Она указала пальцем и надавила рукой на платье. Все замерли.
— Одна маленькая точка, — сказала она. Вот. Убрать эту точку, и знаете, что будет? Желание исчезнет. Правда. Навсегда. Это работает. Так много где делают, это целый обычай в некоторых местах, когда девочке исполняется сколько-то лет. Чтобы не гуляла. Где-то, ну не знаю, в Аравии, Африке или Новой Гвинее. Там это нормально. И я думаю — почему бы так не делать и у нас? Просто уберем эту маленькую точку. Сожжем ее, и все. Выжжем к чертовой матери. И тогда она станет… безупречной.
В комнате на мгновение повисла тишина. Все уставились на нее, не веря своим ушам.
А я верил.
И все, что пытался я осознать вот уже несколько дней вдруг стало предельно ясным.
Я задрожал, словно голышом стоял на жестоком декабрьском ветру. Потому что я видел, я чувствовал запах, я слышал ее крики. Я видел все, что в будущем ждало Мэг, все, что ждало меня — все последствия такого поступка.
И я понял, что в этом я одинок.
Все остальные — включая Рут, со всей ее импульсивностью, превратившей ее в тюремщицу, со всей ее изуверской изобретательностью, со всеми ее разглагольствованиями о том, что было бы, не уйди она с работы, не встреть Уилли-старшего, не выйди замуж, не нарожай детей — все остальные попросту лишены были воображения.
Никто. Ни один из них. Не имел ни малейшего представления.
Ко всему, кроме себя любимых, ко всему, что будет потом, они были слепы.
И я дрожал, да. У меня были причины. Я понимал.
Я был захвачен в плен дикарями. Я жил с ними. Я был одним из них.
Нет. Не дикарями. Точно не дикарями.
Хуже.
Скорее они походили на свору собак или кошек, на стаю безжалостных красных муравьев, с которыми так любил играть Рупор.
Будто совсем другой вид. Существа, только прикинувшиеся людьми, но напрочь лишенные человеческих чувств. Меня засасывало в трясину.
В трясину зла.
Я бросился к лестнице.
Уилли выругался, и я почувствовал, как острие его ножа чиркнуло по рубашке. Я схватился за деревянные перила и рывком подтянулся на лестницу.
Я споткнулся. Подо мной кричала и размахивала руками Рут, рот ее разверзся широкой зияющей пропастью. Уилли схватил меня за ногу и потянул. Рядом стояли банки с краской и ведро. Я швырнул их вниз, и Уилли снова выругался, а вместе с ним и Эдди. Я вырвал ногу и встал, и вслепую кинулся вверх по лестнице.
Дверь была открыта.
Летняя жара окатила меня тяжелой волной. Я не мог кричать. Я задыхался. Я услышал, что они приближаются и спрыгнул с крыльца.
— Быстрей! — завопил Донни.
Внезапно он забрался на меня — сбил меня с ног и выдавил весь воздух из легких, но я оказался быстрее. Я сбросил его и вскочил. Уилли возник сбоку, отрезая мне путь к дому. Нож сверкнул в лучах солнца. Я не стал прорываться.
Я проскочил мимо раскинувшего руки Донни и побежал к лесу.
Я был на полпути, когда Эдди настиг меня, бросившись всем телом в ноги. Я упал, и он оказался на мне — бил, пинал, пытаясь выбить мне глаза. Я перекатился и извернулся. Мне удалось вырваться. Он ухватился за рубашку. Рубашка порвалась, я упал на спину, и тогда Донни тоже влез на меня, и только когда подошел Уилли, почувствовав нож у горла, я перестал сопротивляться.
— Домой, сука, — сказал он. — И чтоб ни слова.
Меня повели назад.
Вид моего собственного дома был пыткой. Я смотрел на него в надежде заметить хоть какие-то признаки жизни, но их не было.
Мы поднялись по ступеням крыльца, а потом снова спустились в холодную, пахнущую краской тьму.
Рут стояла, скрестив руки на груди.
— Дурак, — сказала она. — Куда ты собрался, черт возьми?
Я не ответил.
— Ну что ж, думаю, теперь ты с ней заодно, — сказала она. — Уж не знаю, что с вами всеми делать.
Она покачала головой, после чего рассмеялась.
— Радуйся, что у тебя нет такой маленькой точечки, как у нее. Иначе у тебя был бы серьезный повод для беспокойства.
Дениз захихикала.
— Уилли, иди принеси веревку. Лучше его свяжем, чтоб не бегал.
Уилли сходил в убежище и вернулся с коротким куском веревки. Отдал нож Донни. Тот держал его, пока Уилли связывал мне руки за спиной.
Все наблюдали и ждали.
И в этот раз Донни, похоже, смотрел мне в глаза без проблем.
Разобравшись со мной, Рут повернулась к Рупору и протянула ему спички.
— Ральфи! Готов принять эту честь?
Рупор улыбнулся, зажег спичку и склонился над раковиной. Отпрянул и поднес спичку к одной из свернутых газет.
Отступил назад. Газета ярко запылала.
— Тебе лишь бы что-то поджечь, — сказала Рут и повернулась к остальным. Зевнула. — Кто хочет это сделать?
— Я хочу, — сказал Эдди.
Она посмотрела на него, слегка улыбаясь. Этот взгляд не так давно предназначался лишь мне одному.
Видимо, я больше не был ее любимчиком в квартале.
— Возьми монтировку, — сказала она.
Эдди послушался.
Они поднесли ее к огню. Стояла тишина.
Когда Рут сочла ее достаточно горячей, мы все направились в убежище.
Глава сорок вторая
Я не буду этого рассказывать.
Ни за что.
Есть вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем рассказать об этом. Вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем это увидеть.
Я смотрел и видел.
Глава сорок третья
Прижавшись друг к другу, мы лежали во тьме.
Они забрали лампу, заперли дверь, и мы остались одни. Мэг, Сьюзен и я. Лежали на воздушных матрасах, которые Уилли-старший припас для семьи.
Я слышал шаги: кто-то шел из гостиной в столовую. Тяжелые шаги. Донни или Уилли. Потом дом погрузился в тишину.
Если не считать стонов Мэг.
Когда в нее ткнули монтировкой, Мэг лишилась чувств: вся напряглась, а потом обмякла, будто в нее попала молния. Но сейчас какая-то часть ее естества боролась за возвращение к сознанию. Я боялся думать о том, что ее ждет после пробуждения. Не мог представить себе такую боль. Только не такую. Я не хотел.
Нас развязали. По крайней мере, руки были свободны.
Я мог бы как-нибудь помочь ей.
Я задумался о том, что они делают наверху. О чем думают. Представить было нетрудно: Эдди и Дениз ушли домой ужинать, Рут лежит в кресле, задрав ноги на подушку. Уилли развалился на диване, ест. Рупор лежит на полу, как всегда на животе. А Донни сидит на кухонном стуле и, может быть, грызет яблоко.
В духовке готовится какой-нибудь полуфабрикат.
Я проголодался. Ничего не ел с завтрака.
Ужин. Я думал об ужине.
Когда я не приходил домой к ужину, родители сердились. И начинали беспокоиться.
Родители будут беспокоиться.
Сомневаюсь, что когда-нибудь раньше я задумывался, что это значит.
И на мгновение я полюбил их так сильно, что чуть не расплакался.
Мэг снова застонала, и я почувствовал, как она дрожит.
Я подумал о Рут и остальных. Они сидели в тишине и раздумывали, что с нами делать.
Потому что мое пребывание здесь все меняло.
После сегодняшнего они не могли мне доверять. И, в отличие от Мэг и Сьюзен, меня станут искать.
Заглянут ли родители сюда? Конечно. Но когда? Будут ли искать меня здесь? Я ведь не говорил, куда иду.
Ну и глупо, Дэвид.
Еще одна ошибка. Ты знал: тут тебя ждут неприятности.
Тьма давила на меня, уменьшала в размерах, захватывала мое пространство, ограничивала мой выбор и мои возможности. И я хоть немного почувствовал то, что Мэг переживала все эти недели, внизу, наедине сама с собой.
Отчасти даже хотелось, чтобы они вернулись, лишь бы избавиться от напряженного ожидания, от гнета неволи.
В темноте, понял я, всегда хочется исчезнуть.
— Дэвид?
Это была Сьюзен, и она меня огорошила. Думаю, она впервые заговорила со мной — или вообще с кем-либо — первой.
Она говорила дрожащим шепотом. Словно Рут подслушивала за дверью.
— Дэвид?
— Да? Ты в порядке, Сьюзен?
— Все хорошо, Дэвид. Ты меня ненавидишь?
— Ненавижу? Нет, конечно нет. Почему я должен тебя…
— Должен. Мэг должна. Потому что это я виновата.
— Ты не виновата, Сьюзен.
— Да! Это из-за меня. Без меня Мэг бы сбежала и не вернулась.
— Она пыталась, Сьюзен. Ее поймали.
— Ты не понимаешь.
Даже не видя ее, было понятно, что она изо всех сил старается не расплакаться.
— Ее поймали в коридоре, Дэвид.
— Что?
— Она пришла за мной. Как-то выбралась.
— Я ее выпустил. Оставил дверь открытой.
— Она поднялась ко мне, зашла в комнату и положила мне руку на рот, чтобы я не кричала, и подняла меня с кровати. И понесла меня по коридору, когда Рут… когда Рут…
Больше она не могла с собой справляться. Она заплакала. Я потянулся и прикоснулся к ее плечу.
— Эй, все нормально. Все хорошо.
—…когда Рут вышла из комнаты мальчиков — она, наверное, услышала — и взяла Мэг за волосы и бросила ее, и потом я упала на нее. Она не могла пошевелиться. Потом вышел Уилли, и Донни, и Рупор, и они начали ее бить. Потом Уилли пошел на кухню и принес ножик, прижал ей к горлу и сказал, чтобы она не шевелилась, или он отрежет голову. Отрежет голову, так и сказал. Они привели нас сюда. И бросили мои скобы. Эта сломалась.
Я слышал ее дребезжание.
— Потом ее опять побили, и Рут ее сигаретой… прижгла…
Она придвинулась поближе и уткнулась мне в плечо. Я обнял ее.
— Не пойму, — сказал я. — Она собиралась за тобой вернуться. Мы думали что-то решить. Зачем было сейчас? Зачем она хотела тебя забрать? Зачем забирать тебя с собой?
Она протерла глаза и всхлипнула.
— Наверно, потому… что Рут… Рут меня трогает. Здесь… знаешь… внизу. И один раз она меня раскровила… И Мэг… я рассказала Мэг, и она разозлилась… сильно разозлилась, и сказала Рут, что знает, и Рут опять ее избила, очень сильно, лопаткой от камина, и…
Ее голос сорвался.
— Извини! Я не хотела. Надо было ей сбежать! Она должна была! Я не хотела, чтобы ее били! Ненавижу, когда Рут меня трогает!