Мои родители пошли на день рождения в «Рыцарей Колумба» и оставили меня с Линдой Коттон — восемнадцатилетней веснушчатой и, на мой взгляд, симпатичной девушкой, хотя с Мэг она не шла ни в какое сравнение. За семьдесят пять центов в час она не слишком старалась — лишь бы было тихо, и я не мешал ей смотреть «Приключения Эллери Куинна».
У нас с Линдой было соглашение. Я не рассказываю, что к ней приходит ее парень, Стив, или что они всю ночь обжимаются на диване, а взамен могу делать что хочу, если к возвращению родителей буду в постели. Она понимала, что я уже слишком взрослый для няньки.
Так что я дождался, когда машина уедет, и вышел в заднюю дверь. Было без четверти девять.
Они сидели в гостиной и столовой. Все. Было тихо, все застыли, и я почувствовал, что так продолжалось уже долго.
Все уставились на Мэг. Даже Сьюзен.
У меня возникло некое неприятное чувство.
Позже, уже в шестидесятые, я осознал, что это такое. Я открыл письмо из Службы воинского учета, и прочитал карточку, гласившую, что теперь мой статус изменился на 1A.[17]
Ощущение накала.
Это значило, что игра теперь идет по-крупному.
Я стоял в дверях, пока Рут не обратила на меня внимание.
— Привет, Дэвид, — сказала она тихо. — Садись. Присоединяйся. — Потом вздохнула. — Мне кто-нибудь пива принесет, а?
Уилли в столовой встал, сходил на кухню, взял пиво Рут и себе, открыл банку и отдал ей. Потом снова уселся.
Рут закурила.
Я посмотрел на Мэг, сидевшую на складном кресле перед пустым серым оком телевизора. Она казалась напуганной, но решительной. Мне вспомнился Гэри Купер, выходящий на безмолвную улицу в финале «Ровно в полдень».[18]
— Так-так, — сказала Рут. — Так-так.
Она отхлебнула пива и затянулась.
Рупор заерзал на диване.
Я едва удержался, чтобы не развернуться и не уйти.
Потом Донни в столовой встал и подошел к Мэг. Остановился прямо напротив.
— Ты привела копа к моей маме, — сказал он. — К моей матери.
Мэг посмотрела на него снизу вверх. Ее лицо немного расслабилось. Это же был Донни, в конце концов. Ее союзник Донни.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я просто хотела знать, что…
Его рука взмыла вверх и полоснула ей по лицу.
— Заткнись! Заткнись, ты!
Рука зависла перед ней, дрожащая, готовая к удару.
Казалось — все, что в его силах — это лишь не ударить ее снова, ведь второй удар выйдет намного сильней.
Мэг ошеломленно уставилась на него.
— Сядь, — тихо произнесла Рут.
Он, видать, не расслышал.
— Сядь!
Донни отдернулся. Развернулся кругом, почти с военной выправкой, и зашагал назад в столовую.
Снова установилась тишина.
Наконец Рут подалась вперед.
— Вот что я хочу знать. Ты о чем думала, Мэгги? Что у тебя в голове было?
Мэг не отвечала.
Рут закашлялась. Кашель у нее был глубокий, сухой. Совладав с собой, она продолжила:
— К чему это я: ты что же, думала, он тебя заберет, что ли? Тебя и Сьюзен. Заберет отсюда? Ну так знай: не бывать этому. Никуда он тебя не заберет, девочка. Потому что ему наплевать. Если бы это его волновало, он бы сделал это еще тогда, на фейерверке. Но этого не случилось, так? Ну и что теперь? Что ты думаешь? Думаешь, может, я испугалась?
Рут улыбнулась и приложилась к пиву.
Она тоже выглядела по-своему решительной.
— А дело вот в чем, — сказала она, — и что мы имеем сейчас? Ему, как и любому другому мужику, меня не напугать, Мэгги. Если ты раньше об этом не знала, то, надеюсь, знаешь теперь. Но я не могу допустить, чтобы ты бегала к копам каждые десять минут. И что нам теперь делать? Если бы мне было куда тебя сплавить, я бы это сделала, поверь. Черт бы меня побрал, если мне нужна какая-то маленькая шлюшка, которая позорит меня на весь город. И — Бог судья — мне не платят столько, чтобы я тебя еще и воспитывала. Мать твою, да на то, что мне платят, тебя даже прокормить получается только что чудом.
Она вздохнула.
— Похоже, надо над этим подумать, — сказала она, после чего встала и направилась на кухню. Открыла холодильник.
— Иди в комнату. Сьюзи тоже. Посидите там.
Она потянулась за пивом и рассмеялась.
— Пока Донни не решил тебе еще разок вмазать.
Мэг взяла сестру за руку и повела в спальню.
— И ты, Дэвид, — сказала Рут. — Лучше иди домой. Прости, но мне надо поразмыслить.
— Хорошо.
— Хочешь колу или что-нибудь на дорожку?
Я улыбнулся. На дорожку. Да я же рядом живу.
— Да нет, спасибо.
— Может, пивка?
В ее глазах появился знакомый озорной блеск. Напряжение спало. Я засмеялся.
— Было бы круто.
Она бросила мне банку.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, — сказала она, и теперь мы все смеялись, потому что это «не стоит благодарности» было у нас чем-то вроде кода.
Она всегда так говорила, когда позволяла нам делать то, чего не позволяли наши родители. Не стоит благодарности.
— Не буду, — сказал я.
Я сунул банку в карман и ушел.
Дома Линда свернулась калачиком перед телевизором и смотрела, как Эдд Бернс причесывается во время титров в начале «Сансет-Стрип, 77». Она была какой-то угрюмой. Видимо, Стив сегодня не заявится.
— Спокойной ночи, — сказал я и пошел наверх.
Я пил пиво и думал о Мэг. Размышлял, чем могу ей помочь. Конфликт разгорелся. Мэг меня по-прежнему привлекала, но с Донни и Рут мы были давними друзьями. Я подумал — а нужна ли ей помощь вообще? Раз на то пошло, детей всегда бьют. Только к чему это вело?
«И что нам теперь делать?», — сказала Рут.
Я взглянул на акварель Мэг на стене и тоже задумался над этим.
Глава двадцать третья
Решение Рут было таким: с этих пор Мэг нельзя выходить из дому одной. Только с ней, Донни или Уилли. Но чаще она просто никуда не выходила. Так что я лишился возможности спросить, чем я могу помочь, если нужно, и мне не пришлось думать — решусь я на это или нет.
Теперь от меня ничего не зависело. Ну или мне так казалось.
Так что я не переживал.
Пусть даже я чувствовал, что все пропало — доверие Мэг и ее компания — меня это не волновало. Я знал, что дела в соседском доме пошли наперекосяк, и решил, пожалуй, какое-то время держаться в стороне, чтобы разобраться с самим собой.
В общем, следующие несколько дней я виделся с Чандлерами гораздо реже, поэтому переживал еще меньше. Я шатался с Тони и Кенни, Дениз и Шерил, и даже с Эдди иногда — когда он не представлял угрозы.
Вся улица перешептывалась о том, что происходит в их доме. Рано или поздно любой разговор скатывался к Чандлерам. Еще бы — Мэг привела полицию, это ж из ряда вон! Революционный поступок. Такое не забывается. Можете себе представить: пожаловаться на взрослого —причем, не просто взрослого, а чуть ли не мать — в полицию! Немыслимо.
К тому же, в этой идее был определенный потенциал. У Эдди она явно не выходила из головы. Папашу упечь мечтает, думал я. К задумчивому Эдди мы не привыкли, и это лишь добавляло странности.
Впрочем, за исключением истории с копами, все — включая меня — прекрасно знали, что детей всегда наказывают, за дело и без — ничего тут странного нету. Разве что происходило это у Чандлеров — а их дом среди нас считался раем. Да еще участие в этом принимали Уилли и Донни. Но даже это нас не особенно впечатлило.
У нас был прецедент — Игра.
Нет, прежде всего, дело было в копах.
В конце концов, последнее слово оказалось за Эдди.
— Ну и чего она добилась? Ни хрена, — заявил он. Задумчивый Эдди.
Но это была чистая правда. И, что удивительно, в течение недели наше мнение стало перевешивать в сторону мысли, что во всем виновата Мэг. От восхищения смелостью ее поступка, ставкой в духе все-или-ничего, самой идеей посягательства на авторитет Рут, столь бескомпромиссного и публичного, мы перешли к легкому презрению. Да как вообще можно быть такой дурой, чтобы решить, будто коп встанет на сторону ребенка против взрослого? Разве не понимала она, что только хуже станет? Как могла она быть так наивна, такой доверчива, так непробиваемо тупа?
Полисмен — твой друг. Хрень собачья. Никто из нас на такое не был способен. Мы-то все понимали.
От этого мы испытали к ней едва ли не ненависть. Так, словно своим провалом с мистером Дженнингсом она швырнула нам в лицо жестокую истину — насколько мы, дети, бессильны. Быть «всего лишь ребенком» обрело для каждого совершенно новое значение, вызывая ощущение постоянной угрозы, о которой мы, должно быть, и так знали, но никогда не задумывались. Черт, да нас имели право хоть в речку выбросить, было бы желание. Мы были всего лишь детьми. Мы были собственностью. Принадлежали родителям душою и телом. Это означало, что мы были заведомо обречены перед любой угрозой со стороны взрослого мира, а еще это означало безысходность, унижение и гнев.
Это было, как будто Мэг не только опростоволосилась сама, но и заставила опростоволоситься всех нас.
И мы дали волю гневу. Направили его на Мэг.
И я тоже. Всего за пару дней я повернул рубильник в голове. Прекратил переживать. Отключился полностью.
Хрен с ним, подумал я. Пусть все идет, как идет.
Глава двадцать четвертая
А шло все к подвалу.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава двадцать пятая
В тот день я наконец собрался заглянуть к ним в гости. Постучал, но мне никто не ответил. Однако, стоя на крыльце, я услышал кое-что, вызвавшее у меня беспокойство. Первое: Сьюзен плакала в своей комнате, причем так громко, что слышно было даже через дверь. Второе доносилось снизу. Возня. По полу скрежетала мебель. Приглушенные голоса. Ворчанье, стоны. Прогорклой угрозой веяло в воздухе.
Дерьмо, как говорится, попало на вентилятор.