Старик замолчал.
– Ну? – поторопила его я. – И ты, конечно, снова ждал там с мотоциклом, а потом получил свою наградную неделю с певчим воробушком в постели?
– Увы, нет. Ждал не с мотоциклом, а с фургоном и сразу отвез беглянок на станцию. В Восточном Берлине их уже ждали. Инга успела лишь чмокнуть меня в щеку. По-моему, ей куда больше хотелось остаться наедине с одной из камрадок.
– Ой-вэй… – посочувствовала я. – А ты остался на Западе.
– Ну да, – уныло кивнул он. – Все это время мы пытались своими силами освободить Андреаса, Ульрику и остальных. Нам помогали союзники. Палестинцы Арафата, японские анархисты, итальянские «Красные бригады», братья из Латинской Америки. Угоняли самолеты, похищали политиков, промышленников, банкиров… Однако всякий раз что-то не вытанцовывалось. В мире имелась тогда всего одна гениальная голова, способная свести концы воедино: голова с прической «Гаврош» на плечах Инги Вьетт. Но как раз Инги не было рядом. В семьдесят седьмом году мы похитили важную птицу: главного промышленника Германии Ганса-Мартина Шляйера. Одновременно палестинские братья угнали самолет «Люфтганзы». Казалось бы, обмен неизбежен. Увы, лишь казалось. Властям надоели угоны и похищения: они взяли штурмом самолет, а потом просто поубивали наших камрадов.
– Как это? Прямо в тюрьме?
– Прямо в тюрьме. Обставили это как самоубийства. Грязные палачи… – Призрак потер ладонью лоб. – Но вернемся к Инге. Год спустя она снова высвистала меня для новой операции. На этот раз речь шла о побеге двух парней из «Второго июня», сидевших в тюрьме «Моабит». Не знаю, слышала ли ты об этом заведении, но это действительно настоящая тюряга. Из таких не бегут. Инга и ее подруга нарисовали себе адвокатские документы и прошли в крыло для свиданий как раз в тот момент, когда парни встречались там со своим адвокатом. И не просто прошли – пронесли два автомата и пистолеты. Понятия не имею, как это им удалось. Так или иначе, из «Моабита» они вышли с боем, застрелив чересчур геройского надзирателя и ранив еще нескольких. Правда, из двух парней вывели только одного – Тиля Мейера. Второго задержали тюремщики.
– И ты опять получил только чмоки-чмоки?
– Нет, – усмехнулся старик. – Теперь уже я был ученый и ушел на Восток вместе с ними. В Восточном Берлине нам сказали, что мы можем продолжать революцию на Ближнем Востоке. Что прятаться в ГДР не получится. Что лучше переехать в Болгарию и там подождать, пока палестинские братья решат, как и где нас употребить. И мы поехали на поезде в Болгарию. И я уже размечтался, представляя, как мы с Ингой кувыркаемся в номере гостиницы на берегу Черного моря. Но что ты думаешь? Болгары нас предали. Свои же братья-социалисты арестовали нас, чтобы передать в руки западногерманской полиции! Немыслимо, но факт. Нас с Тилем отправили на Запад.
– Только вас с Тилем? А Инга и ее подруга?
– Догадайся сама.
– Неужели сбежали?
– Ага. Сбежали, теперь уже от болгар. Говорю тебе, этот воробушек был гением. Мне дали шестнадцать лет тюрьмы, выпустили через десять, в восемьдесят восьмом.
– И ты сразу нашел Ингу?
– Думаешь, это было легко? Все эти годы она скрывалась под чужими именами в Восточной Германии. Я даже не знал, жива ли она. Но потом советский блок распался, Берлинская стена рухнула, и все камрады, прятавшиеся под крылом «Штази», остались без защиты. Какой-то подлец опознал Ингу и донес ментам. Шел уже девяностый год. Прокуратура затруднялась представить улики по делам шестидесятых-семидесятых годов. Казалось, Инга выйдет на свободу, но случилось иначе: всплыло старое французское дело. В восемьдесят первом году она в очередной раз помогала нашим друзьям из «Штази» и по ходу застрелила парижского мента. Этот идиот привязался к ней за езду на мотороллере без шлема, но Инга решила, что ее хотят арестовать. Глупость, что и говорить. Ей дали тринадцать, отсидела семь.
– И не сбежала?
– Всему есть предел, – грустно проговорил Санта-Клаус. – Даже самого крепкого человека одолевает усталость. Помня историю Инги, за ней в тюрьме довольно строго наблюдали. К тому же ей было уже под пятьдесят.
– Но потом-то вы встретились? Или у тебя в жизни так и осталась всего лишь одна неделя?
Он безразлично пожал плечами, то ли утратив интерес к разговору, то ли желая наглядно продемонстрировать, как человека одолевает усталость.
– Одна неделя – не так уж и мало. Мы с Ингой заново встретились уже в этом веке. Кто бы мог подумать, что революционеры могут прожить так долго… Но это уже совсем другая история. Другой этап, другие задачи и, главное, другой возраст. Спасибо, что выслушала старика… – Он взглянул на часы. – Время еще есть. Пойдем, покажу тебе твое место. Отдохни пока. За тобой придут.
6
По чистоте и порядку просторные помещения стритфайтеров выгодно отличались от тесноватого крыла веганов, квиров и феминисток. Мне досталась отдельная, видимо, гостевая келья, маленькая, но своя. Засунув под койку чемодан, я открыла ноутбук. Словоохотливый Призрак наговорил много чего, и мне не терпелось составить собственное мнение о соотношении правды и фантазий в его рассказе. Как-то так получилось, что прежде я ничего не знала о европейских террористах.
В стране, которую старый хмырь именовал «Палестиной», с избытком хватало своих, арабских убийц. Я росла на улицах, по которым, славя Аллаха, бегали ублюдки с окровавленными мачете. Ездила в автобусах, куда в любую минуту мог зайти поганый шахид с поясом смертника. Летала на самолетах с повышенной опасностью похищения или взрыва. Садясь за субботний стол, знала, что, если прозвучит сирена, у меня есть всего пятнадцать секунд, чтобы схватить в охапку ребенка и забежать в подвал, потому что в мой дом может прилететь «Катюша», или «Град», или «Кассам», или какая-нибудь другая дрянь из тех, которыми они пуляют по нам из Газы, Ливана, Синая… – да, собственно, отовсюду.
В такой ситуации не больно-то интересуешься историей заграничного террора. Поэтому Европа всегда представлялась мне и моим соседям живым символом благополучия. Когда мы говорили: «как в Европе», или «ну, это прямо Швейцария», или «одно слово – Париж», то всякий раз имели в виду, что уж там-то в принципе не бывает нашего кровавого балагана. Что нам до них – как до Луны. Точнее, как до рая. И вот – на тебе!..
Я довольно быстро нагуглила уйму материала по теме. К моему удивлению, Призрак не соврал практически ни в чем. Андреас Баадер, Ульрика Майнхоф и Инга Вьетт были реальными именами реальных людей с реальными биографиями. Правда, сам рассказчик Клаус Вагнер ни разу не упоминался как участник тогдашних событий, но не исключено, что он просто сменил фамилию. Инга и в самом деле ухитрилась дважды сбежать из тюрьмы и спланировать другие побеги. И она действительно умерла в мае этого года на семьдесят девятом году жизни.
Оставался вопрос: зачем? Зачем старик затеял эту лекцию, не открывшую, как выяснилось, никаких тайн – ведь все содержимое рассказа можно прочитать в Сети? Только лишь из свойственного пожилым людям непреодолимого желания поделиться своим прошлым, или даже не поделиться, а как бы воскресить его на несколько минут хотя бы словесно? Обычно ведь они ищут слушателей именно с такой целью: заново пережить, пусть и всего лишь воспоминанием, лучшие дни своей жизни.
А может, он пытался обратить меня в свою веру? В ту самую веру, которой, по его же словам, наилучшим образом подходят разбойники и дикари-нелегалы… Хотел поймать наивную девушку на беспроигрышно-романтическую историю любви, как глупую рыбу – на уловистую блесну. И ведь действительно романтично: святой идеализм, верность любимой женщине, редкие встречи, долгие разлуки, жажда свободы, дерзкие побеги и многолетние тюремные сроки. Всё, как в героических романах и кинофильмах…
С одной оговоркой: в рассказе старика, в отличие от страниц интернетовских сайтов, не было фотографий. Не было снимков людей, разорванных на куски взрывом самодельной бомбы. Не было застреленных, искалеченных, похищенных и умерщвленных. Не было раздувшихся трупов с пулей в затылке, найденных в багажнике автомобиля. Не было одиннадцати израильских спортсменов, убитых на Мюнхенской Олимпиаде. Не было заложников, погибших при штурме угнанных самолетов. Не было случайных пассажиров, словивших автоматную очередь во время теракта в аэропорту… Не было ничего того, что было в реальности.
Ради чего же Санта-Клаус и его Снегурочка-Инга столь неромантично отняли десятки человеческих жизней? Он объ-яснил это с самого начала: ради слома Системы. Ради слома того, что представляло собой повседневную нормальную жизнь сотен миллионов людей. И это на сто процентов соответствовало тому, что говорили в других отделениях сквота. Феминистки, веганы, «зеленые», квиры и «борцы с потеплением» точно так же восставали против нормы.
Кому-то могло бы показаться, что каждый взятый по отдельности отряд ведет наступление лишь на своем, частном, относительно небольшом участке. Что квиров не волнуют заботы веганов. Что «зеленым» начхать на феминисток. Что феминисткам наплевать на стритфайтеров. Что каждая из этих групп стремится сломать всего лишь какую-то одну, конкретную, не слишком значительную норму, оставив нетронутыми остальные общественные правила, законы и установления. Ошибка, ошибка! На самом деле все они представляли собой единую монолитную армию, наступающую широким – во весь горизонт – фрон-том. Армию слома Системы, слома человеческой жизни, которая, с их точки зрения, течет неправильно, не так, не туда и не с той скоростью.
А что потом? Что случится потом, когда, не дай Бог, у них получится сломать? Призрак не смог скрыть досаду, когда у меня вырвался этот вопрос. Судя по всему, камрады слышали его довольно часто, но до сих пор так и не нашли подходящего ответа. «Все устроится само собой…» – разве это можно принять всерьез? А если не устроится – что тогда? Неспроста Санта-Клаус стал заговаривать мне зубы детской побасенкой о реке, которая-де сама находит свое русло. Но в том-то и дело, что люди не вода, которая всегда и всюду течет сверху вниз и никак иначе.