Эвен подошел к столу и полистал свои бумаги.
– И это не невозможно. Она была на пробежке, а вернулась домой около половины шестого.
– Нам нужно проверить истории девочек и посмотреть, что выяснится из пробы ДНК Шпица, плюс копнуть глубже его жизнь, – сказал Карстен. – Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки.
Когда Кайса вошла в кафе «Лунное затмение» в Олесунне, Ирис Хуле уже сидела и ждала ее. Поисковая операция Туне пока не принесла никаких новостей, казалось, что полиции совершенно не за что ухватиться. Если что-то произойдет, ее коллеги из «Суннмёрспостен» возьмут это под контроль. Она обсудила идею написания большой статьи о Сиссель с репортажным редактором, и тот дал ей полную свободу действий. И первое, что сделала Кайса, это договорилась о встрече с той женщиной, которую нашла в Интернете.
На вид Ирис Хуле было около сорока, у нее были живые серые глаза, узкое лицо с веснушками и короткие светлые кудри. Хотя Кайса сгорала от желания расспросить ее о Сиссель, но предоставила той возможность рассказывать обо всем в свободном порядке.
С исключительной открытостью Ирис рассказала о сексуальном насилии, которому она подвергалась с тринадцати до восемнадцати лет. Это невозможно было слушать без возмущения. Проповедник, насиловавший ее, был уважаемым человеком.
– Никогда молельный дом не был так полон прихожан, как в те дни, когда он проповедовал, – сказала она. – Он был очень харизматичен, люди обожали его, особенно девочки и женщины.
– Вы думаете, он…
– Я была не единственной, – перебила она.
После того как Ирис предала огласке свою историю, к ней обратились несколько женщин, переживших то же самое. Но они были настолько подавлены стыдом, что не осмеливались рассказать об этом кому-нибудь. Кроме того, многие вышли замуж, родили детей, все еще активно участвовали в христианской жизни и до смерти боялись, что кто-нибудь о чем-нибудь узнает. Они испытывали одновременно ответственность и вину.
Она покачала головой:
– Именно поэтому это так трудно. Стыд. Чувство вины.
– Но это ведь его ответственность, а не ваша. Вы были ребенком, а он – взрослым мужчиной, – возразила Кайса.
– Да, но мое тело реагировало на то, что он делал со мной, это чувство… сексуального желания, это и было таким трудным. Все это грязное и греховное.
Ирис рассказала, что в конце концов она заболела психически. – Я мылась по несколько раз на дню, пытаясь смыть с себя грязь, я ощущала ее словно оболочку на коже. Я терлась до крови и начала резать себя. Кончилось все моей неудавшейся попыткой совершить самоубийство.
– А как же ваши родители – вы не рассказали им?
– Нет, я не смела. Ведь тогда они бы узнали, что делала я. К тому же они его уважали. Он говорил, что они не поверят мне, угрожал мне, что хуже всего придется маме и папе, если я расскажу кому-нибудь. Еще он говорил, что во мне поселился дьявол и соблазнял меня и это я виновата. Он заставлял меня становиться на колени и молиться вместе с ним, просить прощения за то, что я делала.
Ее голос оборвался, и она спрятала лицо в ладонях.
Кайса подождала, пока она возьмет себя в руки, и спросила, что явилось причиной тому, что Ирис все-таки обнародовала свою историю.
Когда Ирис было восемнадцать, ее положили в психиатрическое отделение больницы в Олесунне. Там она познакомилась с психиатром, которому удалось понять, что скрывается за ее страданием, хотя для того, чтобы открыться и рассказать ему все, потребовалось много времени.
– Но и сейчас, когда я говорю об этом, мне стыдно. И так будет всегда.
– Но за что вам должно быть стыдно сейчас, вы же…
Ирис перебила ее:
– Потому что моему телу нравилось то, что он со мной делал. – Она в упор посмотрела на Кайсу. – Понимаете? – Она опустила глаза. – Но ответственность за это я больше не чувствую. Только… только этот проклятый стыд.
– В конце концов, вы все рассказали кому-то?
– Да, на одной из встреч в молельном доме я взошла на кафедру проповедника и все рассказала. Поднялся ужасный шум, и люди встали и ушли. Он тоже ушел. И мои родители ушли.
– Вы заявили на него в полицию?
– Нет, меня уговорили не делать этого. К тому же у меня не было никаких доказательств и стоял штамп о том, что я психически нестабильна.
– Какие у вас сейчас отношения с родителями?
– Я мало общаюсь с ними, – ответила она, не желая углубляться.
Пошел дождь, сначала отдельные капли, но вдруг разверзлись хляби небесные, и люди за окном кафе побежали, надевая капюшоны на голову и доставая зонтики. Некоторые искали укрытие под козырьком обувного магазина на другой стороне улицы.
– Вы хорошо знали Сиссель? – спросила Кайса.
Ирис Хуле ответила на вопрос не сразу.
– Есть причина, почему я рассказываю вам все это. Я познакомилась с Сиссель, когда ей было около двенадцати лет, она тогда переехала в Олесунн. Она была на несколько лет младше меня, а я активно принимала участие в работе с детьми в молельном доме, устраивала различные мероприятия, экскурсии и летние лагеря.
Кайса знала только то, что Сиссель жила в Олесунне до того, как ее семья переехала в Лусвику, но не знала, что она жила еще где-то прежде.
– Сиссель приехала в Олесунн приемным ребенком, – сказала Ирис.
– Грета и Педер Воге не ее биологические родители? – удивленно спросила Кайса.
– Нет, вы разве не знали об этом?
– Нет. Я думаю, никто в Лусвике об этом не знает. По крайней мере, никто не упоминал об этом. Вы что-нибудь знаете о ее прошлом?
– Нет, я знаю очень мало. Она не рассказывала, откуда она родом и ничего о своей семье, хотя мне было любопытно и я много раз спрашивала ее. Только однажды она кое-что сказала. У меня был младший брат, я брала его с собой в молельный дом. Она как-то раз попросила дать подержать его, и вдруг, совершенно неожиданно, сидя с ним на коленях, заплакала. Я попыталась успокоить ее, спросила, почему она плачет. И тогда она сказала: «Я скучаю по своему братику». Но на этом все, большего она не хотела говорить.
– Значит, у нее был брат, – задумчиво констатировала Кайса.
– Кстати, сначала она жила у другой семейной пары. У них не было своих детей, но потом им удалось родить мальчика, у которого случилась родовая травма, и они были не в силах заботиться об обоих детях. – Ирис снова посмотрела на Кайсу взглядом, полным глубокой печали. Она перевела дух и сказала: – Педер Воге – это проповедник, насиловавший меня.
Кайса ошарашенно уставилась на нее.
– Почему я и решила с вами встретиться, – сказала Ирис. – Поэтому я рассказываю вам все это. Чтобы вам стало понятно.
– Вы думаете, что он и Сиссель насиловал?
– Я совершенно уверена в этом.
– Откуда приехала Сиссель?
– Не знаю, но, во всяком случае, она говорила на румсдальском диалекте.
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Солнце осветило мокрую брусчатку пешеходной улицы.
Ирис подозвала официанта.
– Мне пора бежать, но если вас интересует что-то еще – звоните. Кстати, я знаю ту семью, где Сиссель жила изначально. Могу позвонить ее приемной матери и спросить, знает ли она что-нибудь о ее прошлом, если хотите.
– Было бы хорошо, – сказала Кайса. – Не могли бы спросить, могу ли я поговорить с ней?
Ирис пообещала сделать это.
Они попрощались у выхода, и Кайса проводила ее взглядом. Хрупкое создание с огромным багажом за плечами.
Брат Сиссель. «Что с ним стало?» – подумала она.
Кайса прошла вниз к гавани, чтобы сесть на катер через фьорд. До отправления оставалось двадцать минут, и она решила забежать в рыбный магазинчик и купить клипфиск[13]. На выходных она собиралась приготовить бакалао[14]. Еще она купила немного вяленой рыбы кусочками и прошла по краю пристани к причалу. Там она присела на один из столбов, к которому обычно пришвартовываются суда, и стала жевать вяленую рыбу.
Этот вкус навеял ей воспоминания об отце. Он умер, когда Кайса была подростком, через несколько лет после их переезда из Лусвики в Аскер, откуда родом была мама. Он обычно развешивал вяленую рыбу сушиться в сарае, а когда она высыхала, клал ее на старый чурбан и стучал по ней обухом топора, чтобы рыба расщепилась и было легче снять кожу.
Как же ей повезло, у нее было такое благополучное детство, оставившее только светлые воспоминания.
Каким же было детство Сиссель? Теперь картина ее жизни вырисовывалась яснее, и она было совершенно иной, чем Кайса представляла себе ее раньше.
Между островами Гудёя и Валерёя, прямо над равнинным островом Гиске, она увидела темные тучи, идущие с моря. Поднялся ветер, на волнах появились пенистые гребни, и они стали плескаться о пристань. Увидев приближающийся катер, она встала и поспешила к причалу.
Кайса села у окна с правого борта, чтобы смотреть на открытое море. Когда катер чуть отплыл, она позвонила своему бывшему мужу Акселю.
Полиция прибегала к помощи Акселя как психолога-аналитика во многих делах, и они много раз сотрудничали с Карстеном. Акселю трудно было принять их отношения с Карстеном, он долго не терял надежду спасти их с Кайсой брак. Но когда Карстен был ранен и было неизвестно, выживет ли он, Аксель смирился. После этого их ранее накаленные отношения успокоились и они хорошо общались по поводу детей.
На самом деле она позвонила, чтобы обсудить, когда Теа и Андерс смогут приехать к нему на Рождество, так как в этом году они должны провести его у папы. И когда он ответил, ее мысли по-прежнему были о Сиссель.
– Как называется диагноз людей, перестающих разговаривать? – спросила она.
– Мутизм, – ответил он. – То есть, как правило, речь идет о частичном мутизме. Почему ты спрашиваешь?
Кайса ответила, что это в связи с жертвой убийства в Лусвике.
– И как развивается такой частичный мутизм?