– Как тебе тефтели?
– Ммм, вкусно, – бубню я с набитым ртом, безуспешно пытаясь сохранить невозмутимый вид. Будто меня совершенно не волнует, что у меня изо рта свисают длинные, сантиметров пятнадцати, червяки-макаронины.
Ной переводит взгляд на свою тарелку, и я пытаюсь поскорее втянуть спагетти, сложив губы трубочкой. Ровно в этот момент – ну кто бы сомневался! – музыкальный автомат заканчивает песню, и в абсолютной тишине раздается громкий причмокивающий звук. И издаю его я, засасывая спагетти, которые забрызгивают мне все лицо томатной подливкой.
Ной смотрит на меня, но вместо того, чтобы высмеять или смутиться, он цепляет на вилку спагетти и шумно их втягивает. Капля томатного соуса попадает ему на лоб. Мы смотрим друг на друга и покатываемся со смеху. Теперь я не просто считаю Ноя убийственно красивым и похожим на рок-звезду – он мне нравится. По-настоящему. И это куда как важнее.
– Дай-ка я тебе помогу, – говорит Ной и берет салфетку.
Он пододвигается вплотную ко мне и стирает каплю томатной подливы под глазом. И над глазом. И со лба. И с подбородка. И с верхней губы. И с нижней губы. И…
– Неужели? – Я пристально смотрю на Ноя. – Хочешь сказать, у меня все лицо в томате?
– Нет, мне просто нравится вытирать девушек салфеткой. Такой вот фетиш. Не бойся, мой психиатр сказал, что это не опасно.
Мы вновь смеемся. Я тоже беру салфетку и стираю красный соус с его лба.
– А, так у тебя такой же фетиш? – хохочет Ной. – Я же говорил, что у нас много общего.
Отложив салфетки, мы продолжаем есть. Меня переполняет радостное волнение, даже в пальцах ног приятно покалывает.
– Твой папа сейчас тоже рисует? – спрашиваю я, намереваясь разузнать о Ное как можно больше.
Ной не отвечает: он перестал есть и уставился в тарелку.
– Нет, не рисует. Мой папа… Он умер. И мама тоже.
Я откладываю вилку и нож в сторону, мне не по себе.
– Извини, пожалуйста. Я и представить не могла.
– Я понимаю. Не страшно, – отвечает Ной с таким подавленным видом, что мне хочется стукнуть себя за мой глупый вопрос. – Они умерли четыре года назад. Так что теперь я об этом спокойно говорю.
Я не могу подобрать слова. Даже представить сложно, что со мной стало бы, если бы я потеряла одного из родителей, или еще хуже – обоих. Я вздрагиваю от одной этой мысли.
– Так ты сейчас живешь с Сейди Ли?
– Да, мы с моей младшей сестренкой Беллой живем у бабушки.
– У тебя есть сестра?
– Ага, – отвечает Ной, и его лицо сразу же смягчается.
– А сколько ей?
– Четыре, почти пять уже.
– Четыре? Но получается…
– Она была совсем крошечная, когда их не стало.
– Какое несчастье.
– Согласен. Но Сейди Ли стала для нее как родная мать, а я пытаюсь быть лучшим в мире старшим братом. – Ной отодвигает тарелку и, смотря мне прямо в глаза, продолжает. – Они погибли, когда катались на лыжах, их накрыла лавина. Когда это случилось, весь мир для меня перевернулся. У тебя когда-нибудь было такое, что ты спишь, смотришь офигенный сон, а он вдруг превращается в кошмар?
Я киваю – еще как понимаю, в последнее время все мои сны этим и заканчивались.
– То же самое происходило со мной в реальности. Вся жизнь до несчастного случая казалась радостной и беззаботной, но в одно мгновение превратилась в сплошной ужас. Так что я понимаю, что ты почувствовала в машине. Автокатастрофа показала тебе, как легко можно все потерять.
– Точно!
Ной опять пододвигается ко мне.
– О́кей, я расскажу тебе одну историю, и вообще-то я стесняюсь говорить. Хотя, чего мне тебя смущаться, я же видел, как ты вся забрызгалась соусом прапрабабушки Антонио.
Теребя край салфетки в руках, Ной продолжает:
– Когда мама с папой умерли, я стал страшно нервным. Я так боялся, что с Беллой или Сейди Ли что-то случится, что все время проверял, как они, если меня не было рядом. Разлука доставляла мне много страданий, я сидеть спокойно не мог, если они были одни, без меня.
– Ты до сих пор так волнуешься?
– Нет, слава богу. Сейди Ли поняла, что со мной творится что-то неладное, и уговорила обратиться к психологу.
– И это тебе помогло?
– Да, это и еще то, что я много писал.
Я вспоминаю о потрепанном блокноте в машине Ноя.
– А что ты писал?
– Просто мысли, страхи, все такое. Легче становится, когда обо всем напишешь.
Я вспоминаю, как мне помогли недавние посты в блоге, и соглашаюсь.
– Помнишь, в машине я сказал тебе, что «время лечит»?
– Да.
– Когда мои родители умерли, мне это сказала Сейди Ли, и я на нее здорово разозлился. Но это так, время лечит. – Ной берет меня за руку и продолжает с ободряющей улыбкой:
– Ты тоже справишься. Вечно из-за аварии волноваться не будешь. Хочешь расскажу, что мне советовал психолог?
– Да, конечно.
– Не сопротивляйся.
– В смысле?
– Когда снова запаникуешь, не сопротивляйся своим чувствам. От этого будет в миллион раз хуже. Просто скажи себе: «Хорошо. Сейчас я волнуюсь, но это нормально».
– И поможет?
– Мне помогло. Психолог велела мне представить свой страх. Почувствовать, как он сидит внутри, где именно, какого он цвета и размера. А потом сказала: «Теперь смирись с ним и наблюдай».
– И что потом?
– Страх испарился.
– Ого.
С минуту мы сидим в тишине.
– Я не так представлял себе наш обед, – говорит Ной с извиняющимся видом. – Не обижайся.
– Ну что ты. Все было здорово. И этот разговор мне очень помог. Ты и представить не можешь насколько. До него я очень боялась, что схожу с ума.
– Нет, ты не сходишь с ума. Хотя ты, конечно, немного сумасшедшая.
– Сам такой, – улыбаюсь я.
В сумке звонит телефон. Мне не хочется его замечать, хочется остаться в этом единении с Ноем, но я не могу.
– Извини. Лучше мне ответить. Вдруг у мамы что-то срочное.
– Конечно.
Я смотрю на экран – Эллиот. Мучаясь от угрызений совести, я включаю автоответчик. Лучше я все объясню ему потом. Эллиот поймет. Я прячу телефон обратно в сумку со словами:
– Все в порядке, это просто Эллиот.
– Кто такой Эллиот?
– Мой лучший друг. Он прилетел с нами. Они с папой сейчас смотрят город.
– Уверена, что не хочешь ему перезвонить?
– Нет, все в порядке. Мы вечером наболтаемся.
– Йоу-йоу-йоу! Как вам тефтели?
Боже, он серьезно?! Антонио нависает над нашим столиком с довольной улыбкой. Мне хочется вылить ему на голову соус его прапрабабушки.
– Офигительно, – отвечает Ной.
– Да уж, вкуснятина, – процеживаю я.
– Супер! – Антонио присаживается на край стола, и мне хочется взвыть.
– Так что, Ной, ты у нас весь в делах, да?
– Ага.
Ной достает бумажник.
– Прости, чувак, пора бежать. Надо еще Пенни отвезти.
Антонио собирает посуду, а Ной достает из кошелька кипу долларовых бумажек.
– О-окей. Ты приходи еще, идет? Тебе здесь рады.
Ной кивает и поднимается из-за стола. Я тоже встаю, а в душе борются радость и грусть. Мне не хочется покидать это волшебное место, но с другой стороны, теперь мы с Ноем побудем вдвоем.
Мы прощаемся с Антонио и идем обратно в «подводный» коридор. На этот раз Ной не спешит включать подсветку.
– Пенни, я очень рад, что провел День волшебных случайностей с тобой, – говорит он так тихо, что я едва различаю слова.
– Я тоже рада, – шепчу я в ответ.
И когда Ной тянется к выключателю, то легонько задевает рукой мою руку. Он касается меня едва заметно, но все тело трепещет от этого прикосновения. Так рябь пробегает по глади озера от скользнувшего по воде камня.
Глава двадцать вторая
Мы выходим на холодный воздух, и кажется, что меня выдернули из глубокого сна. Я зажмуриваюсь от бледного зимнего солнца, сильно тру глаза и поворачиваюсь к Ною. Он отвечает улыбкой на мой взгляд, и я чувствую, что все изменилось: мы зашли в здание малознакомыми людьми, а теперь нас связывает невидимая нить.
– Хочешь еще куда-нибудь съездить? – предлагает Ной.
Я соглашаюсь, но тут звонит телефон. Ной достает из кармана мобильный и перед тем, как ответить, сообщает мне, что звонит Сейди Ли.
– Привет, ба. Да, все хорошо. Почему? Что-то случилось? А, ясно. Нет проблем, скоро будем.
– Все в порядке? – спрашиваю я с тяжелым предчувствием.
– Да, но они просят, чтобы мы вернулись. Твоя мама хочет посмотреть на диадему, а Сейди Ли – чтобы я подвез ее до садика Беллы. – Переминаясь с ноги на ногу, Ной продолжает: – Мы сможем увидеться еще раз? Когда ты уезжаешь?
– В воскресенье.
У меня опускаются руки: завтра я буду до поздней ночи занята на свадьбе, а утром в воскресенье мы улетим домой. Увидеться с Ноем еще раз мне не удастся.
– Во сколько в воскресенье?
– Рано утром, – отвечаю я, уставившись в землю.
– Не может быть! И что, это все?
Я печально киваю, а в мыслях злюсь. Разве это честно, что мы больше не увидимся? Разве честно, что я встретила такого веселого и доброго, подходящего мне человека, но у меня всего один день, чтобы с ним пообщаться? Как несправедливо!
– Что ж, значит буду планировать поездку в Великобританию на следующие каникулы, – улыбается Ной.
Приходится напрячь все лицевые мышцы, чтобы растянуть рот в ответную улыбку.
Мы садимся в машину и едем в отель.
Всю дорогу назад меня гложет печаль и разочарование, но я стараюсь не подавать вида. Ной опять комментирует все повороты и светофоры, мы о чем-то болтаем, но в голове вертится только одна мысль: «Это несправедливо!». Когда мы въезжаем на парковку отеля, я едва сдерживаю слезы.
– Знаешь, что такое «переломный момент»? – спрашивает Ной, заглушив мотор.
Отрицательно качаю головой.
– Это такой момент в начале фильма, когда с главным героем случается что-то, навсегда меняющее его жизнь. Ты смотрела Гарри Поттера?
Киваю.
– В переломный момент жизни Гарри Хагрид вручает ему приглашение в Хогвартс и говорит, что тому суждено стать великим волшебником.