Мистер Маккалиф опоздал всего на десять минут. Почему-то я представляла его чернокожим, но директор оказался белее белой булочки – точнее, булочки, обсыпанной рыжими панировочными сухарями веснушек. На вид ему было лет тридцать, не больше; если состричь с него рыжую шотландскую шерсть и одеть в черную форму, он бы ничем не отличался от стритфайтеров риттергатского сквота. То же поколение, те же учителя и, видимо, те же тараканы в башке. Он остановился перед столиком и с сомнением уставился на мое декольте.
– Простите… Госпожа Дура из собак?
– Дура ас-Сабах, – благожелательно поправила я. – Но вы можете звать меня просто Айша. Садитесь, мистер Маккалиф. Шампанское?
Он залпом осушил свой бокал и удрученно вздохнул:
– Честно говоря, мисс, шампанское плохо подходит к сегодняшнему вечеру.
– А что случилось?
Подошел официант с бутылкой, и Маккалиф согласно кивнул: дескать, подходит или не подходит, но давай наливай.
– Скончался один из учеников моей школы. По страшной прихоти судьбы его тоже звали Джордж Флойд. Представляете? – Он опрокинул второй бокал, видимо, чтобы залить пожар скорби.
– Какой кошмар! – ужаснулась я. – Его тоже задушили коленом?
– Коленом? – ответно ужаснулся директор. – Нет-нет, что вы. К счастью, копов поблизости не было. Мы в Шелдоне втрое сократили финансирование полиции.
Я вспомнила толкачей на перекрестке Мэйн-стрит, алкашей на краю тротуара и бандитские рожи в лавках, больше похожих на притоны. Сократили полицию втрое… ну да, теперь понятно.
– Отчего же мальчик умер? Несчастный случай?
Маккалиф скорбно кивнул.
– Что-то вроде того. Внезапная остановка сердца… – Он сделал знак официанту снова наполнить бокал. – Но что это я гружу вас местными бедами… Вы ведь приехали поговорить о своих проблемах, не так ли?
– С одной стороны, да, о своих, – согласилась я. – Но, с другой стороны, наши проблемы поразительно похожи. Профессор Кунди пишет, что каждый белый рождается расистом, и это абсолютно точно описывает реальность в Фаластыне…
Мистер Маккалиф доверительно склонился над столиком.
– Простите, мисс Дура, но не могли бы вы… гм… временно переименовать свою страну? Хотя бы пока мы здесь? Видите ли, за соседними столиками могут неверно истолковать слово «фаллос». Я все-таки директор общеобразовательного учреждения и вынужден… гм… соответствовать.
– Вы предпочитаете называть мою страну Израилем? – нахмурилась я.
– Нет-нет, что вы! – Он отчаянно замахал руками, словно отгоняя невидимых чертей. – Это еще хуже, чем «фаллос»! Пусть будет Палестайн, хорошо?
– Хорошо, я попробую, – пообещала я. – Хотя будет трудновато: мой народ плохо выговаривает звук «п» в начале слова. Так что не исключено, что вам придется время от времени глотать «фаллос». Чисто фигурально.
Директор облегченно вздохнул:
– Что ж, если чисто фигурально и время от времени… Но вернемся к нашей теме. Вы совершенно справедливо заметили, что все белые рождаются расистами, а у вас в Палестайне аналогичная ситуация. Почему?
– Потому что все евреи рождаются сионистами, а сионизм – форма расизма, – пояснила я. – Получается, что все евреи – расисты! Яснее некуда! Закажем?
Мы углубились в изучение меню.
– Меня немного смущает один вопрос, – сказал мистер Маккалиф, закончив ковырять крошечную французскую порцию стоимостью в половину коровы. – У нас в Америке «Критическая теория» легко реализуема из-за реальных внешних различий. Тот же профессор Кунди учит, что белый ребенок уже в возрасте трех месяцев начинает понимать, что такое цвет и что такое раса, то есть становится расистом и, соответственно, нуждается в излечении от белифилиса. Но у вас… У вас ситуация в корне иная. В Палестайне и евреи, и арабы имеют одинаковый цвет кожи… Вот вы, к примеру, и вовсе блондинка.
– Это иллюзия! – возразила я. – Мы, арабы, смуглее и, главное, благородней евреев. И потом, разве это так существенно? Черные – лучшая раса на земле не только потому, что они черны снаружи, но и потому, что они черны изнутри. Разве не так?
– Черны изнутри? – удивленно повторил Маккалиф. – Это революционная мысль, мисс Дура. Вы вычитали ее у профессора Кунди?
– Само собой! – воскликнула я. – Согласитесь, что так людям моего народа будет намного легче ассоциировать себя с «Критической теорией». Гарантирую вам, что внутри они чернее черного! Прямо тьма тьмущая! Хоть глаза выколи! Закажем десерт?
За десертом я впервые пожалела своего бедного Мики, одиноко сидящего на парковке в краденом «Кадиллаке». Покончив со своей тарелкой, мистер Маккалиф положил на стол салфетку и деликатно рыгнул.
– Что ж, мисс Дура, я вижу, что вы весьма недурно подкованы в теории, – сказал он. – В таком случае чего вы ждете от меня?
– Как это чего? – удивилась я. – Методик! Согласитесь, коллега, теория суха, пока не оросить ее… гм…
Я задумалась, какую жидкость уместней упомянуть в этом образе, зашедшем, видимо, слишком далеко. Слезами учеников? Слюной преподавателей? Кровью невинных жертв, типа Саманты Вайт и ее отца? Мочой…
К счастью, директор вывел меня из затруднения.
– Вы правы, – сказал он. – Надо непременно орошать теорию святой водой самоотверженного подвига школьных учителей-практиков. И методики, несомненно, играют важную роль в этом процессе. В мою школу они попадают из комиссии округа; ну а я уже отвечаю своими соображениями. Отмечу без лишней скромности: как правило, их принимают без оговорок.
– Великолепно! Могу ли я сделать копии?
– Зачем копии? – благодушно проговорил он. – Я дам вам оригиналы. В конце концов, общее дело. «Критическая теория рас» шагает по планете! Заезжайте в школу завтра с утра. Методички хранятся в моем кабинете, так что проблем не возникнет.
Я скорчила разочарованную гримасу:
– Завтра с утра… Дорогой мистер Маккалиф, не сочтите за наглость, но нельзя ли заехать за брошюрами прямо сейчас? Дело в том, что завтра я должна улетать в Калифорнию… Ну пожалуйста… пожалуйста…
Официант принес счет; его величина добавила веса к моим девичьим просьбам. Мало кто смог бы отказать в такой ситуации. Мистер Маккалиф милостиво кивнул.
– Хорошо, мисс Дура. Крюк невелик, я живу рядом со школой.
Я рассыпалась в благодарностях:
– Огромное спасибо, мистер Маккалиф! Огромное! Вы так великодушны…
– Не стоит, – улыбнулся он, поднимаясь со стула. – Ничего особенного. Это вам спасибо за прекрасный ужин.
– Нет-нет, – возразила я, – ваше великодушие действительно поразительно. И самопожертвование тоже. Ведь вашу собственную кожу не назвать даже смуглой. И если в обществе социальной справедливости будут, согласно «Критической теории», уничтожать белых как расу, вы пострадаете в первую очередь.
Директор Маккалиф отрицательно покачал головой:
– Вот тут вы точно ошибаетесь, мисс Дура. Общество социальной справедливости потому так и называется, что в нем невозможна несправедливость. Когда мы победим, сломаем систему и установим свои, правильные законы, всё устроится само собой. Само собой, как река…
– Как река, с русла которой убрали плотины и запруды… – продолжила я. – Вы будете смеяться, но совсем недавно я слышала точно такое же сравнение. Надо только сломать систему, а дальше все устроится само собой, как река…
Когда подкатил мой «Кадиллак» с «шофером», мистер Маккалиф был явно впечатлен. Мы доехали до школы и припарковались бок о бок. Директор отпер ворота, а затем входную дверь. Мики последовал за нами внутрь здания.
– Махлуф поможет мне нести брошюры, – пояснила я в ответ на вопросительный взгляд Маккалифа. – Боюсь, моих слабых сил недостаточно.
Он неопределенно пожал плечами, но не стал возражать. Впрочем, теперь уже ему не помогли бы никакие возражения. В кабинете Маккалиф сразу подошел к шкафу и снял с полки несколько книг. Мики вынул из сумки веревку.
– Поставь на место, – сказал он.
– Что?
Директор повернулся, и тут Мики набросил ему на шею петлю.
– Я говорю – поставь книги на место. И сядь на стул. Бетти, предложи господину директору стул.
Я подтащила один из стульев в центр комнаты, под люстру. Маккалиф изумленно смотрел на Мики и беззвучно, по-рыбьи открывал-закрывал рот. Мики сунул ему под нос пистолет.
– Ты что, в обмороке? На-ка понюхай нашатырь.
– К-кто вы? – выдавил из себя директор.
– Твои поклонники, – любезно отвечал Мики. – Сядь, кому говорю!
Маккалиф подчинился. Мики перекинул веревку через потолочный крюк и привязал ее свободный конец к тумбе стола.
– Теперь слушай внимательно, – сказал он. – Будешь сопротивляться – сделаешь хуже. Не будешь – сделаешь лучше. Решение за тобой. Что выбираешь?
– Лучше… – еле слышно пробормотал Маккалиф.
– Не слышу.
– Лучше…
– Ну и чудно, – кивнул Мики. – Тогда будь добр, расскажи, где тут у вас сервер видеонаблюдения. Только не ври. Ты же сам выбрал «лучше».
– В приемной… Дверь за столом секретарши. Там не заперто…
– Вот и молодец… – Мики потрепал директора по щеке. – Посиди тут пока вместе с Бетти. Только не вздумай проверять ее, ладно? Она только с виду добрая, но на деле такую психопатку еще поискать.
Он вышел, а я уселась напротив приговоренного и положила пистолет на колени.
– Ч-что здесь происходит, мисс Дура? – жалобно проблеял Маккалиф.
– Сам дурак! – огрызнулась я. – А ты на что рассчитывал, мерзавец? Что тебе сойдут с рук твои пакости? Девочку Саманту Вайт помнишь? Ее отца Саймона? Мисс Маутсон? Свою отвратную «Критическую теорию»? Ты ведь самый натуральный фашист, Глен, хуже Гитлера. Помнишь, чем кончили фашисты?
Он отрицательно помотал головой.
– Я… я не фашист! Меня заставили! Клянусь! На самом деле я ненавижу ниггеров! От них воняет! Они жирные!.. Развяжи меня, пожалуйста!
– Ну вот, – констатировала я. – Теперь видно, что ты еще и расист. Если от кого тут воняет, так это от тебя.
– Послушай, послушай… – умоляющей скороговоркой затараторил Маккалиф. – Меня вынудили. Я