Девушка, переставшая говорить — страница 16 из 42

От боли потемнело в глазах. Она ослабила шарф на шее и прижала его к носу.

«Уходи отсюда!» – кричали ее инстинкты. Но она застыла на месте, пошатываясь. Ее затошнило и чуть не вырвало, она заставила себя дышать спокойно, открытым ртом, и поспешила в коридор, выбралась наружу и дрожащими пальцами заперла за собой дверь. Мороси в воздухе уже не было. Острые холодные льдинки кусали ее лицо.

У нее было гадкое чувство, что кто-то за ней наблюдает, и Кайса несколько раз оглянулась. В тени сада она остановилась, нагнулась вперед, пошатываясь, положила руки на колени. В глазах рябило, ее охватила паника, и стало трудно дышать.

Его здесь больше нет. Опасности нет, сказала она самой себе.

Головокружение по мере пути отступало, она шла через сад и по дорожке, мимо обрыва у подножия горы. Она никого не видела, только слышала свист ветра в кронах деревьев. И тем не менее ей казалось, что чей-то взгляд прожигает ей спину.

28

Мать была солдатом в Армии спасения, и дети тоже участвовали в различных мероприятиях организации. Это было похоже на убежище, где их окружали теплом и заботой. Всем троим было хорошо находиться там.

Девочке казалось, что мама – самая красивая из всех солдат в темной форме со светло-синими погонами. Она обожала сидеть с ней рядом и слушать ее пение, у мамы был высокий красивый голос. А когда она пела «Он не брал блеск от жизни»[8], девочка улыбалась. Она как будто и правда верила в каждое слово и всегда так радовалась, когда они были в Армии спасения.

Мальчик добыл себе флаг Армии спасения и повесил его над своей кроватью. Флаг был красный с синей окантовкой, а посередине – восьмиконечная желтая звезда с надписью «Кровь и огонь». Рядом с ним висели рисунки символов Армии, которые он сделал: меч, корона и щит.

Недавно он также повесил туда листок, где его детским почерком была написана одна из семи заповедей Армии: «Наказание за грех справедливо и вечно». Он сделал это вечером после того, как они с мамой ходили на встречу в Армию. Молебен был о справедливости Бога. По пути домой он посмотрел на маму и сказал: «Неправда, Бог не справедлив, если бы это было так, он бы заставил папу перестать быть таким злым».

Мама остановилась, присела на корточки перед ним и взяла сына за обе руки.

– Знаю, что тебе трудно понять это, – сказала она. – Но я думаю, что Бог справедлив. И однажды все, и папа тоже, предстанут перед судом за свои грехи.

Дети не поняли, что значит «предстанут перед судом», и девочка спросила:

– Бог накажет папу?

Мама не ответила, только погладила ее по щеке.

– Может быть, иногда Богу нужна помощь, чтобы быть справедливым, – сказал мальчик не по годам взрослым тоном, и мать потрепала его по волосам.

– Можно и так сказать, – сказала она, грустно улыбнувшись.

Перед тем как лечь спать вечером, мальчик сел за свой стол, написал те слова и повесил на стену.

«Наказание за грех справедливо и вечно».

29

Когда Кайса вернулась домой, Карстен все еще сидел, склонившись над бумагами.

– Привет, – сказал он, подняв глаза и улыбнувшись, но выражение его лица тут же изменилось. – Боже мой! Что с тобой произошло?

Кайса не собиралась ничего рассказывать Карстену о том, где была, пока не увидела свое отражение в зеркале в коридоре и поняла, что выбора у нее нет. Над левой бровью образовался синяк, а нос распух и покраснел.

– Я… я должна рассказать тебе кое-что, – сказала она, садясь.

– Вот как?

Было не так много вариантов рассказать об этом, и она почувствовала себя глупо, как нашкодивший ребенок. – Я была в доме Сиссель.

– Что? Ты что, с ума сошла?

Он с недоумением смотрел на нее, пока она рассказывала о случившимся.

– Как ты могла до такого додуматься! – сказал он, когда она закончила. – Вести расследование – не твоя работа! Это переходит все границы. И ты больше всех остальных должна была выучить это назубок. Я думал, что мы договорились о том, что тебе нужно придерживаться обычных журналистских методов, когда…

– Да-да, знаю, – прервала Кайса, вздыхая. – Ты обязан рассказать об этом Эггесбё?

– Да, я должен. Там мог быть убийца.

– Я совсем не нарушила место происшествия, – сказала Кайса. – Полиция уже закончила исследования, я не…

– Тебе не следовало этого делать, – перебил ее Карстен. – И что, о господи, тебе там понадобилось?

– Я собиралась написать статью о жизни Сиссель, она меня заинтересовала, и я подумала о тех записных книжках, которые она…

Карстен перебил ее:

– Которые упустила полиция?

– Нет, но…

– Ты, видимо, думаешь, что полиция совершенно не компетентна.

– Так они нашли записные книжки?

– Ты когда-нибудь прекратишь? Ну да, они нашли одну. – Он задумчивым взглядом посмотрел на Кайсу. – Закрой глаза.

– Зачем это?

– Эксперимент.

Карстен попросил ее еще раз рассказать пережитое, но более детально. Пока она рассказывала, он вставлял вопросы и просьбы описать что-то подробнее.

Она удивилась книгам на полке в гостиной. Обе были о сексуальных домогательствах и насилии в христианской среде.

Когда она дошла до той части, где ее застал врасплох незнакомец, Карстен стал настойчивее, не желая сдаваться, даже когда она говорила, что ничего не видела.

– Было темно, меня ударили по голове, из носа потекла кровь, сознание помутилось, и я ничего не видела, – наконец сказала она немного удрученно, открыв глаза. – Это было похоже на допрос.

– Часто бывает так, что человек фиксирует что-то важное, просто не знает об этом. Возможно, ты вспомнишь что-то позже.

– Мне кажется… что на нем были кроссовки, – медленно проговорила Кайса.

– Какие?

– Понятия не имею. Я видела только светоотражающие полоски.

– И все?

– И запах.

– Какой запах? Попробуй описать его.

– Сладковатый, я думаю, это духи. Точно не знаю.

– Могла это быть женщина?

– Возможно.

– Хорошо, – довольно сказал Карстен. – Вот видишь. Часто замечаешь намного больше, чем кажется.

– И еще кое-что. У Сиссель было сексуальное нижнее белье. Много кружевных трусов и лифчиков.

– Хм, а это разве так странно? Разве их нет у большинства женщин? У тебя тоже, – сказал он с улыбкой.

– Она как будто бы не совсем такого типа женщина.

– А ты такого?

– Определенно да.

30

Звоня в дверь, Кайса улыбнулась самой себе, потому что инстинктивно выпрямила спину, услышав шаги в коридоре.

Ольга была строгим учителем, не терпящим никаких беспорядков в классе. Кайсе, учившейся еще в начальной школе, она уже тогда казалась старой. Поэтому сейчас она смотрела на открывшую дверь женщину с удивлением. Ольга выглядела точно так, какой запомнила ее Кайса двадцать пять лет назад. Волосы собраны в тугой пучок на затылке, острый взгляд пробуждал знакомый страх сделать что-то не так, что может привлечь ее внимание и соответствующую резкую реакцию.

Ольге редко нужно было говорить что-то еще, кроме имени «согрешившего». В памяти Кайсы голос Ольги запечатлелся подобно звуку хлыста, но сейчас женщина, стоявшая перед ней, произнесла ее имя мягким тоном с широкой доброжелательной улыбкой.

– Как я рада тебя видеть, Кайса. Заходи, заходи.

Ольга была женой священника и жила в старой усадьбе пастора прямо у церкви. Они вошли в гостиную с окнами в мелкую клеточку, кружевными шторами и старой добротной мебелью.

– Вы по-прежнему живете здесь? – спросила Кайса.

Ольга рассказала, что новый священник не захотел здесь жить, когда они с мужем вышли на пенсию несколько лет назад. Он с семьей построил себе собственный дом, а эту усадьбу выставили на продажу, и они решили выкупить ее и привести в порядок.

Она вышла на кухню и вернулась с кофе и пирогом. Даже ее походка была точь-в-точь такой, как помнила Кайса: пружинящая, легкая, чеканная.


Ольга спросила Кайсу о работе и семье и отметила, как здорово, что они позаботились о доме тетушки Кайсы. Она, конечно, была в курсе того, что случилось с Карстеном, и поинтересовалась, как у него дела. Но довольно скоро разговор перешел на Сиссель Воге.

– Вы ее знали? – спросила Кайса.

– Я учила ее, – кивнула Ольга. – Тихая и скромная девочка. Мне кажется, на самом деле она была очень умной.

– На самом деле?

– Да. Я заметила у нее способности к математике, например. Но ей мешали проблемы с концентрацией. Часто бывало, что она не делала уроки, или делала не те уроки, недостаточно или слишком много, в таком духе. Как будто она не следила за заданиями, а на занятиях зачастую казалась отсутствующей.

Ольга не помнила, чтобы Сиссель когда-нибудь поднимала руку, чтобы ответить на вопрос. Также было невозможно заставить ее читать вслух в классе или выступать перед всеми. А когда в спортивном зале проводились разные мероприятия, она никогда не участвовала, просто сидела и смотрела, не желая идти на сцену. Однажды, когда пришли полицейские, чтобы провести беседу о вреде употребления наркотиков, Сиссель вообще исчезла. Закрылась в туалете.

– Мне кажется, ей не нравилось в спортзале, – сказала Ольга.

– Я слышала, что ее не было в школе несколько месяцев в конце последнего класса?

– Да, все так. Я даже поехала к ней домой, беспокоилась. Но меня не пустили и не дали с ней увидеться.

– Это тогда она перестала разговаривать?

– Возможно… Да, должно быть, как раз в то время.

– А вы не помните, она как-то изменилась перед тем, как заболеть? Я имею в виду физически.

Ольга подвинула Кайсе тарелку с пирогом и предложила еще кусочек.

– Я же могу тебе доверять?

Кайса угостилась и кивнула.

– Она стала не только молчаливей, но и поправилась.

– Вы думаете, что она могла быть беременна, – произнесла Кайса, скорее констатируя, чем спрашивая.