Урок 6: Если ты все-таки настолько идиотка, что надела-таки старые застиранные трусы с разноцветными единорогами, и в итоге их увидели триста человек, не уползай прочь. Еще раз: НЕ УПОЛЗАЙ за кулисы, продолжая светить труселями!
Все, моя жизнь кончена! Врут на сайте «самых что ни на есть позитивных». Когда я сделала из своего позора выводы, мне стало в миллион раз хуже. Я снова проигрываю в памяти ужасные события, и все внутри съеживается. Моя жизнь – сплошная катастрофа. Мне на лбу нужно сделать татуировку: «Опасна для жизни!» Как ни грустно это признавать, я чувствую себя уверенной и счастливой только в моем блоге – то есть в виртуальном пространстве.
Я не раздумывая захожу в блог с телефона. Под моим постом про закончившуюся дружбу двенадцать новых комментариев. Я читаю полные тепла и поддержки ответы и потихоньку успокаиваюсь.
Я тебя прекрасно понимаю…
Я определенно уже переросла несколько друзей…
Я буду с тобой дружить…
Мне кажется, ты очень хорошая…
Твоя подруга должна жалеть, что потеряла тебя…
Прозвучит странно, но мне кажется, что ты – мой самый близкий друг…
Глаза наполняются слезами, и я притягиваю колени к груди. Выходит, что я не совсем потерянный человек: читатели моего блога любят меня. А я всегда предельно откровенна с ними, в блоге я настоящая. И, главное, никто из моих подписчиков не видел мои трусы.
Эллиот говорил, что на Земле живет больше семи миллиардов человек, а мои трусишки с единорогами видели только три сотни. Это все равно, что один камешек из всей гальки на брайтонском пляже. Правда, половина из этих очевидцев учится со мной в одной школе, но я уверена, что они скоро обо всем забудут. Я сворачиваюсь в клубок и закрываю глаза. «Миллиарды людей не видели твоих трусов» – убаюкивает меня внутренний голос. «Миллиарды людей не видели твоих трусов».
Мне снится гигантский рождественский календарь с сотней окошечек, но внезапно я просыпаюсь: телефон выдает уведомление, что мне пришло письмо. Я хочу выключить мобильный и пытаюсь нащупать его в темноте, но тут приходит еще одно уведомление, и еще, и еще. На часах пять минут второго. Кто шлет мне письма среди ночи? Телефон пищит снова и снова. Я думаю, что это новые комментарии в моем блоге, но, открыв почту, я вижу, что все уведомления – с Фейсбука.
В первом письме говорится, что Меган Баркер отметила меня в записи на стене. Остальные извещают о комментариях к этому посту. Судя по всему, его видела половина нашей театральной труппы. Я со страхом перехожу по ссылке и загружаю страницу. На ней – видео. На сцене выстраиваются актеры, потом на нее поднимаюсь я, запинаюсь и падаю. Меня прошибает холодный пот. Камера выдает крупный план моих трусов, видно даже нитку, свисающую с разошедшегося от старости шва. Я бросаю телефон на пол.
Это конец.
Я совсем забыла, что пьесу снимали. Это очень плохо. Просто ужасно. Меня трясет от страха и стыда. Что же теперь делать? Я велю себе глубоко вдохнуть и успокоиться. Ведь я могу удалить эту запись. Могу?
Я беру ноутбук и включаю прикроватную лампу. Телефон опять пиликает. Тяжело сглотнув, я захожу на свою страничку в Фейсбуке. Маленькая красная иконка в правом верхнем углу сообщает, что у меня двадцать две новости. О нет!
Семнадцать человек уже лайкнули видео. Я через силу смотрю на комментарии. Ого, Меган создала запись, а остальные в основном присылали смущенные смайлики или писали «ЛОЛ». Бетани, у которой в спектакле была роль кормилицы, написала: «Фу, какая пошлость!». А следующий комментарий – от Олли: «По-моему, очень мило».
Я удаляю ссылку с моим именем, и видео сразу исчезает с моей страницы, но уведомления продолжают приходить: все больше и больше старшеклассников комментирует запись и рассылают ее друзьям.
Как Меган могла так со мной поступить? Я бы никогда не сделала подобного. Я быстро отсылаю ей личное сообщение: «Пожалуйста, удали это видео!». Теперь я сижу и смотрю на экран в ожидании ответа, но он не приходит.
– Напиши мне! – шепчу я снова и снова. Но Меган молчит.
Минут через тридцать Фейсбук перестает пиликать новостями. Наверное, мои одноклассники решили поспать. Надо и мне ложиться. Но разве я смогу уснуть? К утру все посмотрят это видео. Такое чувство, что я сижу на тикающей бомбе и жду, когда она взорвется.
Несколько часов кряду я маюсь в кровати, без конца проверяя и перепроверяя телефон. Раз за разом обновляю страницу в Фейсбуке, надеясь, что Меган прочитала мою просьбу и стерла видео. В половине шестого, ошалев от усталости, я пишу Меган еще одно сообщение, умоляя ее удалить видео и закрываю глаза. Я убеждаю себя, что все будет хорошо, что Меган удалит видео сразу же, как проснется и прочитает мое сообщение.
Когда за окном начинает светать, я проваливаюсь в беспокойный сон. Из него меня выводит стук Эллиота в стену. Он стучит несколько раз, снова стучит, стучит еще – наш вариант вызова спасательного отряда. Я в ужасе сажусь и стучу, чтобы он пришел. Тут же пищит телефон. Я молюсь, чтобы это была Меган, но сообщение от Эллиота:
ОМГ! ПЕННИ, НЕ ЗАХОДИ В ИНТЕРНЕТ БЕЗ МЕНЯ, УЖЕ БЕГУ.
Я слышу, как захлопнулась дверь Эллиота и он пробежал по дороге. Я спускаюсь вниз, чтобы открыть ему дверь.
– Ты только что встала? – с порога спрашивает Эллиот.
Киваю.
– Не хочу тебя пугать, но случилось кое-что неприятное, – начинает он поникшим голосом.
– Ничего, я все знаю.
– Знаешь?
Похоже, Эллиот немного расстроился, ему нравится приносить плохие вести.
– Ты про видео? – уточняю я.
Мы проходим мимо родительской спальни, дверь открывается и из комнаты выходит папа. Завидев Эллиота, он улыбается и качает головой.
– Сейчас семь утра.
– Спасибо, но вообще-то уже одна минута восьмого, – поправляет его Эллиот, глядя на часы.
Папа вскидывает брови и, вздохнув, поясняет:
– Я не сообщал тебе точное время, а намекал, что для похода в гости еще рановато.
– Никогда не рано прийти лучшему другу на помощь, – серьезно отвечает Эллиот.
– У тебя все в порядке, Пенни? Ты вчера как на пожар в свою комнату пробежала, – взволнованно говорит папа.
– Да, все нормально. Просто…
– С домашней работой не ладится, – заканчивает за меня Эллиот. – Ох уж эти сложные французские глаголы.
– Но Пенни не учит французский! – Папа смотрит на меня так пристально, словно пытается проникнуть в мой разум и докопаться до истины.
– Она – нет, а я – учу, – мгновенно находится Эллиот. – Поэтому мне нужна помощь Пенни.
– Вот как.
Папа хмурится и чешет в затылке. Не похоже, чтобы мы его убедили.
– Как разберетесь с французским, спускайтесь на завтрак. Я сделаю глазунью. И надо обсудить поездку в Нью-Йорк.
– Хорошо, – бросаю я через плечо, и мы с Эллиотом взбегаем на третий этаж.
Я сразу запираю за нами дверь.
– Почему ты мне ничего не сказала? – возмущается Эллиот.
– Мне было дико стыдно. – Я опускаюсь на кровать. – Да и вообще, все наладится. Я написала Меган, чтобы она удалила видео, так что она скоро проснется, и ни один пользователь Фейсбука его больше не увидит.
Эллиот пристально смотрит на меня.
– А когда ты последний раз заходила на Фейсбук?
– Часов в пять утра. – Меня начинает мутить. Почему-то мне кажется, что Эллиот знает что-то важное, о чем я и понятия не имею. Но кто ему мог сказать про запись? Он не дружит ни с кем из моего класса, а я отписалась от видео, так что оно не могло появиться у Эллиота в новостях. Я открываю ноутбук и обновляю свою страничку.
– Только не это!
Какая-то малявка из девятого отметила меня на видео, загруженное на Ютьюб. И в неофициальной группе нашей школы на Фейсбуке теперь тоже есть это видео.
– Мне очень жаль, – искренне говорит Эллиот. – Но похоже, ты превратилась в медиавирус.
Глава одиннадцатая
– Что случилось, Пенни? – восклицает мама, как только я вхожу на кухню.
Я сажусь за стол и хватаюсь за голову. Хочется рыдать, но я словно остолбенела.
– Она превратилась в вирус, – скорбно говорит Эллиот, подсаживаясь ко мне.
– Ты подхватила вирус? – Папа взволнованно смотрит на меня. – Да, ты вчера такая бледная была. Дать жаропонижающее?
– Нет, она теперь медиавирус… Ну, знаете, в Интернете так бывает, – пытается объяснить Эллиот. – Помните, что случилось, когда видео голой Рианны появилось в Твиттере?
– В Интернете есть видео, на котором ты без одежды? – Папа садится за стол напротив меня. Первый раз вижу его таким серьезным.
– Нет! – я отрицательно трясу головой.
– Ну, ты там и не то что бы одетая, – задумчиво выдает Эллиот.
– Ты на видео полуголая? – Папа вскакивает, снова садится и смотрит на маму.
Мама подсаживается ко мне и берет за руку.
– Дорогая, что произошло?
Я больше не могу сдерживаться.
– На видео… я… в трусах… с единорогами! – выдавливаю я слова между всхлипываниями.
– В какой-то мере, это даже хуже, чем без одежды, – вздыхает Эллиот.
– Трусы с единорогами? – Судя по виду, папа не знает, что и думать. – Что за видео? Что за трусы с единорогами? Может кто-нибудь объяснить, что произошло?
– Пенни вчера упала на сцене, когда фотографировала, юбка задралась, и весь зал увидел ее трусы, – объясняет Эллиот.
– Самые ужасные трусы, – всхлипываю я. – Вообще-то, они раньше были самыми любимыми, поэтому я их и надела. – Я смотрю на маму сквозь слезы. – Они такие удобные. Но теперь я их ненавижу. Их надо сжечь!
– Что надо сжечь? – Едва волоча ноги, на кухню входит заспанный Том.
– Ее трусы с единорогами.
– А, я просто еще сплю, и это сон. – Том валится на кресло.
– Так ты не голая на видео? – уточняет папа.
– Да, это сон, – бормочет Том, кладет голову на стол и закрывает глаза.
Я мотаю головой.
– Ну, значит, все не так уж и плохо. Я прав