Убью. Понял, Дэйви? Врубаешься?
— Да.
— Точно?
— Да, мэм.
— Хорошо. Очень хорошо.
Она отвернулась. И ее шлепанцы зашаркали вверх по лестнице. Сверху слышались голоса, но разобрать что-либо было невозможно.
Я повернулся к Мэг.
И увидел, где побывал окурок в третий раз. На правой груди.
— О Господи, Мэг, — сказал я, приблизившись. — Это Дэвид.
Я оттянул повязку, чтобы она меня видела. Глаза были дикие.
— Мэг, — сказал я. — Мэг, послушай. Послушай, пожалуйста. Пожалуйста, не шуми. Слышала, что она сказала? Она это сделает, Мэг. Пожалуйста, не кричи, хорошо? Я хочу тебе помочь. Времени у нас немного. Послушай. Я уберу кляп, слышишь? Ты же не будешь кричать, да? Толку нет. Там может быть кто угодно. Вдруг там продавщица из «Эйвона»? Рут заговорит ей зубы. Она кому угодно зубы заговорит. А я хочу тебя вытащить отсюда, понимаешь? Освободить тебя.
Я тараторил и тараторил, не в силах остановиться. Развязал кляп, чтобы она могла ответить.
Она облизала губы.
— Как? — сказала она. Проскрипела, тихо и мучительно.
— Сегодня ночью. Поздно. Когда все уснут. Чтобы это выглядело так, будто ты сделала это сама. Одна. Хорошо?
Она кивнула.
— У меня есть деньги, — сказал я. — Все будет хорошо. А я буду здесь, чтобы со Сьюзен ничего не случилось. Потом что-нибудь и с ней придумаем. Может, снова сходим к копам. Покажем им… это. Хорошо?
— Хорошо.
Входная дверь хлопнула, и послышались шаги. Кто-то спускался вниз. Я вернул повязку на место и снова сунул кляп.
Это были Донни и Уилли.
Они пристально смотрели на меня.
— Откуда ты знал? — спросил Донни.
— Что знал?
— Ты что, рассказал им?
— Кому? Что рассказал? О чем ты?
— Ты со мной шутки не шути, Дэвид. Рут сказала: «Дэйви говорит, там может быть Дженнингс». И как ты думаешь, кто там стоял, а, говнюк?
О Боже, подумал я. Вот дерьмо. Зачем я умолял ее не кричать?
Мы могли остановить это в ту самую минуту.
Однако, мне нужно было сохранить хорошую мину.
— Шутишь, — сказал я.
— Не шучу.
— Мистер Дженнингс? Боже, да я просто предположил.
— Верно предположил, — сказал Уилли.
— Я сказал это просто, чтобы заставить ее…
— Заставить?
«Уйти наверх», — подумал я.
— Заставить хоть как-то пошевелиться. Господи, да вы же сами ее видите. Она же как зомби, черт возьми!
Они переглянулись.
— Да, она стала совсем дурной, — сказал Донни.
Уилли пожал плечами.
— Ага. Мне тоже так кажется.
Я хотел увести разговор в сторону. Чтобы они не задумались о том, что я делал с Мэг наедине.
— Так что ты говорил? — спросил я. — Он за Мэг приходил?
— Типа того, — сказал он. — Сказал, что просто заглянул посмотреть, как дела у девочек. И мы показали ему Сьюзен. Сказали, что Мэг ушла в магазин. Сьюзен, конечно, и слова не сказала — не посмела. Так что, думаю, он купился. Как-то он неуютно себя чувствовал. Слишком стеснительный для копа.
— А мама где?
— Сказала, что хочет немного полежать.
— Что будет на обед?
Глупый вопрос, но это первое, что пришло в голову.
— Не знаю. Собачатинка на гриле, наверное. А что? Прийти хочешь?
— Спрошу у мамы, — сказал я, и посмотрел на Мэг. — А с ней что делать будете?
— А что с ней?
— Оставите так, или что? Надо хоть что-нибудь на ожоги наложить. Инфекция попадет.
— Похер на нее, — сказал Уилли. — Я с ней еще не закончил.
Он наклонился и подобрал нож Рупора за лезвие. Подбросил его в руке и поймал за рукоять, улыбнулся, ссутулился и посмотрел на Мэг.
— А может и закончил, — сказал он. — Не знаю. Не знаю. — Подошел к ней. А потом, удостоверившись, что она слышит четко и ясно, произнес. — Не знаю, и все.
Издевался.
Я решил не обращать внимания.
— Пойду спрошусь у мамы, — сказал я Донни.
Что будет дальше, мне знать не хотелось. Так или иначе, ничего поделать я не мог. Иногда приходится просто плыть по течению. Нужно сосредоточиться на том, что можно исправить. Я отвернулся и пошел наверх.
Рассчитывать приходилось только на их лень и разгильдяйство.
Проверил замок.
И да, он был по-прежнему сломан.
Глава тридцать восьмая
В те времена даже отъявленные преступники выказывали редкостную невинность.
О квартирных кражах в нашем городке не слышали никогда. Такое случалось в больших городах, но не здесь — это было одной из причин, по которым наши родители покинули мегаполисы.
Двери закрывались, чтобы защититься от стужи, ветра и дождя. Но не от человека. И если замок на двери или окне ломался, или ржавел, о нем чаще всего просто благополучно забывали. От снега разве нужен замок?
Дом Чандлеров не был исключением.
Замок на задней двери, наверное, не работал вообще никогда — по крайней мере, на памяти кого-либо из ныне живущих. Двери были двойные, и внутренняя дверь, деревянная, слегка перекосилась так, что язычок замка теперь не попадал в гнездо.
Даже держа Мэг в заточении, они и не думали его чинить.
Еще оставалась металлическая дверь на самом убежище, запиравшаяся с помощью болта. Отвинтить его — дело непростое и шумное, однако все, что требовалось — просто выкрутить болт.
Я полагал, что мне это по силам.
В три-двадцать пять утра я вышел попытать счастья.
Я взял фонарик-ручку, перочинный нож и тридцать семь долларов, заработанных на уборке снега. На мне были кроссовки, джинсы и футболка, которую мать перекрасила в черный после того, как я увидел в такой Элвиса в «Любить тебя».[22] К тому времени, как я пересек подъездную дорожку к их дому, футболка прилипла ко мне, будто вторая кожа.
Дом был погружен во мрак.
Я ступил на крыльцо и остановился, прислушиваясь. Ночь была тихой и ясной под светом убывающей луны.
Дом Чандлеров, казалось, дышал на меня, скрипел, словно кости спящей старухи.
Это пугало.
На мгновение мне захотелось забыть обо всем, вернуться домой, лечь в постель и натянуть одеяло. Очутиться в совсем другом городе. Весь этот вечер я фантазировал, как мать или отец объявят: «Ну, Дэвид, не знаю, как тебе сказать, но мы переезжаем».
Держи карман шире.
Я представлял, как меня поймают здесь, на ступеньках. Внезапно загорится свет и выскочит Рут с ружьем, нацеленным прямо на меня. Сомневаюсь, что у них было ружье. Все равно. Видение прокручивалось снова и снова, как заезженная пластинка.
Ты с ума сошел, без конца думал я.
Но я обещал.
Как бы мне ни было страшно, сегодня стало еще страшнее. Глядя на Рут, я, наконец, осознал все до конца. Ясно и безошибочно я осознал, что Мэг умирает.
Не знаю, сколько я простоял так на крыльце.
Достаточно долго, чтобы услышать, как шуршат по стенам дома цветы гибискуса на ветру, как квакают на реке лягушки и стрекочут в лесу сверчки. Достаточно долго, чтобы глаза привыкли к темноте, и чтобы привычные звуки сверчков и лягушек, переговаривающихся меж собой в ночи, успокоили меня. И спустя какое-то время нестерпимый ужас отступил, сменившись волнением — волнением от того, что я наконец делаю хоть что-то ради Мэг и себя, нечто такое, чего никто из моих знакомых никогда не делал. Так я смог думать об этом. О том, что я сейчас делаю. Теперь я мог представить все это игрой. Я вламываюсь ночью в дом. Все спят. Вот и все. Там никто не угрожает мне. Нет Рут. Нет Чандлеров. Просто люди. А я — вор. Тихий, словно кошка. Хладнокровный, осторожный и незаметный. Меня никто не поймает. Ни сегодня, ни вообще.
Я открыл внешнюю дверь.
Она тихонько всхлипнула.
С внутренней дверью пришлось повозиться. Она разбухла от влаги. Я повернул ручку и толкнул дверь. Медленно, аккуратно.
Дверь заскрипела.
Толкнул сильней, вцепившись в ручку, чтобы дверь не хлопнула, когда откроется.
Дверь заскрипела громче.
Я не сомневался, что это слышали все. Весь дом.
Если придется, я еще смогу унести ноги. Эта мысль грела.
Неожиданно дверь распахнулась. Шуму было даже меньше, чем от внешней.
Я прислушался.
Шагнул внутрь.
Зажег фонарик. По всей лестнице были разбросаны тряпки, швабры, щетки и ведра — хлам, который Рут использовала для уборки, вместе с банками с гвоздями, краской и растворителем. К счастью, все это, по большей части, расположилось на одной стороне — напротив стены. Я знал, что там, у стены, лестница была крепче и меньше скрипела.
Если бы я хотел спалиться, лучше места и не выберешь. Я осторожно ступил на лестницу.
На каждой ступеньке я замирал и прислушивался. Я выдерживал неравные паузы между шагами, чтобы в них не звучало ритма.
Ни одна ступенька не упускала возможности подать голос.
Казалось, минула целая вечность.
Наконец я очутился внизу. К тому времени сердце готово было взорваться. Невероятно, но меня не услышали.
Я двинулся к двери убежища.
В подвале пахло сыростью, плесенью и выстиранным бельем — и еще чем-то, будто кислое молоко разлили.
Я откручивал болт так тихо и спокойно, как только мог. Раздался скрежет металла.
Открыл дверь и вошел.
Только после этого, думаю, я вспомнил, что же я тут делаю.
Мэг сидела в углу на своем воздушном матрасе, прислонившись к стене, и ждала. В тонком лучике света я видел, как она напугана. И как ужасно провела день.
На ней была только тонкая измятая рубашка. Ноги были голые.
Уилли таки отделал их ножом.
На бедрах и икрах перекрещивались множество царапин и порезов. Они доходили почти до самых лодыжек.
Рубашка тоже была в крови. В основном кровь засохла — но не везде. Местами она все еще сочилась.
Мэг встала. Пошла мне навстречу, и я заметил свежий синяк у нее на виске.
Несмотря на это, вид у нее был уверенный и решительный.