– Ну вот… ну вот… Тогда вы должны понимать, что мир не стоит на месте. Прогресс меняет и общество, и людей. Значит, надо готовить детей к новым условиям, прививать им прогрессивные взгляды. Это ведь в их же интересах, не говоря уже об интересах всего человечества, всей планеты. Идеи всеобщего равенства, антирасизма, веганства, феминизма, социальной справедливости, защиты климата, свободы полового выбора… – к это-му нужно приучать уже в школе. По-моему, это логично. Вы не согласны?
– А родители? По-вашему, Реддики должны спокойно смотреть, как вы настраиваете против них сына? Почему вы не спрашиваете согласия родителей?
– Ну почему же не спрашиваем? – протестующе воскликнула она. – Вы, наверно, шутите… Разве родители Джексона не ходили на школьные собрания? Разве там учителя и директор не рассказывали им обо всем этом? Да что там собрания – об этих идеях говорится повсюду. Возьмите хоть телешоу, хоть предвыборные митинги, хоть новостные программы, хоть голливудские фильмы… – повсюду, повсюду! Конечно! О чем тогда речь? Разве прогрессисты виноваты в том, что Реддики зевали на собраниях в школе? Или в том, что родители не обращали должного внимания на пропаганду прогрессивных идей в телепрограммах и в кино? Мы не захватывали власть обманом, мы победили на выборах!
«А ведь она права, – думала я, слушая речь бегемотихи. – Эти сволочи и впрямь ничего не скрывали. Говорили открытым текстом – с экранов, с университетских кафедр, с политических трибун. А наивные Реддики слушали и думали, что это всего лишь телевизор, всего лишь кино, то есть понарошку, ужасно далеко от реальности. Что политики, как обычно, слегка привирают или просто отдают дань политкорректной вежливости. Что профессора, как и положено яйцеголовым, витают где-то в облаках, не имеющих ничего общего с грубой земной почвой. Что все это – не про них, Реддиков, живущих своей маленькой тихой семейной жизнью в уютном доме с любимыми детьми. Они ведь и впрямь зевали на собраниях и не обращали внимания на пропаганду мерзости. И когда эта мерзость выплеснулась на их домашнюю крахмальную скатерть, было уже поздно. Мелкая ядовитая жаба разрослась до размеров бегемота. Раньше этот мусор можно было вымести за порог шваброй, теперь с ним не справится даже бронированный армейский бульдозер D-9. Теперь осталась лишь одна возможность: Джон Голт. Всеобщий, объединенный Джон Голт – не прячущийся, как раньше, в труднодоступной горной долине, а действующий повсюду, по всему миру, в каждом месте, куда доползла раковая опухоль. Вот только получится ли?..»
– Ну да, вы победили… – кивнула я. – Тут спору нет. Теперь всё по-вашему. Теперь вам всё можно. Можно убивать, бросать за решетку, заставлять изнасилованных целовать сапоги насильников…
– Ну зачем же так? – непритворно ужаснулась мисс Урбивай. – Никто никого не заставляет. Люди поступают так добровольно. Вот вы спрашивали про школу – она для того и существует, чтобы все было добровольно…
– А если кто-то не согласен? Если кто-то не хочет «добровольно»? Как Саймон Вайт, как Гай Реддик?
Прокурорша сожалеюще причмокнула:
– Ну, во-первых, это временное явление. Ретроградное поколение скоро уйдет естественным образом, а их дети уже воспитаны как надо. А во-вторых, если несогласие ретроградов принимает активную форму, его можно и нужно квалифицировать как терроризм. Это и есть демократия. Напоминаю: мы победили на выборах. Победили, потому что молодые – за нас.
– Потому что они уже воспитаны как надо… – усмехнулась я.
– Ну да! – обрадовалась она. – Я рада, что вы меня поняли.
– Еще как поняла… – Я подняла «глок» и направила его точнехонько в жирную переносицу прогрессивной победительницы. – Но пойми и ты меня. Я из тех, кого ты записала в террористы. А террористы обычно стреляют. Ничего не попишешь: такое вот дурное воспитание…
Тута дернулась всем телом, поскользнулась и с трудом восстановила равновесие.
– Н-не надо… – выдавила она. – Не надо!
– Надо, Тута, надо…
Мой палец лег на спусковой крючок. Сначала легкое нажатие, чтобы выбрать его свободный ход. А теперь…
– Бетти, Бетти! – крикнул от двери вернувшийся как раз в этот момент Мики. – Погоди! Опусти пушку!
Я выдохнула и убрала палец с крючка. Уже простившаяся было с жизнью бегемотиха снова дернулась, поскользнулась и выправилась. Теперь ее надежды на спасение переключились с меня, террористки, на моего мужа, который еще мог оказаться обычным грабителем, настроенным на деньги, а не на убийство.
– Не надо, пожалуйста, – умоляюще затараторила она. – Возьмите деньги, возьмите всё, что хотите. Вон там, в сейфе, в гардеробной, слева в стене. Код двадцать три – пятнадцать – сорок шесть – восемь. Можете проверить прямо сейчас. Клянусь, я никому ничего не скажу! Полиция не узнает! И, ради Бога, не надо винить меня ни в чем, слышите, мисс?! Мисс, пожалуйста, выслушайте… Это не я. Я всего лишь пешка. Делаю то, что мне приказано. Убив меня, вы ничего не измените – он просто пришлет на мое место новую Туту. Тогда зачем убивать? Возьмите деньги и уходите…
– Давай-ка подробней, – сказала я. – Кто этот «он», который пришлет новую тушу?
– Известно кто, – скороговоркой продолжила прокурорша. – Дядюшка Со. Он заправляет всем, клянусь вам. Как, вы думаете, я победила на выборах? На деньги его фонда. Деньги профсоюзам, деньги политикам, деньги местным активистам, деньги люмпенам, бездомным и наркоманам за их голоса, деньги на подкуп членов избирательной комиссии – это все он. Дядюшка Со сажает своих людей на ключевые посты в штатах и в округах; его и вините – его, а не меня. Хотите – езжайте к нему, говорите с ним.
– К нему это куда?
– К нему, в Коннектикут. На следующей неделе там устраивают благотворительный вечер. Я могу взять вас с собой, провести внутрь. У меня как раз три приглашения. Думала вписать туда мистера и миссис Хоффер, но они могут подождать. Пожалуйста!
– Где приглашения?
– Там же, в сейфе…
Я заткнула пистолет за пояс и повернулась к Мики.
– Милый, я проверю сейф.
Он пожал плечами:
– Валяй. Всех денег не бери, оставь половину.
Размеры гардеробной полностью соответствовали общему бегемотскому стандарту «линкольна», особняка, гостиной, спальни, ванны и самой хозяйки. Так… значит, слева в стене… Последовательно открывая шкафы и раздвигая развешенные там бегемотские одеянья, я добралась до сейфа и взялась за колесико с делениями. Двадцать три – пятнадцать – сорок шесть – восемь… Внутри щелкнул замок, я повернула массивную рукоятку, потянула дверцу на себя и тут же оказалась в полной темноте. В доме погас свет! Неужели ловушка? Чертова бегемотиха специально заманила меня сюда!
– Мики! – крикнула я во тьму. – Мики, ты там?
Он не ответил. Озноб пробежал по моей спине.
– Мики! Мики!
– Я здесь! Все в порядке! – голос мужа звучал как-то напряженно, без обычной расслабленной ленцы. – Оставайся на месте. Тут у нас короткое замыкание, отскочили пробки. Ничего страшного, уже включается аварийное…
Что ж, в порядке, так в порядке… Под потолком мигнула и включилась тусклая лампа-аварийка. При помощи фонарика я обследовала содержимое сейфа. Побрякушки, четыре пачки сотенных банкнот, одна из которых початая, три открытки-приглашения с богатым золотым тиснением. Лого – раскрытая книга на фоне восходящего солнца и надпись по кругу: «Фонд прогрессивного общества». Текст: «Мистер Джошуа Соронс приглашает, – далее пустая, предназначенная для заполнения строчка, – на благотворительный вечер, посвященный открытию нового университета». Гостей просят предварительно зарегистрироваться… номер телефона…
Вдобавок к приглашениям, я вынула две пачки долларов, заперла сейф и вернулась в спальню. Мики ждал меня, стоя у окна спиной к прокурорше.
– Молодец, не соврала, – сказала я, подойдя к ванне.
Сказала и – осеклась. На меня сквозь клочья мыльной пены удивленно смотрела круглая, обрамленная кудряшками физиономия – смотрела из-под воды.
– Несчастный случай, – не оборачиваясь, проговорил Мики. – Электрофен упал в ванну. Тетушка запаниковала, захлебнулась, ну и… Я даже не успел ее спросить, кто такой Джон Голт. Ты как – взяла все, что хотела?
– Ага.
– Тогда пошли.
10
К чести моего мужа, он почти не старался отговорить меня от плана, который называл не иначе как «самоубийственным». Ну разве что вздыхал чаще обычного и многозначительно покачивал головой. Эти покачивания и вздохи особенно участились накануне благотворительного вечера, когда Мики, облачившись в парадный смокинг, придирчиво осматривал себя в зеркале нашего номера в лучшем отеле заштатного коннектикутского городишки Данбери, о самом существовании которого мы не подозревали еще неделю тому назад.
– Ну скажи уже, скажи! – не выдержала я. – Что опять не так?
Он снова покачал головой:
– Знаешь, девочка, я лучше промолчу.
– Это почему же?
Мики поддернул вверх уголок платочка и мельком взглянул на мое отражение в зеркале.
– Почему? Да потому что даже не знаю, с чего начать. Не так примерно всё, начиная с этого идиотского смокинга. Уверен, что он подходит мне меньше, чем миллиардеру – шахтерская роба.
– Ты же прекрасно знаешь, что у нас не было времени на заказ у лучшего лондонского портного, – напомнила я. – Собственно, даже у лучшего портного Гадбери.
– Данбери, – поправил он и вздохнул.
– И Данбери тоже! – сердито выпалила я.
– Вот видишь, – с видом идущей на заклание жертвы проговорил Мики. – Я еще ничего не сказал, а ты уже сердишься.
– Ничего себе ничего! Разве не ты еще минуту тому назад заявил, что всё не так! Твои слова или не твои?
Еще один вздох.
– Бетти, ну чего ты от меня хочешь? Я ведь не спорю. Не было времени, согласен. Но что это означает? Это означает, что операция не подготовлена должным образом. А неподготовленные операции обычно проваливаются. Потому что…
– Погоди! – завопила я. – Где пульт? Ага, вот…