Не спалось. Родители были в соседней комнате, отец храпел. Я пошел на кухню за колой, а потом вернулся и сел на кушетку. Свет включать не стал.
Было далеко за полночь.
Ночь стояла теплая, безветренная. Родители по обыкновению оставили окна открытыми.
Сквозь москитную сетку я мог заглянуть прямо в гостиную Чандлеров. У них до сих пор горел свет. Окна тоже стояли нараспашку, и я слышал голоса. Я не слишком-то мог разобрать, что говорят, но знал, кто говорит. Уилли. Рут. Потом Мэг. Потом Донни. Даже Рупор все еще не спал — его голос был высоким и пронзительным, словно девичий смех.
Все остальные что-то кричали.
— …для какого-то мальчишки! — услышал я голос Рут. После он снова утонул в шуме.
Мэг спиной пошла к окну. Она указывала куда-то пальцем, пронзительно кричала и вся тряслась от гнева.
— Нет, не будешь! — сказала она.
После Рут выдала что-то низким голосом, что-то невразумительное, больше похожее на звериный рык, и Мэг вдруг согнулась и расплакалась.
Чья-то рука метнулась вперед и шлепнула ее.
Шлепнула так, что Мэг отскочила назад, за пределы окна, и теперь она исчезла из виду.
Уилли шагнул вперед.
Он шел за ней следом. Медленно.
Так, будто подкрадывался.
— Ну все, — сказала Рут. Имея в виду, наверное, что Уилли должен теперь от нее отстать.
На мгновение все замерли.
Потом все заходили туда-сюда у окна, все злые и угрюмые, Уилли и Рупор, Донни, Рут и Мэг собирали что-то с пола, или стулья переставляли, или еще что, и медленно расходились. Голосов больше не было. Единственной, кого я не видел, была Сьюзен. Я сидел и смотрел.
Свет погас. Только из спален лились тусклые лучи света, и все. Потом и они пропали, и дом, как и наш, погрузился во тьму.
Глава пятнадцатая
В субботу на боулинге Кенни Робертсону не удалось сбить седьмую кеглю в десятом фрэйме, спэр не получился, и Кенни закончил со ста семью очками. Кенни был худощавым, и вкладывал в бросок каждый фунт своего тела, поэтому бросал как бешеный. Он вернулся, вытирая лоб отцовской счастливой перчаткой, не принесшей ему в этот день ни капли счастья.
Кенни уселся перед табло между мной и Уилли. Мы смотрели на Донни, стоявшего на своем любимом месте слева от второй стрелки.
— Ну что ты решил? — спросил он Уилли. — Ну, чтоб взять Мэг в Игру?
Уилли улыбался. Видимо, наслаждался жизнью. В этой игре у него наверняка набиралось сто пятьдесят, а такое случалось нечасто. Он покачал головой.
— Теперь у нас своя Игра, — сказал он.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава шестнадцатая
Ночами, что я проводил у Чандлеров, мы, когда набесимся вдоволь и заснет Рупор, любили поболтать.
Обычно мы с Донни. Уилли редко находил что сказать, а если что и говорил, то ничего умного. Но Донни был вполне смышленым, и ближе всех подошел для меня к понятию «лучший друг», и мы с ним болтали — о школе, о девчонках, о ребятах на «Американском противостоянии», о бесконечных таинствах секса, о стоящих рок-н-ролльных песнях по радио, и так далее, словом — засиживались допоздна.
Мы говорили о надеждах, мечтах, иногда даже о ночных кошмарах.
Донни всегда был зачинщиком этих разговоров, а я всегда их заканчивал. В какой-то момент, вконец изнуренный, я свешивался со своей койки и говорил что-то вроде: «Понимаешь, да?», а он уже спал, оставляя меня на милость моих мыслей, неудобных и невысказанных, иногда до самого рассвета. Уйти в мысли для меня было делом немалого времени, но стоило мне в них погрузиться, и я долго не мог отделаться от их послевкусия.
Я и сейчас такой.
Диалог теперь превратился в соло. Я не разговариваю. Неважно, кто со мной в постели — я молчу. Иногда мои мысли соскальзывают в кошмары, но я ими не делюсь. Сейчас я стал тем, кем только начинал становиться тогда — одиночкой.
Это началось, я полагаю, с той ночи, когда мать однажды зашла ко мне. Мне было семь. Я спал.
— Я ухожу от твоего папы, — заявила она, подходя ко мне. — Но ты не волнуйся. Я заберу тебя с собой. Я тебя не оставлю. Никогда.
И с семи до четырнадцати я ждал, готовился, отдаляясь от обоих родителей.
С этого, думаю, все и началось.
Но между семью и тринадцатью были Рут, Мэг и Сьюзен. Без них тот разговор с матерью, возможно, оказался бы для меня благотворным. Может, он просто уберег бы меня от шока и растерянности, когда этот час настал. Потому что дети стойкие. Они легко возвращают уверенность в себе.
Я не смог. И это потому, что случилось дальше, потому, что я сделал и чего не сделал.
Моя первая жена, Эвелин, иногда звонит мне, будит среди ночи.
— Как там дети? Все хорошо? — спрашивает она. Нервничает.
У нас не было общих детей, у меня и Эвелин.
Эвелин перебывала во множестве лечебных заведений, страдала приступами острой депрессии и беспокойства, но она все еще ужасна, эта ее одержимость.
Я ничего ей не рассказывал. Ничего и никогда.
Так откуда она знает?
Может, я говорю во сне? Может, однажды ночью я признался? Или она просто чувствует что-то, сокрытое глубоко во мне — единственную истинную причину, по которой мы так и не завели детей. То, из-за чего я никогда бы этого не позволил.
Ее звонки — словно ночные птицы, прилетающие почирикать у меня над головой. Я все жду, когда они возобновятся. И всякий раз они застают меня врасплох.
Это пугает.
Как там дети?
Я давно научился не тревожить ее. Да, Эвелин, говорю я. Конечно. С ними все в порядке. Ложись спать.
Но с детьми далеко не все в порядке.
И никогда не будет.
Глава семнадцатая
Я постучал в заднюю дверь.
Нет ответа.
Я открыл и вошел.
Сразу же послышался смех. Он доносился из одной из спален. Мэг визжала, Рупор истерически хихикал. Уилли-младший и Донни хохотали низкими, более взрослыми голосами.
Мне нельзя было приходить — меня наказали. Я работал над моделью «Би-52», — рождественским подарком для отца, и все никак не мог приладить колесо справа. Так я провозился три или четыре часа, а потом вдруг взял и вдребезги разнес его о дверь. Примчалась мать, закатила сцену, и меня закрыли.
Мать пошла по магазинам, и я хоть ненадолго очутился на свободе.
Я пошел в спальню.
Мэг стояла в углу у окна.
Донни обернулся.
— Эй, Дэвид! А она щекотки боится! Мэг боится щекотки!
Это был словно условный сигнал — все бросились на нее, полезли к ребрам, а она извивалась, толкалась, прижимала локти, пытаясь прикрыться, смеялась и трясла рыжим хвостиком.
— Попалась!
— Поймал!
— Давай, Рупор!
На кровати сидела Сьюзен и тоже хохотала.
— Ай!
Послышался шлепок. Я поднял взгляд.
Мэг прикрывала грудь рукой, а Рупор прижимал руку к лицу, по которому расползалась краснота. Он явно готовился разреветься. Уилли с Донни стояли в сторонке.
— Какого хера!
Донни был зол, как черт. В том, чтобы отлупить Рупора, он не видел ничего дурного, однако не выносил, когда это делал кто-то другой.
— Ты сука! — сказал Уилли.
Он неловко замахнулся, чтобы ударить ее по голове. Мэг с легкостью увернулась. Больше он не пытался.
— Ты зачем это сделала?
— Ты видел, что он делает!
— Ничего он не делал.
— Он меня ущипнул!
— И что?
Теперь Рупор уже плакал.
— Я скажу! — взвыл он.
— Валяй, — сказала Мэг.
— Тебе не это не понравится, — сказал Рупор.
— Да мне плевать. Мне на вас всех плевать.
Она толкнула Уилли и прошла между ними в гостиную. Хлопнула передняя дверь.
— Маленькая сучка, — сказал Уилли и повернулся к Сьюзен. — Твоя сестра — сраная сучка.
Сьюзен промолчала. Он направился к ней, и я видел, как она вздрогнула.
— Ты это видел?
— Я не смотрел, — ответил я.
Рупор шмыгал носом. По подбородку стекала сопля.
— Она меня ударила! — завизжал он и убежал.
— Я расскажу маме, — заявил Уилли.
— Да. И я, — сказал Донни. — Ей мало не покажется.
— Черт, ну мы же просто играли.
Донни кивнул.
— Здорово она ему вмазала.
— А Рупор ее за сиську трогал.
— И что. Он не хотел.
— Так и фонарь может вылезти.
— Может.
— Сука.
Комната вся заполнилась этой нервной энергией. Уилли и Донни расхаживали взад-вперед, как быки на привязи. Сьюзен соскользнула с кровати. Ее скобы резко лязгнули.
— Ты куда? — спросил Донни.
— К Мэг, — сказала она тихо.
— Хрен с ней, с Мэг. Сиди тут. Ты же видела, что она сделала, да?
Сьюзен кивнула.
— Ну и все. Ты же понимаешь, что ее накажут?
Его голос звучал очень убедительно, так, будто старший брат очень терпеливо втолковывал не слишком сообразительной сестренке непреложную истину. Она снова кивнула.
— Так ты хочешь пойти с ней, чтобы тебя тоже наказали?
— Нет.
— Значит, оставайся тут, хорошо?
— Хорошо.
— В этой комнате.
— Хорошо.
— Пойдем поищем маму, — сказал Уилли.
Я пошел вслед за ними через столовую. Мы вышли с черного хода.
Рут была за гаражом — пропалывала сорняки в грядке помидоров. Платье на ней было старое, выцветшее и слишком для нее большое. Вырез отвис и широко раскрылся.
Бюстгальтеров она никогда не носила, так что грудь просматривалась чуть ли не до самых сосков. Груди у нее были маленькие, бледные, и болтались с каждым движением. Я отводил взгляд, опасаясь быть замеченным, но взгляд притягивало к ней, словно стрелку компаса к северу.
— Мэг ударила Рупора, — сообщил Уилли.
— Правда?
Нельзя сказать, что это ее как-то задело. Она не отрывалась от работы.
— Дала плюху, — сказал Донни.
— За что?
— Мы просто играли.
— Мы все ее щекотали, — сказал Уилли. — А она как размахнется, как даст ему по лицу. Вот.
Рут выдернула сорняк. Грудь затряслась. Она была покрыта гусиной кожей. Это меня словно загипнотизировало. Рут посм