Невеста потянула новообретенного спутника жизни назад в кирху. Не знаю, что я сделала бы на ее месте. Под венец обычно идут без огнестрельного оружия. Наверно, выломала бы доску из ближайшей скамьи и пошла бы косить сплеча. Девушки из Джей-Эф-Кей не любят, когда пачкают их заветную мечту. По-моему, коренастый парень испытывал что-то подобное. Возможно, он был влюблен в невесту – говорят, это распространенное явление среди свидетелей жениха. Во всяком случае, сравнение со свиньей задело его не на шутку. Если бы не менты, парень уже давно бы выбил у Менструазы ее чертов мегафон.
– Заткнитесь, мерзавки! – прокричал он, вырываясь из полицейских рук. – Сумасшедшие недотраханные коровы! Заткнитесь!
И тут… тут произошло нечто совсем невообразимое. Меня трудно потрясти гадостями – уж больно много их я повидала за свою недлинную жизнь, но эта гадость была одной из самых гадких. В свадьбу полетели комья грязи. Лишь тогда я поняла, зачем камрадки принесли с собой термосы с широким горлом – из тех, в каких берут горячую пищу на пикники. Только тут речь шла не о пище, а о грязи – жирной, густой, омерзительной. Не знаю, что они туда намешали – возможно, свиное дерьмо, потому что вонь стояла нестерпимая.
Первый грязевой снаряд прилетел прямиком на белую манишку коренастого свидетеля. За ним – еще и еще комки. Я не видела, куда попало большинство из них: мой взгляд был прикован к белому платью, к расплывающемуся на нем отвратительному пятну. Сволочные анархо-феминистки осквернили платье невесты, осквернили мою детскую мечту. Если бы это продолжалось чуть дольше, я, наверно, набросилась бы на них. Я обломала бы древки черно-фиолетовых флагов об их костлявые спины. Я запихнула бы мегафон Менструазы целиком в ее поганую глотку. Но, к счастью, гости опомнились раньше, чем прошло мое остолбенение.
Яростно взревев, свадьба устремилась в атаку. Парадные костюмы и выходные платья в едином порыве ринулись на фиолетовых гряземетательниц – и в момент прорвали слабую полицейскую цепь. В воздухе замелькали кулаки, по мостовой, целуя ее гипертрофированными большими и малыми губами, покатились наши постыдные «шапки», истерически завизжал и смолк мегафон. Думать о каком-либо сопротивлении не приходилось: наверно, так стая разъяренных баварских вепрей штурмует чересчур самоуверенных охотников. Чудом увернувшись от когтей и клыков одной из белокурых кабаних, я отскочила в сто-ронку.
– Отступаем! Отступаем! – кричали фиолетовые.
Ясное дело, отступаем – вернее, бежим… вопрос только – куда? Анархистки спасались врассыпную, без какого-либо конкретного направления. Фургоны уехали с площади сразу после высадки и теперь, видимо, ждали в каком-то условленном месте. Но где? Мне совсем не улыбалось остаться одной, без денег и документов, на растерзание жителей городка, чьего названия я даже не знала. Еще разок увернувшись от чьего-то кулака, я приметила убегавшую Менструазу Саган и бросилась вслед за ней. Сначала нас разделяло метров тридцать, но анархистка мчалась быстрее зайца и постепенно увеличивала разрыв. Успешно миновав открытое пространство, Менструаза скрылась за домами прилегающей к площади улицы. К счастью, я успела заметить, где она потом завернула за угол, и, прибавив шагу, выскочила на перекресток.
Картина, представшая моим глазам, наверняка понравилась бы тем, кто считает наказание непременным следствием гадости, сотворенной человеком – даже когда он именует себя анархо-феминисткой. На проезжей части посреди переулка давешний коренастый свидетель методично хлестал по щекам коленопреклоненную Менструазу. Забрав в кулак ее скомканную на груди фиолетовую футболку, он удерживал бедняжку в таком положении, а другой рукой отвешивал размашистые оплеухи – справа налево, слева направо и снова справа налево… Маленькая голова анархистки безжизненно болталась из стороны в сторону: коренастый явно выбил оттуда все мысли – если, конечно, они водились там изначально. Я приблизилась к месту казни, все еще смутно представляя себе, как следует поступить в такой неоднозначной ситуации.
– Эй! Хватит! Оставь ее! – это вырвалось у меня само собой.
Мужчина не должен бить женщину – даже когда она именует себя вагинеткой и сует голову в модель собственных гениталий. Коренастый повернулся ко мне, расплылся в ухмылке и призывно махнул рукой: мол, давай подходи, отвешу и тебе. Я остановилась в нескольких шагах, и, чтобы не упустить новую добычу, он для верности широко растопырил свои грабли. Для этого ему пришлось отпустить Менструазу, но она не пустилась наутек, как я надеялась, а завалилась набок и осталась лежать. Сукин сын оглушил ее до потери сознания.
– Хватит! – повторила я. – Она получила достаточно. Оставь ее и уходи. Хватит!
Слова были английскими, но коренастый ответил по-немецки. Он ответил одним из трех слов, которые были мне хорошо знакомы из фильмов о Катастрофе: «ахтунг», «хальт» и «юде». Первое из них уже поразило мой нежный слух прямо в мюнхенском аэропорту – там с него начинались едва ли не все объявления диктора. Теперь пришла очередь второго.
– Хальт! – скомандовал коренастый и двинулся вперед. – Хальт!
Это покончило с моими последними сомнениями. Дурак ждал, что добыча попытается оббежать его слева или справа, но я шагнула прямо в его объятия. Удар моего боевого ботиночка с титановой накладкой пришелся точно по надкостнице опорной ноги. Мне даже послышался хруст. «Если хорошо попадешь, этого хватит, – говорил Мики, когда обучал меня этому, на первый взгляд, очень простому приему. – Потому что человеку тут же станет не до тебя…» И я как раз попала хорошо.
Коренастый на секунду замер, как будто не веря, что на свете бывает такая боль, но потом до него дошло, что не только бывает, но еще и бывает конкретно с ним. Несчастный тоненько взвыл, опустил руки, согнулся калачиком и принялся кататься по земле. Я подошла к Менструазе Саган, которая как раз стала подавать робкие признаки жизни.
– Можешь встать? Давай поднимайся. Не ровен час, набегут другие.
Она открыла мутные глаза и застонала:
– Ох… клитор… он бил… клитор…
– Он бил тебя там? – ужаснулась я. – Вот подонок…
– Клитор… Клиторэмма… он меня так бил…
Тьфу ты! Анархистка всего лишь пыталась произнести мое новое имя. В этой суматохе я совсем забыла, как меня зовут. Взяв Менструазу под мышки, я с грехом пополам помогла ей встать.
– Куда теперь?
– Прямо… и направо. Там ждут.
До фургонов я тащила ее на себе, но, слава Богу, без приключений. Камрадки перешептывались, потирая ушибленные места, и с нескрываемым восхищением смотрели на меня – самоотверженную спасительницу самой Менструазы Саган. Думаю, в тот день я уверенно вошла в число самых ярких легенд анархо-феминистского движения.
Мики позвонил поздно вечером. Я вышла в коридор, чтобы не мешать двум сильно избитым соседкам по комнате, которые ворочались в койках, безуспешно пытаясь найти подходящую позу. В сражении против капиталистического патриархального брака досталось практически всем, кроме меня.
– Бетти, у тебя все в порядке?
– Да, милый.
– Есть проблемы? Нужна моя помощь? Мне приехать?
– Нет, милый, – ответила я разом на все его вопросы.
Мики помолчал.
– Кстати, тебе идет, – проговорил он наконец необычно сдавленным голосом.
– О чем ты? – не поняла я.
– Сейчас пришлю…
Секунду-другую спустя телефон звякнул, сигнализируя о приходе файла. Я кликнула на иконку, и в глазах у меня потемнело. На фотографии была Бетти Шварц, она же Батшева Царфати, она же Клиторэмма Гольдман собственной персоной – во всей своей анархо-феминистской красе, в фиолетовой футболке и с тем-про-что-нельзя-сказать на голове! И хотя дебильная «шапка» скрывала верхнюю часть моего лица, сомнений не оставалось: это я! Я! Боже, какой позор…
– Но как… – только и вымолвила я.
– Беспокоился о тебе, – так же сдавленно отвечал Мики. – Зашел на мюнхенские новостные сайты. Думал, если уж Бетти там, без горячих новостей не обойтись. Так оно и вышло. Да ты не стесняйся. Я ж говорю: тебе очень идет. Классная шапка.
– Но… там плохо видно… Как ты узнал, что это я?
– Узнал по… – Мики странно хрюкнул. – По левой… по левой груди…
По дальнейшим звукам я поняла, что он выронил телефон. Выронил, потому что больше уже не мог сдерживать рвущийся наружу хохот. Я представила, как мой муж, повизгивая и держась за живот, катается по полу нашей спальни.
– Ну подожди, Мики, – мстительно пообещала я. – Дай только вернуться. Даром тебе это не пройдет. Нет-нет, не пройдет…
Но он не услышал. Да и как услышишь, когда покатываешься со смеху в самом буквальном смысле этого слова?
5
К исходу четвертого дня моего пребывания в сквоте я окончательно убедилась, что попусту теряю время. Мне не удалось ни на сантиметр приблизиться к загадочному Дядюшке Со. Менструаза Саган и ее соратницы не знали о нем ровным счетом ничего: ни кто он, ни где он, ни как с ним можно связаться.
– Вообще-то он из Европы, – подумав, сказала мне Менструаза.
– Но делает деньги в Америке, – добавила другая генеральша черно-фиолетовой армии Тампоньетта Бинош.
– А тратит их по всему миру… – закончила их подруга Вагинджелина Джоли.
Таковы были самые информативные сообщения из всех, какие мне удалось раздобыть. Отчаявшись извлечь что-либо полезное из вагинеток, я попробовала обратиться к их союзным соседям. Рядом с анархо-феминистками базировалась небольшая группа сиренево-черных квир-анархистов, но и там меня ждало разочарование. Впрочем, Тампоньетта заранее предупреждала, что у квиров ловить нечего.
– Во-первых, они тебя не примут, – сказала она.
– Но почему? – удивилась я. – Вроде выгляжу нормально. Две руки, две ноги, голова, попа…
– В том-то и дело! – фыркнула Тампоньетта. – У квиров совсем другие понятия о норме. Вот если бы у тебя были четыре ноги, шесть рук и три попы, причем одна из них – с рогами – тогда еще куда ни шло… А уж о голове я и вовсе умалчиваю – там она в п