Ее, природу, и обвинили в том, что пришлось вынести неосторожной однокласснице подонка, которую он затащил в укромный уголок за мусорными баками. Вызванная в школу полиция, узнав имя насильника, в панике бежала с места происшествия – так оно потом и называлось в протоколе, именно так, а не напрашивающимся, с точки зрения родителей изнасилованной, термином «место преступления». Прокуратура согласилась с ментами и ограничилась выражением сочувствия потерпевшей и самому Джуниору; оба подростка были признаны жертвами слепой природной силы, неразумно влекущей животный мир в направлении прискорбного неравенства между различными формами жизни.
Родителям девочки сообщили, что полиция не сможет их защитить, если они откажутся забрать заявление: сам сатана не смог бы предугадать реакцию прогрессивного мира на сообщение о суде над самим Джорджем Флойдом! Заявление забрали, дело закрыли, а Флойд продолжил свою эволюцию. После «происшествия» с одноклассницей даже самые наивные школьницы уже не рисковали оставаться с ним наедине, поставив жертву природы перед необходимостью поменять охотничьи угодья. Больше всего Джуниора привлекали девичьи душевые, где водилось множество объектов его вожделения. Вот только как туда попасть?
Но не зря ведь говорят, что школа – неисчерпаемый источник знаний. Уроки гендерного равноправия открыли перед юным Флойдом новые эволюционные горизонты: безумец, утративший всякую связь с реальностью. Можно сказать, что похороны дела были предопределены еще до его рождения.
Однако нашла коса на камень: родители второй пострадавшей школьницы наотрез отказались забрать заявление. Не помогали ни угрозы, ни обещания жирной компенсации, ни ругательная кампания в местной прессе, ни грязевые потоки в социальных сетях, ни демонстрации с радужными флагами и портретами св. Флойда под окнами дома упрямых мракобесов. Столкнувшись со столь оскорбительным и неразумным поведением, окружной прокурор госпожа Тута Урбивай решила действовать в обход, то есть затягивать до бесконечности и без того растяжимые юридические процедуры.
Для начала постарались успокоить родителей, заверив их, что полиция продолжает следствие, а Джуниор, хотя и выпущен – точнее, выпущена – на свободу, не сможет скрыться от правосудия из-за электронного браслета на ноге. Следующим шагом стал перевод насильника в другой город и другую школу. Убирая Флойда-младшего из Скофилда, прокуратура планировала мало-помалу, на тормозах, спустить опасную телегу с горы, а там и вовсе похоронить ее в болоте, где десятилетиями болтаются у дна нераскрытые и неудобные дела.
Семья Джуниора состояла из него самого и старушки матери, которая милостиво согласилась на переезд при условии предоставления бесплатной квартиры, удвоения социального пособия и наличия хотя бы одной винной лавки в радиусе максимум пятидесяти ярдов от нового жилья. Кстати, старушкой мать выглядела лишь внешне: по документам ей едва перевалило за тридцать. Хотя, если оценивать возраст галлонами выпитого виски, число прожитых – вернее, пропитых – лет могло бы вырасти аж до ста тридцати. А вот проблем со сменой работы не предвиделось вовсе: мамочка не проработала ни одного дня в жизни и не собиралась менять этого обыкновения в бу-дущем.
Шелдон, куда после улаживания необходимых формальностей переехали Флойд-младший с мамашей, считался спокойным до сонности, типично американским – в старом значении этих слов – городком, где выпуски местной газеты отличаются один от другого лишь датой и прогнозом погоды – просто потому, что иных новостей нет и быть не может. Вести о скофилдском скандале долетели сюда весьма отдаленным эхом, без конкретных имен и деталей: прокуратура предусмотрительно озаботилась наложить тотальный запрет на их публикацию.
Наличие браслета на ноге легко скрывалось посредством длинной штанины; другие приметы и признаки тоже можно было при желании завуалировать. Проблема, однако, заключалась в том, что Джуниор не демонстрировал такого желания. К разочарованию окружной прокуратуры, он продолжал настаивать на ношении юбки, причем без трусов и даже без набедренной повязки. Во всяком случае, так он заявил при первом знакомстве начальнику местной полиции:
– Люблю, когда проветривается. Попробуй, тебе тоже понравится. А уж когда садишься под куст… – дальше следовали физиологические подробности, которые шериф выслушал, стиснув зубы и впервые задавшись вопросом, стоит ли выдвигать свою кандидатуру на новый срок.
– Если уж ты женщина… – начал было он, но Джуниор, уже хорошо подкованный в гендерных вопросах, оборвал копа на полуслове:
– Я не женщина! Но и не мужчина! Я нахожусь в процессе самоопределения. У тебя с этим проблема?
– Нет-нет, что ты! – испуганно замахал руками шериф. – Просто хотел узнать, не будет ли логичным сменить еще и имя. Допустим, не Джордж, а Джорджия. Или Джорджино…
В ответ Джуниор лишь ухмыльнулся: похоже, коп держит его за дурачка. Но он не настолько глуп, чтобы своей волей отказываться от непробиваемой брони, дающей черному братку заведомое право грабить, насиловать и убивать. Имя было единственным ценным подарком, который он получил от тупой мамаши-алкоголички. Подумать только: сначала эта дура спьяну назвала его Леброном Джеймсом, а потом меняла имена чуть ли не каждый год. Кем он только ни звался: и Мохаммедом Обамой, и Клинтоном Каддафи, и даже Каннибалькомом Иксом – всего и не упомнишь… По-настоящему выигрышный билет мамочка вытянула лишь полтора года тому назад. Вряд ли сама догадалась – кто-то надоумил, не иначе. И вот теперь он Джордж Флойд, и твердо намерен оставаться Джорджем Флойдом до гроба – желательно, золо-того…
Представляя классу нового ученика, директор Шелдонской школы мистер Глен Маккалиф выразил твердую уверенность, что старшеклассники, особенно те, кто желает впоследствии поступить в университет, хорошо усвоили истинно либеральные ценности и понятия о толерантности. Дети слушали серьезно, без каких-либо улыбок и посторонних эмоций. На университет здесь рассчитывали почти все. Даже когда стоявший за спиной директора новичок повернулся к классу задом и приподнял подол юбки, никто не был шокирован или возмущен. Истинная толерантность обязует с открытым сердцем принимать «другого», даже когда тот ведет себя подобно павиану в зоо-логическом саду.
Маккалиф остался доволен. Он заступил в должность всего два года тому назад, но уже успел многое поменять как в учебном процессе, так и в системе прогрессивного воспитания. Помимо внедрения новейших методик, директор ввел в школе обязательный курс «Критической теории рас», которую преподавал лично… И надо же такому случиться, что нам с Мики заказали именно этого высокообразованного, либерального, преисполненного самых лучших намерений человека!
В этом месте я сделала перерыв. Предыстория оказалась настолько объемной, что, вбив в ее изучение едва ли не полдня, я только-только подошла к имени заказанного, в то время как заказчица и вовсе пока не появилась! Но, если честно, меня уже подмывало желание прямо сейчас купить билет на самолет, чтобы лететь в город Шелдон и своими руками без всякого заказа оторвать подонку Джуниору то, что он не слишком тщательно прячет под юбкой. Я очень чувствительна к историям об изнасилованиях, что, в общем, неудивительно, если учесть моё личное прошлое.
Не так давно по телеку один очень старый кибуцник рассказывал о своем богатом жизненном пути. Интервью брала молоденькая, но уже много о себе разумеющая ведущая – старикан весьма неполиткорректно называл ее «мейделе».
– Дана, – поправляла она. – Зовите меня Дана.
– Хорошо, мейделе, – отвечал он. – Так о чем бишь я?
– О добрососедских отношениях с арабскими деревнями вокруг кибуца.
Ведущая, в полном соответствии с этим словом, умело вела старика к нужным в воспитательном смысле умозаключениям.
– Ах да, – оживился кибуцник. – Отношения с соседями. В арабских деревнях всегда было много озабоченных молодых парней. За порчу своих девок их могли освежевать, как баранов, вот они и выходили искать чужих.
– Мы ведь договаривались про добрососедство… – певуче напомнила Дана.
– Ну дак а я про что, мейделе? Но мы им тоже не спускали. Бывало, поймаем такого охотника, ну и… чик!
– Неужели убивали? – ужаснулась ведущая.
– Зачем убивать? – Кибуцник солидно расправил густые усы. – Ты ж сама говоришь: добрососедство. Опрокидываешь его на забор задом кверху, разрезаешь штаны, оттягиваешь хорошенько мужское хозяйство и ножичком кривеньким – чик! Крови почти не выходит. Чисто, по-добрососедски…
Вот и сейчас мне живо представилось, как Мики кладет Джуниора на забор, а я вынимаю острый кривой нож и, задрав юбку, вижу отсвечивающую при луне черную задницу проклятого подонка. А потом оттягиваю то, что семьдесят лет назад оттягивал арабским насильникам тогда еще безусый кибуцник – оттягиваю, и оттягиваю, и оттягиваю, пока он не начинает визжать от боли, и только тогда уже – чик! Чисто, по-добрососедски… Я залила эту умиротворяющую картину двумя чашками кофе и вернулась к чтению материалов.
Две недели спустя школьнице по имени Саманта Вайт приспичило в туалет аккурат в разгар урока по вышеупомянутой «Критической теории рас». Обычно директор мистер Маккалиф не делал таких поблажек никому, но в данном случае Саманта переминалась с ноги на ногу с таким отчаянием, что человеколюбие возобладало над учительской строгостью. Минуту спустя после того, как она опрометью выбежала из класса, поднялся со своего места и Джордж Флойд-младший. Уже привычным жестом одернув юбку и проигнорировав вопрос «Куда ты?», он прошел мимо недоумевающего директора и исчез за дверью. Мистер Маккалиф пожал плечами и продолжил занятие.
Когда Саманта, закончив свои дела, вышла из кабинки, ее поджидал Джуниор. В девичьем туалете находились лишь она и он – и никого больше. Дальнейший диалог – как и многие другие – Мики почерпнул из архивов социальной сети. Насильники любят похваляться насилием, жертвы изливают отчаяние, совестливые каются в бессовестных поступках, равнодушные оправдываются и обвиняют других… Как правило, доверив свою тайну интернетовской ямке, они тут же закапывают, то есть стирают ее, как тот греческий царь с ослиными ушами, но в Сети, как известно, ничего не пропадает, и уши так или иначе вылезают наружу.