Казалось, можно услышать, как они кричат.
В одном-единственном гнезде их были целые сотни. Слой паутины сгорал, под ним оказывался еще один, и гусеницы сыпались оттуда еще и еще. Все падали и падали без конца к нашим ногам, словно черный дождь.
Тут Рут наткнулась на золотую жилу.
Выглядело это так, словно прямо на факел шмякнулся, разваливаясь на лету, живой сгусток дегтя размером с мяч для софтбола.
Факел зашипел — так их было много — и почти потух. Потом снова разгорелся, и те, что к нему прилипли, сгорели и попадали.
— Боже, ни хрена се! — сказал Рупор.
Рут смерила его взглядом.
— Извини, мам, — сказал он, продолжая таращить глаза.
— Стоит отметить — зрелище было потрясающее. Я такой бойни в жизни не видел. Муравьи на крыльце и в подметки не годились. Муравьи маленькие, их едва видно. Когда льешь на них кипяток, они просто скручиваются и умирают. А некоторые из гусениц были длиной в целый дюйм. Они извивались и выворачивались — видно, жить хотели. Я посмотрел на землю. Все было усыпано червями. Большинство — мертвые, но и живых оставалось немало, и они пытались уползти.
— А с этими как? — спросил я.
— А с этими хрен, — сказала она. — Сами подохнут. Или птицы ими полакомятся. — Она усмехнулась. — Мы открыли духовочку, пока они еще сырые. Не пропеклись.
— Теперь не только пропеклись, но и поджарились, — сказал Уилли.
— А давайте возьмем камень, — предложил Рупор, — и передавим.
— Слушай, что я сказала. Оставь их, — велела Рут. Она снова залезла в карман. — Вот.
Она протянула каждому по книжке спичек.
Мы взяли. Все кроме Мэг.
— Я не хочу, — сказала она.
— Что?
Она отдала коробок.
— Я… не хочу. Пойду лучше закончу стирку, хорошо? Это… ну…
Она опустила взгляд, вниз, на свернувшихся на земле обугленных гусениц и их выживших товарищей, пытавшихся уползти подальше, и побледнела.
— Что? — сказала Рут. — Противно, да? Ты что, брезгуешь, милочка?
— Нет. Просто не хочу.
Рут рассмеялась.
— Черт бы меня побрал. Поглядите-ка, мальчики, — сказала она. — Черт возьми.
Она все еще улыбалась, но внезапно лицо ее сделалось очень суровым. Я испугался и вспомнил о том дне со Сьюзен. Словно она все утро держала Мэг под прицелом, а мы просто не замечали. Слишком увлеклись.
— Вы поглядите, — сказала она. — Мы тут на уроке женственности. — Она подошла ближе. — Мэг у нас брезгливая. Вы же знаете, мальчики, что девочки брезгливые, да? Леди! А Мэг у нас леди! Конечно же.
От ее слов веяло жестокой издевкой; в них слышался нескрываемый гнев.
— А по-твоему, я не брезгую? Ради Бога! Ты что, решила, что я не леди? Думаешь, леди не могут делать то, что приходится? Не могут потравить долбаных вредителей в своем, блядь, саду?
Мэг стушевалась. Все произошло так внезапно, что ее нельзя за это винить.
— Нет, я…
— Лучше не смей мне перечить, деточка! Потому что я не потерплю таких намеков от какой-то девчонки в футболочке, которая даже личико свое чумазое утереть не может! Поняла?
— Да, мэм.
Рут отошла на шаг.
Похоже, эта тирада немного остудила ее пыл. Она вздохнула.
— Мои мальчики все сделают, — сказала она. — Да, мальчики?
Я кивнул. В тот момент у меня и в мыслях не было что-нибудь сказать. Никто не проронил и слова. Рут была столь властной, холодной и справедливой, что я даже испытал какой-то благоговейный трепет.
Она погладила Рупора по голове.
Я посмотрел на Мэг. Она возвращалась в дом, опустив голову, и терла лицо, пытаясь найти пятнышко грязи, к которому придралась Рут.
Рут положила руку мне на плечо и повернулась к вязам позади. Я ощутил ее запах — мыло, керосин, сигареты и свежий воздух.
— Мои мальчики все сделают, — сказала она. И голос ее снова был очень-очень ласковым.
Глава одиннадцатая
К часу дня мы сожгли все гнезда во дворе Чандлеров, и Рут оказалась права — птицы закатили пир на весь мир.
От меня несло керосином.
Я проголодался и готов был убить за пару «Белых Замков». Подумал и решил остановиться на болонском сэндвиче.
Пошел домой.
Умылся на кухне и сделал сэндвич.
В гостиной мама гладила и подпевала песенке из «Музыканта»,[13] на которого они с отцом ездили в Нью-Йорк в прошлом году, как раз перед тем, как у них разгорелся скандал из-за, как я полагаю, папиной последней интрижки. Ему частенько выпадал случай завести роман на стороне, и он никогда не отказывался. Он владел долей в ресторане «Орлиное гнездо», и там постоянно кого-нибудь цеплял.
Но, наверное, в тот момент мать обо всем позабыла и помнила лишь тот славный денек с «профессором» Гарольдом Хиллом и его компанией.
Я этого «Музыканта» терпеть не мог.
Я заперся в комнате и полистал зачитанные до дыр номера «Макабра» и «Нарочно не придумаешь», но, ничем не заинтересовавшись, снова решил пойти погулять.
Мэг выбивала коврики на заднем крыльце дома Чандлеров. Заметив меня, поманила рукой.
На миг мне стало неловко.
С одной стороны, от нее стоило держаться подальше, раз уж она попала у Рут в черный список.
С другой — я все еще помнил ту поездку на «чертовом колесе» и утро на Большой Скале.
Мэг аккуратно развесила коврики на железных перилах и пошла мне навстречу. Пятнышко на лице исчезло, но на ней была все та же грязная желтая футболка и старые бермуды Донни. Волосы присыпаны пылью.
Она взяла меня за запястье и тихонько повела за дом, подальше от окна кухни.
— Не понимаю, — сказала она.
Ее явно что-то тревожило.
— Почему они меня так не любят, Дэвид?
Этого я не ожидал.
— Кто, Чандлеры?
— Да.
Она серьезно посмотрела на меня.
— Любят. Конечно же, любят.
— Нет. Я делаю все, чтоб им понравиться. Выполняю больше работы, чем мне дают. Пытаюсь поговорить с ними, понять их, но они не хотят. Будто бы не хотят, чтобы я им нравилась. Как будто и так сойдет.
Вот тебе и на... Она же о моих друзьях говорила!
— Послушай, — сказал я. — Это Рут на тебя разозлилась. Не знаю, почему. Может, день плохой был. Но больше никто. Ни Уилли, ни Донни, ни Рупор на тебя не злились.
— Она покачала головой.
— Ты не понимаешь. Уилли, Донни и Рупор никогда не злятся. Дело не в этом. Они просто меня не замечают, как будто меня и нет вовсе. Как будто я — пустое место. Я хочу с ними поговорить, а они бурчат и уходят. Или, когда замечают, что что-то не так… Ты бы видел, как они смотрят! И Рут…
Она завелась, и теперь ее было не остановить.
— Рут меня ненавидит! И меня, и Сью. Ты же не знаешь. Ты думаешь, что это один раз. Но это постоянно. Я вкалываю на нее целыми днями, а ей все не нравится, все не так. И говорит, что глупая, ленивая, некрасивая…
— Некрасивая? — это уж совсем непонятно.
Она кивнула.
— Раньше я о таком не думала, а теперь не знаю. Дэвид, ты же знаком с этими людьми чуть ли не всю жизнь, да?
— Да, так и есть.
— Ну и почему? Что я сделала? Я ложусь спать, и думаю об одном. Раньше у нас все было хорошо. До того, как мы переехали, я рисовала. Ничего особенного, просто акварель. Не думаю, что у меня прямо так хорошо получалось. Но маме нравилось. И Сьюзен, и учителям. У меня есть краски и кисточки, но я не могу рисовать, и знаешь почему? Потому что я знаю, что Рут подумает и что сделает. Знаю, что она скажет. Она посмотрит на меня так, чтобы я поняла, какая я дура и трачу время зря.
Я покачал головой. Это было так непохоже на Рут. Понятно, почему Донни, Уилли и Рупор так себя странно вели — она же девочка, в конце концов. Но Рут к нам всегда хорошо относилась. В отличие от других мам в нашем квартале, у нее всегда находилось для нас время. Ее двери всегда были открыты. Она давала нам колу, сэндвичи, печенье, иногда даже пиво. Мне показалось это сущей ерундой, и я сказал:
— Слушай, Рут бы ни за что так не поступила. Попробуй. Нарисуй картину. Спорим, ей понравится? Может, она просто не привыкла, что в ее доме девочки? Пусть привыкнет. Нарисуй.
Мэг задумалась.
— Не могу, — сказала она. — Честно.
С мгновение мы просто стояли. Мэг трясло. Что бы там ни было, я понял: она не шутит.
Тут меня осенило.
— А как насчет меня? Можешь нарисовать что-нибудь для меня?
Не задумываясь, без подготовки, я бы ни за что такого не попросил. Но тут было другое дело.
Она слегка просветлела.
— Ты правда хочешь?
— Конечно. Очень.
Она смотрела на меня, пока я не отвернулся. Потом улыбнулась:
— Хорошо, Дэвид. Я нарисую.
Теперь она почти пришла в себя. Боже! Мне нравилась ее улыбка. И тут послышался скрип задней двери.
— Мэг?
Это была Рут.
— Лучше я пойду.
Она взяла меня за руку и стиснула. Камни обручального кольца впились мне в кожу. Я покраснел.
— Нарисую, — сказала она и скрылась за углом.
Глава двенадцатая
Она, наверное, тут же принялась за дело, потому что весь следующий день до самого вечера лил дождь. Я сидел у себя в комнате, читал «В поисках Брайди Мерфи» и слушал радио до тех пор, пока не решил, что кого-нибудь убью, если еще хоть раз услышу, как хренов Доменико Модугно поет «Volare». После обеда мы с мамой сидели в гостиной и смотрели телевизор, когда в дверь постучала Мэг.
Мама встала. Я пошел за ней и взял себе «пепси» в холодильнике.
Мэг улыбалась. На ней был желтый дождевик, с волос капало. Мама пригласила ее в дом.
— Не могу, — сказала Мэг.
— Ерунда, — возразила мама.
— Нет, правда. Я только вам вот это передать. Это от миссис Чандлер.
Она протянула маме мокрую коричневую сумку с упаковкой молока. Рут и мать не особо общались, но по-соседски иногда брали друг у друга что-то взаймы.
Мама взяла сумку и кивнула.
— Передай миссис Чандлер спасибо.
— Передам.