– Что ты имеешь в виду? – Выражение лица Вигдис чуть изменилось. Помешкав, она наполовину приоткрыла дверь, повернулась спиной к Кайсе и прошла вперед на кухню.
Давно уже Кайса не ощущала этого запаха в домах. Так пахло, когда люди всю жизнь ходили между домом и сараем, запах, напоминавший о жареном беконе. Он прочно въедался в стены, сколько бы жители ни снимали рабочую одежду в сарае и ни мылись перед тем, как войти в дом.
Кухня оказалась старенькой, но чистой и аккуратной. Тут не было ремонта несколько десятилетий. Светло-желтые фасады, наклонные откидные дверцы на верхних шкафах и старомодная сточная раковина у двери в коридор. На стене у окна висели календарь и несколько фотографий. На некоторых из них Кайса узнала Юханнеса в разном возрасте. Везде он широко улыбался и выглядел спокойным и счастливым ребенком. На двух фотографиях он был вместе с Вигдис и мужчиной. Наверняка отец, очень похож на Юханнеса, тот же маленький широкий нос и темные сросшиеся брови над карими глазами. Еще Кайса заметила самодельную ключницу рядом с дверью в гостиную: овальную отшлифованную доску со словом ключи, выжженном на дереве. На крючках висели связка ключей, несколько отдельных ключей, среди них один, на котором болталось маленькое деревянное сердечко.
Вигдис уселась за белый деревянный старенький стол, накрытый скатертью с хардангерской вышивкой[6], сделав приглашающий жест присесть на стул напротив.
Кайса сказала, что прекрасно понимает, почему Вигдис осуждает ее, но в то же время было бы неразумно обрушивать всю вину на нее, ведь Юханнес покончил с собой после допроса в полиции.
Вдруг она заплакала. Напускное спокойствие на лице превратилось в подавленную гримасу, морщины вокруг глаз стали глубже. Вигдис закрыла рот рукой и сглотнула. Немного погодя она сказала:
– Он – это все, что у меня было. Были только он и я.
Вигдис с мужем поженились, будучи «очень взрослыми», как она выразилась. Ей было тридцать девять, когда родился Юханнес, очень желанный ребенок. Муж погиб при крушении рыбацкого судна, когда Юханнесу было четырнадцать, рассказала она, достав носовой платок из кармана халата, прижала его ко рту и посмотрела в окно.
Наступила тишина, пока Вигдис не высморкалась и не сказала:
– Юханнес никогда не убил бы Сиссель.
– Он болел? – начала Кайса, прощупывая почву.
– Он не представлял опасности ни для кого, кроме себя самого, – грустно ответила она. – Последний год он был здоров, но летом страх вернулся. Страх мучил его еще с подросткового возраста. И все стало хуже после смерти Сиссель. Убийство очень сильно подействовало на него.
– Он обращался за медицинской помощью?
– Да, но он был в списке ожидания. Места для него не было.
– Он оставил вам какое-нибудь прощальное письмо?
– Нет.
– Насколько хорошо Юханнес знал Сиссель?
– Они постоянно проводили время вместе, когда были моложе. Они с Юханнесом были ровесниками.
– Я так поняла, что их семья переехала сюда, когда Сиссель была подростком. Вы много общались с ними?
– Нет, они больше держались сами по себе. Кроме посещений молельного дома, конечно.
– Как бы вы описали Сиссель?
– Что я могу сказать… очень милая, но как будто с ней было… что-то не так.
Кайса вопросительно посмотрела на нее:
– Потому что она не разговаривала?
– Да, и поэтому тоже. Но это случилось позже.
– Тогда что вы подразумеваете под «что-то не так»?
– Она была похожа на запуганного птенца, уже когда они сюда переехали. Я часто думала о том, что у этой девочки не все было хорошо. Что-то было неладно. Она казалась такой забитой, покорной и в то же время всегда искала общения. У меня сложилось впечатление, что ей нравилось бывать у нас, ей было приятно находиться с Юханнесом, она этому очень радовалась. Но когда она стала старше, отец стал запрещать ей приходить сюда, ему это не нравилось.
– Она еще разговаривала тогда?
– Да, в первые годы после переезда сюда она еще говорила.
– А после она вообще перестала разговаривать? Даже с Юханнесом?
– Нет… или… Я не знаю. Думаю, что-то она ему рассказывала, поэтому он так злился на ее отца. Он терпеть его не мог.
– Разве это было не из-за ссоры по поводу деревьев, которые срубил Педер Воге?
– Нет, это всего лишь один из примеров того, каким зловредным был Педер. Юханнес считал, что он срубил деревья ему в наказание.
– За что же?
– За то, что он нравился Сиссель.
Кайса вспомнила слова Юрунн Шлеттебё о том, что отец ревновал.
– Когда отца убили…
Вигдис Стёйлен прервала ее решительно:
– Это сделал не Юханнес. Он был дома, со мной, когда это случилось.
– Значит, у него было алиби?
– Да, вроде бы это так называется.
Кайса сменила тему:
– Юханнес и Сиссель встречались, когда были моложе?
– Во всяком случае, он очень любил ее.
Кайса вспомнила про пакеты с детской одеждой.
– Я думаю, у нее было очень нехорошее прошлое, – продолжила Вигдис. – Что-то в этой семье было совсем неправильно.
Кайса бросила взгляд на ключ, похожий на тот, который был у Бенте Рисе.
– Вы упомянули, что он навещал Сиссель, когда она осталась одна.
– Да, он говорил, что собирается снова сделать ее нормальной. Так и говорил. – Она грустно улыбнулась. – Все ведь говорят, что Юханнес сам был ненормальным. Но он был добрым, переживал за нее.
– Значит, он приходил к Сиссель после смерти отца?
– Да, у него даже был ключ. Летом она начала запираться в доме, никому не открывала дверь. Юханнес очень беспокоился за нее, ходил проведывать ее каждый вечер. Боялся, что… что она может что-нибудь с собой сделать, мне кажется. – Вигдис тяжело вздохнула. – У Юханнеса тоже все было не очень гладко. Когда он перевозбуждался или им овладевал страх, он не мог произнести ни слова. Его дразнили все детство и юность. К тому же он принимал все слишком близко к сердцу, я думаю, поэтому он так боялся всего. Всегда боялся быть недостаточно хорошим. Или лучше сказать: он никогда не был достаточно хорошим. Они с Сиссель… были довольно похожи.
Обе женщины сидели молча, пребывая в своих мыслях. Наступила умиротворяющая тишина.
Вышло солнце и освещенными ветками большой березы за окном начертило линии на кухонном столе. Вигдис приподняла оборку шторы и выглянула.
– Надо бы вымыть окна, – сказала она.
Поблагодарив, попрощавшись и уже уходя, Кайса быстро обернулась и увидела, что Вигдис по-прежнему сидит и смотрит в окно. Кайса стояла так, что своим телом закрывала ключницу рядом с дверью. Она быстро сняла ключ с вырезанным деревянным сердечком и положила в карман.
Погода стояла безветренная, и солнце мерцало сквозь тонкую пелену облаков. Но воздух был ледяным, наверное, скоро выпадет снег, и штормы в это время обычно ждали своей очереди в океане.
Кайса шла в школу встречать Теу и Андерса, и как раз в тот момент, когда она завернула за угол, зазвонил школьный звонок. Первой вышла на улицу Туне. Закинув рюкзак за плечи, она побежала вниз по лестнице. Ее лицо засияло, когда она увидела Кайсу с Юнасом.
– У тебя так много дел, – улыбнулась Кайса.
– Да, я… ээ… – Она оглянулась. Несколько девочек вышли из главного выхода. – Мне нужно домой заниматься, – быстро сказала она, бросив взгляд на девочек. – Можно я погуляю с Юнасом попозже вечером?
– Да, конечно, было бы здорово, – ответила Кайса.
По дороге домой с детьми она увидела женщину, сидевшую на старой платформе для молочных бидонов между магазином и школой. Местные жители, особенно дети и молодежь, часто пользовались платформой как местом встречи, скамейкой, на которую можно присесть.
– Привет, Анне-Гру, что это вы тут сидите? – спросила Кайса, подходя к ней.
– Да жду Пернилле, – ответила та. – Она всегда выходит последней.
Кайса не знала, что и сказать. Пернилле – та девочка, трагически погибшая в аварии в мае, а Анне-Гру – ее мать. Эльзе из магазина рассказала, что Анне-Гру положили в психиатрическую больницу в Олесунне. Кайса не знала, что ее отпустили домой в Лусвику. Она казалась сильно накачанной лекарствами. Что-то безжизненное было в ее чертах, словно мышцы на широком круглом лице были парализованы. Ее взгляд застыл, а уголки рта опустились как будто под силой тяжести. Иссиня-бледная кожа как снятое молоко, жирные волосы, темная челка свисала на глаза. Одета она была в защитного цвета зимнюю куртку, изношенную и грязную вдоль молнии.
– Она вот-вот придет, – сказала Анне-Гру монотонным голосом. – Я подумала, что сегодня на обед приготовлю блины, ведь это любимое блюдо Пернилле. – Она соскользнула с платформы и схватила Кайсу за локоть. – Она ведь скоро придет, правда?
Она нахмурилась, взгляд скользнул по плечу Кайсы, и, ничего не говоря, ушла. Кайса обернулась и увидела, что Вегард Дьюпвик, их арендатор, стоит у магазина. Он пошел навстречу Анне-Гру, обнял ее за плечи, и она прижалась к нему. Казалось, она плачет. И они вместе пошли вниз к церкви и кладбищу на лужайке.
Эльзе упоминала, что Вегарда видели вместе с Анне-Гру. Ходили слухи, что они в отношениях. Анне-Гру уехала из Лусвики еще в молодости, но вернулась пару лет назад. Никто не знал, кто был отцом Пернилле, и кто-то даже думал, что это мог быть Вегард, так трепетно и заботливо он относился к ней. Пернилле много времени проводила с ним на его яхте, он даже научил ее управлять ею. А когда она играла в гандбол, он всегда сидел на трибуне вместе с матерью и болел за нее.
Кайса остановилась и посмотрела им вслед. Бедная женщина, подумала она.
– Что с ней такое, мама? – спросил Андерс. – Странная она.
– Нет, она не странная, – сказала Кайса. – Просто очень несчастная. Это мама той девочки, погибшей в аварии.
– Тогда мне очень жаль ее. Ты тоже стала бы такой, если бы я умерла? – спросила Теа.
– Нет, не думаю. Но мне было бы так же больно.