Уилли крутил. От боли она подскочила, задыхаясь, и вновь покачала головой.
— Похоже, не станет, — сказала Рут. — Она сегодня не делает ничего, что я скажу.
Она потрясла укушенной рукой и осмотрела ее. С моего места виднелось только красное пятно. Кожу Мэг не прокусила.
— Отпусти, — сказала Рут.
Уилли выпустил руку. Мэг повалилась вперед. Она плакала.
Мне не хотелось смотреть. Я отвернулся.
Я увидел Сьюзен. Та стояла в коридоре, держась за стену. Она испуганно выглядывала из-за угла. Взгляд ее был прикован к сестре.
— Я пойду, — сказал я на удивление тонким голоском.
— А как же речка? — спросил Уилли. Расстроенным таким голосом, ублюдок эдакий. Как будто ничего и не случилось.
— Потом, — сказал я. — Сейчас надо идти.
Я боялся, что Рут смотрит.
Я встал. Почему-то мне не хотелось проходить мимо Мэг. Вместо этого я прошел мимо Сьюзен к парадной двери. Она меня, похоже, не заметила.
— Дэвид, — сказала Рут. Ее голос был очень спокойным.
— Да?
— То, что здесь было — просто домашняя ссора, — сказала она. — Только между нами. Ты видел то, что видел. Но это — исключительно наше дело. Понимаешь?
Я замялся, потом кивнул.
— Хороший мальчик, — сказала она. — Я знала. Знала, что ты поймешь.
Я вышел. День был жаркий, душный. В доме было прохладней.
Я отправился в лес, сошел с дороги к реке туда, где деревья росли гуще, за домом Морино.
Там было прохладно. Пахло хвоей и землей.
Перед глазами стояла Мэг — как она падает, плачет. Потом — как стоит и хладнокровно говорит: «Нет. Я сказала — нет». Это было так непохоже на мой спор с матерью на неделе. Ты — прямо как твой отец, сказала она. Я повысил голос. Совсем не так, как Мэг. Я взорвался. Я взбесился, я ее ненавидел. Я посмотрел на это со стороны, и подумал обо всем, что произошло сегодня.
Утро было замечательное.
Однако все словно перечеркнули.
Я брел по лесу.
И ничего не чувствовал.
Глава двадцатая
От моего дома до «Кози Снэкс» можно было добраться через лес, перейдя речку у Скалы, там пройти мимо двух старых домов и стройплощадки. Этим-то путем я на следующий день и возвращался домой, с шоколадкой «Три мушкетера», красной лакрицей и несколькими жевательными резинками «Дабл-Бабл» (за которые я, вспомнив Мэг, таки заплатил) в бумажном пакете, когда услышал крик Мэг.
Я знал, что это она. Вроде бы, крик и крик. Кричать кто угодно может. Но я знал.
Я притих и двинулся вдоль берега
Она стояла на Скале. Похоже, Уилли и Рупор застали ее врасплох, когда она болтала рукой в воде, потому что один из рукавов у нее был засучен и на предплечье поблескивали капельки воды. Длинный, бледный, словно червь, шрам пульсировал под кожей.
Мальчишки швырялись в нее банками из подвала, и Рупор был как минимум неплох.
Но потом Уилли стал целиться в голову.
Цель посложней. К тому же, он всегда страдал косоглазием.
Рупор, тем временем, попал ей в голую коленку, а когда она отвернулась — прямо по хребту.
Мэг снова повернулась и увидела, что они взяли стеклянные банки из-под арахисового масла. Рупор открыл огонь.
Стекло разбилось у ее ног и брызнуло по ногам.
Получить одной из этих банок было бы пребольно.
Деваться было некуда, разве что броситься в реку.
Она вряд ли смогла бы подняться на высокий берег рядом со мной, по крайней мере, не успела бы. Поэтому она так и сделала.
Бросилась в воду.
Поток сегодня бежал быстро, а дно устилали замшелые камни. Она споткнулась и упала почти в тот же миг, когда еще одна банка ударилась о ближайший камень. Мэг поднялась и попыталась бежать. Сделала четыре шага и снова плюхнулась.
Уилли и Рупор взвыли; они гоготали так, что даже забыли о банках.
Мэг поднялась на ноги и, сумев на этот раз удержать равновесие, зашлепала по воде.
Свернув за поворот, она скрылась в зарослях.
Все закончилось.
Невероятно, но меня до сих пор никто не заметил. Я почувствовал себя призраком.
Ребята собрали оставшиеся банки и ушли домой, хохоча по пути. Голоса постепенно умолкли.
Говнюки, подумал я. Там теперь кругом стекло. Теперь через речку нельзя ходить вброд. По крайней мере, до запруды. Я осторожно перешел по Скале на другую сторону.
Глава двадцать первая
На Четвертое июля Мэг снова подралась.
Были сумерки, теплый вечер плавно сменялся ночью, и сотни человек расположились на одеялах на поле перед школой в ожидании фейерверков.
Мы с Донни сидели с моими родителями — я пригласил его на ужин — и с Хендерсонами, друзьями родителей. Хендерсоны жили в двух кварталах от нас.
Они были католиками, да притом — бездетными, что прямо указывало: с ними что-то не так, хотя что — никто толком не знал. Мистер Хендерсон был крупным и подвижным мужчиной из тех, что всегда расхаживают в клетчатых рубашках и вельветовых штанах.[14] На заднем дворе он держал охотничьих собак и давал нам иногда пострелять из пневматических пистолетов. Миссис Хендерсон была худощавой курносой блондинкой, весьма привлекательной.
Донни как-то сказал, что не может понять, почему у них нет детей. Он бы вмиг ее трахнул.
С нашего места можно было видеть Уилли, Рупора, Мэг, Сьюзен и Рут. Они сидели рядом с семьей Морино.
Там собрался весь город.
Четвертого июля любой, кто мог ходить, ездить или ползать, заявлялся поглазеть на фейерверк. Не считая парада на День Поминовения, это было единственное стоящее зрелище за весь год.
Для проформы расставили копов. На самом деле, нарушений никто не ожидал. Городок еще был на той стадии, когда все друг друга знали. Даже уходя из дому, все оставляли двери нараспашку, на случай, если кто-то заглянет.
Копы, в большинстве, были друзьями нашей семьи. Папа знал их по бару и ВЗВ.[15] В основном они следили, чтобы никто не бросал «вишневые бомбочки» слишком близко к людям. И так же, как и все остальные, ждали представления.
Мы с Донни слушали мистера Хендерсона — тот рассказывал о новом выводке щенят, пил чай со льдом из термоса и, смеясь, выпускал изо рта пар от тушеного мяса. Мать всегда клала в тушеное мясо много лука. Папа терпеть его не мог, но так нравилось. Через полчаса начнется пердеж.
Громкоговорители надрывались маршем Джона Филипа Сузы.[16]
Над школой зависла четвертинка луны.
Дети носились друг за другом в толпе. Загорались бенгальские огни. Позади автоматной очередью стрекотали шутихи.
Мы решили взять мороженого.
Дети облепили грузовик «Гуд Хьюмор» в четыре слоя — торговля шла бойко. Мы медленно пробились вперед. Обошлось без происшествий. Я взял «Браун Кау», Донни — «Фьюджсикл», и мы потащились обратно.
И тут мы увидели Мэг за грузовиком. Она разговаривала с мистером Дженнингсом.
Мы застыли на месте.
Потому что мистер Дженнингс был также офицером Дженнингсом. То есть, копом.
И было в ее поведении, в ее жестах, в том, как она к нему наклонялась, нечто такое, что мы сразу поняли, о чем она говорит.
Ну и ну.
Мы приросли к своим местам.
Мэг рассказывала. Предавала Рут. Предавала Донни и всех остальных.
Нас она не видела.
На мгновение мы впились в нее глазами, а потом переглянулись, словно по команде.
Затем мы двинулись вперед. Ели мороженое. Как ни в чем не бывало. И встали прямо за ней, чуть в стороне.
Мистер Дженнингс взглянул на нас, потом — в сторону Рут, Уилли и остальных, после чего кивнул и внимательно посмотрел на Мэг.
Мы старательно занимались мороженым и смотрели по сторонам.
— Пожалуй, это ее право, — сказал он.
— Нет, — сказала Мэг. — Вы не понимаете.
Остального мы не расслышали.
Мистер Дженнингс улыбнулся и пожал плечами. Положил большую веснушчатую руку ей на плечо.
— Послушай, — сказал он. — Как я понимаю, твои родители могли подумать точно так же. Кто знает? Ты же теперь считаешь миссис Чандлер своей мамой, так ведь?
Мэг покачала головой.
И тут он забеспокоился на наш счет, думаю, впервые действительно забеспокоился насчет Донни и меня и того, что мы могли подумать об их разговоре. Он изменился в лице. Но Мэг по-прежнему говорила, что-то доказывала.
Он посмотрел на нас, долгим, тяжелым взглядом.
Потом взял ее за руку.
— Давай пройдемся, — сказал он.
Мэг нервно посмотрела в сторону Рут, но уже совсем стемнело — только луна, звезды да бенгальские огни, так что вряд ли Рут могла их заметить. Отсюда толпа казалась бесформенной массой, похожей на кустарник с кактусами в прерии. Я знал, где сидели Чандлеры, но не смог бы их различить — точно так же, как и своих родителей с Хендерсонами.
Но было совершенно ясно, чего она боится. Я и сам был напуган. Ее поступок был волнующим и запретным — таким же, как попытка разглядеть ее в окно с березы.
Мистер Дженнингс повернулся к нам спиной и неторопливо повел ее прочь.
— Черт, — прошептал Донни.
Послышался свист. Небо взорвалось. Сияющие грибы полопались и дождем пролились вниз.
Толпа одобрительно загудела.
В белом призрачном свете я посмотрел на друга. Он был растерян и обеспокоен.
Он всегда был на стороне Мэг. Так и сейчас.
— Что будешь делать? — спросил я.
Донни покачал головой.
— Он ей не поверит, — сказал он, — и ничего не будет делать. Копы много болтают, но ничего не делают.
Так нам однажды сказала Рут. Копы много болтают, но ничего не делают.
Он повторял это всю дорогу к нашему одеялу, словно догмат веры.
Почти как молитву.
Глава двадцать вторая
Патрульная машина подъехала около восьми часов следующим вечером. Мистер Дженнингс поднялся по лестнице, постучал, и Рут открыла. Я глядел в окно и ждал. В моем животе что-то завертелось.