядке, и я счастлив доложить, что матушка обожает Карин.
– А иначе и быть не могло! – заявила леди Элис, умело направляя беседу в нужное русло. – Карин просто очаровательна! – (Отовсюду послышались согласные восклицания.) – И большая умница. Подумать только, иностранка, никаких знакомых и так быстро нашла с нами общий язык. Кстати, она великолепно говорит по-английски. А пока она не приехала, расскажите нам о ней побольше, мистер Десленд. Мне очень хочется узнать, как вы познакомились. И как вам удалось покорить ее сердце?
– Да, правда, как вы познакомились, Алан? – спросила Барбара.
– Что ж… – Я пересек гостиную, оперся на каминную полку и пригубил джин с тоником. – Мы познакомились в Копенгагене.
– Ну, это мы знаем.
– Однажды я увидел ее в Королевском саду – так называется центральный городской парк. Она сидела под огромной липой и играла с малышкой.
– С малышкой?
– Да, с дочуркой подруги. Я долго на них смотрел, а потом, когда они собрались уходить, подумал, что если упущу этот шанс, то никогда с ней не познакомлюсь. В общем, я подошел к ней и начал: «Позвольте мне вам кое-что сказать…» Она, конечно, очень удивилась, но все-таки спросила, что именно, и я ответил: «Вы самая красивая девушка на свете. Разрешите пригласить вас на ужин?»
– Не может быть!
– Честное слово. Потом я проводил ее домой, а вечером мы отужинали в ресторане «Золотой фазан», где какой-то датчанин подарил ей гвоздику – он был слегка навеселе и, судя по всему, поражен красотой Карин.
– Погодите-ка, значит…
– А на следующий день мы поехали в Кронбергский замок в Хельсингере, любовались с крепостных стен проливом Каттегат, и я сделал ей предложение, а она согласилась.
– Боже мой! – воскликнула миссис Стэннард. – Это так романтично! Наверное, для нее это было полной неожиданностью. А что еще она сказала?
– О, много чего. Но все ее слова замкнуты в моем сердце, а ключ она носит с собой.
Все рассмеялись, а Барбара вздохнула:
– Какая чудесная история! А как отреагировали ее родные на предложение человека, с которым она была знакома всего один день?
– О блицкриге Десленда они узнали гораздо позже. Видите ли…
Тут щелкнул замок входной двери, и в гостиную вошла Карин с чемоданом в руках. На ней было розовое платье – то самое, в котором она ездила со мной в Кронборг, – синие босоножки из копенгагенского универмага «Иллум» и никаких украшений, кроме обручального кольца и старинного кольца с жемчугом. У меня замерло сердце. Я смотрел на нее, и девяносто одиноких часов прахом осыпались к моим ногам. На миг мне почудилось, что в гостиной никого нет, кроме нас с ней, и я удивился, почему она не глядит на меня. Мистер Стэннард и остальные мужчины почтительно встали, а Карин, опустив чемодан на пол, засмеялась и замахала руками: мол, сидите-сидите.
– Ой, ну что вы! Мне прямо неловко. Я так рада всех видеть! Ах, Алан, как хорошо дома! – Она быстро прошла по гостиной, обвила мне шею руками и жарко поцеловала. – Ммм! Чудесно! – И повернулась к гостям. – Простите, что опоздала. Надеюсь, Алан за вами поухаживал? – (Вежливое бормотание.) – Минуточку, я сейчас…
– Не торопитесь, милая, – сказала миссис Стэннард. – Мы всем довольны.
– Тогда минут десять, не больше, – улыбнулась Карин, подхватила чемодан и вышла из гостиной, оставив дверь приоткрытой.
– Невозможно даже представить, что эта красавица все утро тряслась в вагоне поезда, правда? – заявила леди Элис тоном, предполагавшим всеобщее согласие, которое и было немедленно дано.
– Не угодно ли вам хересу? – осведомился я.
– Самую малость, мистер Десленд, самую малость, благодарю вас.
Я налил ей вина и вернул графин на место, но тут меня окликнула Карин – судя по голосу, из кухни:
– Алан, будь так добр, помоги мне, пожалуйста!
– Извините, я мигом, – сказал я гостям и вышел в прихожую. – Где ты, любимая?
– Здесь.
Я вошел на кухню. Карин сидела на столе и, лучась улыбкой, болтала ногами.
– Алан! Ах, Алан!
Я четко отсалютовал, поднеся два пальца к виску – этот жест обычно называют «егерским приветствием».
– Что вам угодно, мадам?
Она протянула ко мне руки, и я, забыв обо всем, бросился к ней в объятья, прижал к себе и начал целовать веки и губы. Она страстно ответила на поцелуи и, запрокинув голову, тихонько постанывала от наслаждения и раскачивалась взад-вперед так, что ткань ее платья под моими ладонями скользила по телу. Потом она чуть сдвинулась вперед и обхватила меня ногами.
Внезапно я сообразил, что под платьем она совершенно нагая. Карин хихикнула, довольная моим открытием, и подтянула мои ладони к нужным местам, чтобы у меня не осталось ни малейших сомнений.
В тот миг я забыл о гостях в сорока шагах от нас, точнее, думал о них не больше, чем о птицах в саду. Меня совершенно не волновало, видно ли нас в дверной проем. Я не отдавал себе отчета ни в том, где я нахожусь, ни в том, что происходит вокруг. Время прекратило свой бег. Рука Карин скользнула к моему паху, стол качнулся, его ножки скрипнули по плиткам пола, но я не обращал на это внимания.
Карин прижала губы мне к уху и, целуя, зашептала:
– Ах! Ну же, любимый, скорее! Ш-ш-ш, тише! Ах, любовь моя! Я так по тебе скучала, и днем и ночью! Ш-ш-ш, тихонько, милый…
Из гостиной кто-то – кажется, Тони – окликнул меня:
– Алан? Все в порядке? Вам помочь?
Карин, не теряя самообладания, тут же ответила:
– Нет-нет, спасибо, все хорошо. Мы сейчас…