всего лишь пешка. Этим округом заправляет Тута… окружной прокурор Тута Урбивай. Без нее тут никто полшага не ступит. Думаешь, мне в школе нужны насильники? Да еще и такие, как Джуниор в юбке? Но Тута… Тута сказала: возьмешь его без разговоров. Тута страшный человек. Саймона упекла за решетку тоже она. А если бы я возразил хоть намеком, упекли бы меня. Я выполнял приказы, только и всего. Если вы убьете меня, это ничего не изменит. Ничего…
– Выполнял приказы, а? – ухмыльнулась я. – Знакомая песня. Кончай валить на других, Глен. Эта твоя Тута Убивай – или как ее там – всего лишь выборная чиновница, а не дьявол во плоти. Признай уже свою вину, будь мужчиной.
Маккалиф всхлипнул:
– Клянусь тебе, я не вру. Да, Тута не дьявол. Но она – одна из подручных чертей главного дьявола. Ты права, эта сучка не так уж и велика, но на наш округ как раз хватает. Она дьявол в местном масштабе, от нее всё и идет.
– В масштабе округа? – переспросила я. – Подручная главного дьявола? Ну и фантазии у тебя… Чтоб тебе раньше не догадаться петлю на шею надеть – мог бы такие романы отчебучивать, куда там Гарри Поттеру. И кто же у нас этот главный дьявол?
– Известно кто… – прошептал Маккалиф. – Дядюшка Со, кто же еще…
Я поперхнулась. Но вернувшийся Мики направил разговор в другое русло.
– Как поживаешь? – заботливо спросил он. – Слушаешь маму? Молодец. Теперь иди к столу. Вот бумага, ручка. Пиши: «Виню себя в безвременной смерти своего ученика, черного подростка Джорджа Флойда-младшего». Написал? Умница. Теперь пиши дальше: «Как директор школы, принимаю на себя всю полноту ответственности за эту трагедию». Теперь подпись. Вот так. И – назад к стулу. Нет-нет, не садись. Вставай. Да не рядом со стулом. Вставай на стул.
– За-зачем?
– Не задавай глупых вопросов! – рявкнул Мики, подтягивая веревку. – Мы же договаривались!
Маккалиф послушно залез на стул. Он все еще на что-то надеялся.
– Мы договаривались… Вы обещали, что будет хорошо…
– Я обещал, что будет лучше, – напомнил Мики. – Лучше, чем очень плохо. Бетти, объясни камраду ситуацию.
– Считай это продолжением Нюрнбергского процесса, Глен, – сказала я. – Фашистам место на виселице. Привет тебе от Саманты, Саймона и Голди.
Мики выбил стул. Я отвернулась. Само собой, Маккалиф получил по заслугам, но не слишком приятно смотреть, как дергается в петле человек, с которым ты только что ужинала. Подождав, пока он затихнет, мы привели в порядок все, что нуждалось в порядке, и вернулись в «Кадиллак».
– Думаешь, они поверят в самоубийство? – спросила я, когда мы отъехали.
Мики пожал плечами:
– Может, да. Может, нет. Но обстоятельства за нас. Как я понимаю, местный шериф недолюбливал покойного. Округу тоже выгодна версия глубокого раскаянья белого директора. Ты же сама говорила, что, по их теории…
– …Белые обязаны каяться, – закончила за него я. – Да, наверно, ты прав.
Он покосился на меня.
– Ты это… парик уже можно снять… Давай, девочка, шевелись – мне еще возвращать машину.
– Ага, сейчас…
Я сбросила парик, стерла грим и быстро переоделась в обычное.
– И не переживай ты так, – сказал Мики. – Мы же точно знаем, что он был подонком. Твоя Голди будет рада. Ждала-ждала – и вот дождалась.
Меня как током ударило. Так и есть: мисс Маутсон ждала исполнения своего заказа, но это ожидание было единственной зацепкой, которая удерживала ее в жизни. Теперь-то она наверняка пустит в ход баночку с таблетками на тумбочке. Мики с тревогой посмотрел на меня.
– Что ты так напряглась?
– Подожди…
Я набрала номер учительницы истории.
– Алло? – все те же звонкие нотки в голосе.
В голосе, который не должен, не может оборваться.
– Голди, я звоню, чтобы удержать вас от глупостей.
– От каких глупостей? – растерянно проговорила она.
– Тех, которые вы наметили. Оба подонка мертвы, но это не значит, что вы должны последовать за ними. Вы ни в чем не виноваты.
– Кто вы? – спросила она после секундного молчания.
– Помните книгу Айн Рэнд? Помните долину в горах, где собирались нормальные люди, сбежавшие от подлецов?
– Помню, – она горько усмехнулась. – Но этой долины не существует. Игра воображения.
– Верно, – сказала я. – Теперь эта долина – весь мир. Нормальные люди не имеют права убегать в смерть. Нормальные люди обязаны жить. Обязаны собираться вместе в своей воображаемой долине, узнавать друг друга и бороться. Бороться вместе, как это только что проделали мы с вами. Я не знаю, что вы там запасли – таблетки, петлю или бритву, но умоляю: уберите это куда-нибудь подальше. Вы обязаны продолжать. Вы должны это своим детям. Вы не имеете права оставлять их подлецам и фашистам. Долина – игра воображения, но вы-то реальны. И я тоже реальна. И нас еще много. Мы просто обязаны собраться вместе.
Я не знаю, откуда во мне рождались эти слова. Не знаю, кто и каким образом выкатывал их на мой язык. Они лились сами собой, без запинки, твердые и круглые, как чистая морская галька.
Мисс Маутсон молчала.
– Алло, Голди? – позвала я. – Мы меня слышите?
– Слышу, – тихо отозвалась она. – Кто вы?
– Джон Голт.
Я произнесла это по мгновенному наитию, не раздумывая, автоматически и лишь потом сообразила, что эти два слова, два выкатившихся камешка призваны прозвучать для Голди логичным продолжением ее же книжной аналогии. Она ведь сама рассказала мне, что в книге люди использовали это имя как пароль, узнавая друг друга по вопросу «Кто такой Джон Голт?». Клянусь, я не имела в виду ничего, кроме этого. Мисс Маутсон продолжала молчать, и я нажала на кнопку окончания разговора – просто потому, что на языке кончилась галька.
Мики тоже молчал. Машина стояла у тротуара. Молчала и я. О чем еще говорить после такой речи?
– Ты все-таки сумасшедшая, Бетти, – со вздохом сказал Мики. – Нарушить столько правил безопасности всего за пять минут – это надо суметь… Ладно, проехали. Ты выйдешь здесь. Мотель в трех блоках отсюда – прямо и направо. Жди меня к утру.
– Окей, – кивнула я и открыла дверцу «Кадиллака».
– Погоди, – остановил меня он. – Кто такой Джон Голт?
Я рассмеялась:
– Милый, ты даже не представляешь, какой это правильный вопрос…
9
В номере я первым делом разделась. Сняла с себя всё и сунула в отдельную сумку – к парику, вечернему платью и туфлям. К сожалению, я не могла сжечь это прямо сейчас, хотя очень хотела бы. Но не разводить же костер прямо на стоянке мотеля… Затем отправилась в душ и стояла там минимум полчаса, безуспешно смывая с себя невидимую глазу, но ощутимую всем моим существом грязь, слизь, кровь. Мне уже приходилось убивать, но не так. В ушах, заглушая шум падающей воды, по-прежнему звучал грохот опрокинутого на пол стула и хрип умирающего человека. Легко быть заместительницей Бога-судьи; куда труднее замещать Его в качестве палача.
Потом мне долго не удавалось уснуть; поворочавшись с боку на бок, я решила ходить по комнате из угла в угол, пока не устану. Я заставляла себя думать о чем-то приятном. Не о тех, кого повесила, а о тех, кого спасла. Например, о гостях мюнхенской церемонии, до которых не добрался террорист. Или об учительнице Голди Маутсон, которую, хотелось бы верить, спас мой телефонный звонок. Да что там «хотелось бы верить» – наверняка спас!
Это было понятно по звуку ее молчания, когда я открыла ей мое «настоящее» имя. Известно, что люди молчат по-разному: осуждающе, выжидающе, злобно, устало, заинтересованно или, напротив, утратив интерес… Молчание Голди было потрясенным и одновременно звонким, как будто она готовилась воскликнуть: «Наконец-то! Я так долго ждала этой минуты!» Если уж совсем начистоту, я потому и отсоединилась, что не знала, как можно ответить на такое восклицание.
Все-таки книжные черви, к коим, несомненно, относилась мисс Маутсон, – особенная каста. Их мир населен не только реальными живыми людьми и событиями, но и литературными персонажами, героями романов, историческими описаниями… Для меня какая-нибудь площадь или улица – не более чем площадь и улица, а для них – целое нагромождение басен, жизнеописаний и личностей. В этом доме жил некий Имярек, а в том – некая Плония, дружившая с неким Альмони, а затем первый приказал сжечь на костре вторую, в то время как третий подносил вязанки хвороста… И так далее и тому подобное – нет конца книжной реальности.
Вот так и Голди с той старой книженцией, которую она привела мне в пример. Не дико ли, что книжная выдумка, книжное имя, книжные рассуждения могут толкнуть живого человека на самоубийство или, напротив, спасти от смерти? Дико, конечно, дико. Ну что такое «Джон Голт», как не два ничего не значащих слова, за которыми не стоит ничего настоящего – ни реальной персоны, ни паспорта, ни дома, ни номера социального страхования? Джон Голт, Джон Голт, Джон Голт – что это? Пустышка, эфемерное сотрясение воздуха, мыльные пузырьки.
Кстати, о пузырьках… – я полезла в холодильник за баночкой колы, щелкнула язычком, глотнула – да так и застыла на месте, как статуя Бетти Шварц в застиранном махровом халате и одноразовых шлепанцах. Йоханан Гелт! Что такое Йоханан, если не имя, перешедшее в другие языки бесчисленными Иоаннами, Жанами, Янами, Хуанами, Жуанами, Иоганнами, Иванами и – о Боже! – Джонами? А «Гелт» – слегка искаженное «Голт»! Теперь понятно, что имел в виду старый рабби Каменецки, указывая на меня трясущимся артритным пальцем! Вот тебе и объяснение, дура! Джон Голт – это ты, а ты – Джон Голт!
Я старательно поставила банку и села на кровать. Как не раз учил меня Мики, простых совпадений не бывает. Даже простых! Что уж говорить о таких вот совпадениях – длинных, многоступенчатых, сложных, последовательно ведущих именно в этот мотель, именно в эту заранее определенную точку, когда понимание наконец пробило мою косную невежественную башку… Вот тебе и книжные черви, вот тебе и книжные имена, за которыми якобы нет ни реальной персоны, ни реального паспорта… А если эта персона, на минуточку, ты сама? Это тебе как? Ущипни-ка себя, недотепа… Больно? Значит, реальна. А уж реальных паспортов у тебя как минимум восемь – если, конечно, Мики не успел нарисовать еще два-три свеженьких.