а принята, что она своими слабыми руками положила-таки свой малый камешек на пути катящегося в пропасть земного шара – чтобы хоть на мгновение, хоть на чуть-чуть задержать его безумный самоубийственный бег…
Мики ждал меня в мотеле.
– Почему так долго, Бетти? Что-то пошло не так?
Я бухнулась в кресло.
– Нет, милый, все в порядке. Учительница не врет, заказ справедлив. Даже справедлив в квадрате. Жалко ее.
– Ты помнишь правила, – сказал он. – Надо выслушать и другую сторону.
– Нет проблем, выслушаем. Что у тебя?
– Нужна твоя помощь. Не слишком устала?
– Не слишком, – соврала я.
Не знаю, что утомило меня больше – обычная бессонница из-за смены часовых поясов или депрессивная беседа с Голди Маутсон. Так или иначе, мой шарик сдулся: веки закрывались сами собой, а ноги гудели, будто только что отшагали два десятка километров. Это угнетало еще и потому, что Мики выглядел бодрым, как начинающий диктор дневных новостей.
– Тогда поехали, – он великодушно протянул руку, чтобы поднять меня с кресла.
– Куда?
– Сюрприз.
В машине я задремала и открыла глаза, лишь когда Мики выключил мотор. Мы стояли между двумя мусорными баками в темноватом переулке, который упирался в хорошо освещенную улицу – судя по всему, Мэйн-стрит шелдонского даунтауна. Я зевнула, едва не вывихнув скулу.
– Похоже на Бней-Брак. Это и есть твой сюрприз? Там мы тоже парковались между баками. Только не говори, что рав Каменецки переехал в Шелдон…
Мики рассмеялся:
– Люблю твои шуточки. А сейчас собери в кулак то, что осталось от Бетти Шварц, и выходи. Говорю же: нужна твоя помощь.
– Почему именно сегодня, Мики? – простонала я. – Нельзя подождать денек?
– Нельзя, девочка. Там видеокамеры на входе и в коридорах. Утром я завалил их сервер, но завтра могут починить. Давай, давай, вылезай.
Я вытащила себя из машины и поплелась вслед за мужем. На углу с главной улицей вертелись подростки хулиганистого вида – толкачи травы, порошка и таблеток. Тут же подпирал кирпичную стену парень постарше – «смотрящий», начальник доходного перекрестка. Мики прошел сквозь рой мальчишек без заминки, как тяжелый авианосец. Зато мне пришлось отбиваться от предложений купить «немножечко счастья», что лишний раз свидетельствовало о моем плачевно несчастном виде.
Мы миновали лавку, где торговали спиртным официально, и еще две, где наверняка продавали из-под прилавка. На краю тротуара, пьяно жестикулируя, сидели несколько мужчин. Райончик, что и говорить, был так себе. Я мысленно попросила прощения у Бней-Брака за неуместное сравнение.
– Пришли, – сказал Мики. – Вон там, напротив, дом в четыре этажа. Ты как, до четырех досчитать сможешь?
– Сам дурак, – обиделась я. – Ну, устала чуть-чуть. Джетлаг, с кем не бывает. Что надо сделать?
Он кивнул и скороговоркой объяснил, что от меня требуется. Мы пересекли улицу, вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Коридор был длинным и замусоренным. Я позвонила в нужную дверь, встав перед ней так, чтоб меня видели в глазок. Никто не ответил.
– Звони снова, – шепнул Мики.
На этот раз изнутри послышалось что-то вроде стона, затем – шарканье шагов и, наконец, хриплый женский голос:
– Кто?
– Социальная служба, – устало ответила я. – Вам положена добавка. Талоны на питание и на одежду.
Лязгнула цепочка, за нею – замок, и дверь отворилась. На пороге, держась за косяк, стояла – вернее, покачивалась – пожилая негритянка. Даже беглого взгляда на нее хватало, чтобы разглядеть безнадежную алкоголичку.
– Н-ну, давай свои талоны…
Она икнула и вытянула вперед жирную руку, привычную к тому, чтобы брать. Брать талоны, брать пособия, брать пожертвования, брать бесплатное питание, брать бутылки с дешевым бурбоном, брать – наряду с другими черными братьями – хорошие вещи с витрин разграбляемых магазинов… Брать, брать, брать… Но на этот раз брать не пришлось: в дело вступил Мики. Быстро шагнув вперед, он приобнял женщину одной рукой, другой прижал к ее лицу тряпку и, не давая обмякшему телу упасть, протащил несколько метров до дивана. Я тоже вошла и закрыла за собой дверь.
В небольшой комнате не подметали, по-видимому, с момента вселения. На полу валялись обрывки бумаги и картона, смятые пивные жестянки, пустые бутылки из-под виски, грязные тряпки, черствые хлебные корки, одноразовые шприцы, одноразовые стаканчики, грязные тарелки и еще черт знает что – натуральная помойка в ее концентрированном выражении. Все это воняло – хоть нос затыкай – примерно тем же запашком, какой был в кабине пикапа ныне покойного бедуина Али Зубейдата, заслуженного работника свалки. От дивана несло мочой: не иначе, хозяйка, надравшись, делала тут под себя.
– Мом! Моо-ом! Кто это приходил? – послышалось из смежной комнаты, и оттуда вышел хорошо знакомый мне по фотографиям Джордж Флойд-младший собственной персоной. – Мом! Кто это?
Сон и усталость слетели с меня, как два воробья с забора. Вот так сюрприз! Дома сукин сын расхаживал без юбки, зато в трусах.
– Маме плохо, Джуниор, – не оборачиваясь, проговорил Мики. – Иди сюда, помоги.
Пятнадцать секунд спустя мама и сын уже сидели ряд-ком на семейном диване – одинаково равнодушные к происходящему. Сквозь вонь комнаты пробивался запах хлороформа – в таком антураже он казался невыразимо приятным.
– Ах, Мики, Мики, – с упреком сказала я. – Почему не предупредил? У меня даже нет с собой острого кривого ножика.
– Потому и не предупредил, – ворчливо отвечал муж, подбирая с пола одноразовый шприц. – Знаю я твои далеко идущие фантазии. Только нам сейчас шум ни к чему. Эти двое умрут вполне естественной для себя смертью, то есть от передоза. Открой форточку, пусть хлороформ выйдет…
Мы вышли на улицу вслед за хлороформом – правда, через дверь, а не через окно. Вышли, предварительно убедившись в остановке сердец – как выяснилось, они имелись у обоих отбросов с человеческой свалки, хотя любой сторонний наблюдатель имел все основания в этом усомниться. Не знаю, откуда взялось выражение «лошадиная доза» – ведь умирают от нее вовсе не лошади, и хорошо, что так. Жаль, конечно, что моя мечта об усекновении орудия насилия так и осталась игрой воображения, но против Мики не попрешь. Да и зачем переть? Воображение хорошо, когда надо срочно отыскать нестандартное решение, но в остальном… Если нам и сопутствовал более-менее постоянный успех, то лишь благодаря здравому смыслу моего мужа и установленной им жесткой системе правил.
Одним из таких правил была настоятельная необходимость выслушать обе стороны – даже когда ситуация выглядит предельно ясной. Поэтому на следующее утро я заставила себя набрать номер директора шелдонской школы мистера Глена Маккалифа. Арабский акцент всегда давался мне легче любого другого.
– Алло-алло! Говорит Айша-Дура ас-Сабах!
– Да… Чем могу быть полезен?
Голос мистера Маккалифа казался не в меру напряженным, как будто он опасался, что на стену его кабинета вот-вот обрушится «боинг», только что угнанный мною из ближайшего аэропорта. Даже вопрос его прозвучал как «Почему именно я? Пентагон был бы намного полезней…». Подавив желание напомнить, что Пентагон уже оприходован, я сразу перешла к делу.
– Привет глубокоуважаемому мистеру Маккалифу из угнетенно-оккупированного Фаластына! Наша делегация прибыла в вашу страну для ознакомления с ценнейшим опытом внедрения «Критической теории рас» в систему школьного образования. К величайшему сожалению, у нас в Фаластыне…
– Простите, – прервал меня он. – Вы сказали Фаллос-тын?..
– Нет-нет, не так! – поспешно воскликнула я. – Не два отдельных слова, а одно, слитное. У вас это произносится «Палестайн», но тысячелетнее самоназвание нашей древнейшей нации звучит именно так, как вы только что услышали. Впрочем, суть не в этом. Мы остро нуждаемся в ваших методиках преподавания «Критической теории». Не могли бы вы уделить мне хотя бы один час вашего драгоценного времени? Скажем, сегодня вечером? В девять, в «Лез Омбр»? Говорят, это лучший французский ресторан в округе. Само собой, Фаластын приглашает…
Мистер Маккалиф замялся. Предложение звучало заманчиво не только в плане обмена опытом: я специально выбрала ресторан с ценами, ничуть не меньшими, чем в одноименном парижском заведении на набережной Бранли.
– М-м… – промычал он. – Не знаю, смогу ли освободиться. Надо свериться с расписанием и…
Я перебила его телячье мычание кнутом решительного тона:
– Мистер Маккалиф не может отказать борцам за справедливость! Борьба с колониализмом – наша общая задача. И если потомки плантаторов снабжают сионистов самолетами и ракетами, прогрессивные силы Америки просто обязаны поделиться с нами своим самым эффективным оружием! Просто обязаны! – Я выдохнула и продолжила уже намного мягче: – Пожалуйста, мистер Маккалиф. Вас рекомендовали мне в канцелярии самого профессора Кунди. И потом, столик уже заказан…
Как я и предполагала, противостоять авторитету профессора Кунди, чье имя всплывало первым в списке главных гуру «Критической теории», было решительно невозможно – особенно в сочетании со столиком в «Лез Омбр» и совместной борьбой против проклятого колониализма. Маккалиф еще немного помычал, поскрипел, перенес время с девяти на половину десятого – и согласился.
За четверть часа до назначенного времени я с понтом – сначала красивая нога на высоченном каблуке и только потом все остальное – вышла из сверкающего «Кадиллака» у входа в ресторан, и впечатленный этим спектаклем метрдотель со всеми сопутствующими церемониями препроводил даму к заказанному столику. Роль шофера играл, конечно же, Мики, специально по такому случаю позаимствовавший машину с долгосрочной стоянки в аэропорту Балтимора, а заодно и снабдивший ее новыми номерами. Как и подобает простому шоферу, он остался ждать хозяйку на ближайшей стоянке.
– Кстати, ислам запрещает употребление спиртных напитков, – с оттенком злорадства напомнил он перед выходом.
– Зависть – плохое чувство, – гордо ответила я.