С экрана телевизора, как неделю назад из ванны, на меня смотрело круглое, обрамленное кудряшками лицо мисс Туты Урбивай. Я надавила на кнопку звука.
– …В волне загадочных смертей, прокатившейся в эти дни по городам и штатам Америки, – скорчив многозначительную гримасу, произнес диктор. – К директору школы города Шелдон мистеру Маккалифу и прокурору Скофилдского округа мисс Урбивай добавились и такие всемирно известные персоны, как активист движения «Черные жизни важнее белых» Пантерибагира Юзинг, профессор климатических наук Фокинс Покинз и гуру веганства Донт-ит Паргийот. И если две первые жертвы еще можно было списать на самоубийство и несчастный случай, то обстоятельства гибели других видных прогрессистов заставляют предположить…
В этот момент я перестала слушать, поскольку моего ошеломленного внимания хватало лишь на картинку. В кадре репортажа с места предполагаемого убийства прогрессивного активиста Пантерибагиры Юзинга появилась надпись, сделанная на стене торопливыми каракулями: «Кто такой Джон Голт?»
– Мики, – еле слышно проговорила я, – ты тоже это видишь? Или мне кажется?
Мой муж вздохнул с удвоенной силой. Если бы его аккумулированными вздохами можно было отапливать дома, их хватило бы на целую зиму не только городу Данбери, но и всему штату Коннектикут.
– Ну а ты чего ждала? Есть новости, которые бегут быстрее лесного пожара при сильном ветре.
Я недоверчиво потрясла головой:
– Но так не бывает. Я говорила о Джоне Голте с одним-единственным человеком: с учительницей Голди Маутсон. Только с нею…
Мики отошел от зеркала и сел на кровать.
– Ты – только с нею. Потом она – с пятью подружками: «Представляешь, Джон Голт вернулся! Неудивительно, что подлый Маккалиф полез в петлю! Люди снова спрашивают друг друга, кто такой Джон Голт!» Ну а подружки, само собой: «Ах, Джон Голт! Ох, Джон Голт!» – и к клавиатуре. У одной полтораста друзей в Твиттере, у другой – две тысячи в Фейсбуке, у третьей – десять тысяч в ТикТоке. И – бац! К утру следующего дня об этом знает четверть Америки. А к вечеру – весь мир. Чему ты удивляешься, Бетти?
– Но это же прекрасно! Это значит, что…
– Это значит, что нас с тобой уже ищут, – перебил меня Мики. – И самое умное, что можно сейчас сделать, – это попробовать смыться. Говорю «попробовать», поскольку не уверен, что еще не поздно.
Я взяла его за руку и включила максимально умоляющий режим.
– Милый, но мы уже подобрались так близко! Сегодня вечером все закончится. Какая разница, когда мы возьмем ноги в руки – прямо сейчас или через десять часов? Или даже меньше – через восемь часов! Ну сам подумай: что решат какие-то восемь часов? Чуть-чуть увеличат степень риска, только и всего. Зато есть шанс покончить с самим сатаной, отрубить змее ее чертову башку! Неужели мы упустим такую возможность? Я не верю, что мой Мики захочет соскочить с операции в последний момент…
Он погладил меня по голове, как и положено любящему мужу:
– Давай сверим предчувствия. У меня плохое, как этот смокинг.
– А у меня – чудесное! Как мое вечернее платье!
– Что ж, – усмехнулся Мики, – вот и проверим, чей прикид сильнее…
Не могу сказать, что вовсе не разделяла его опасений. По логике вещей, Мики был совершенно прав. Мой план формулировался преступно беспечным образом: «сначала войдем, а там будет видно», что абсолютно не соответствовало обычной тщательной подготовке наших операций. Мики никогда не полагался на импровизацию, заранее учитывал несколько вариантов развития событий и не выходил на дело без самого дорогого оборудования, надежных документов, новейшего программного обеспе-чения, запасного транспорта и проверенных путей отступления.
А тут… Тут действительно впору было загрустить: мы не смогли раздобыть даже более-менее приличного смокинга. Да и мои туфли, платье, грим и парик уже использовались накануне «самоубийства» директора Маккалифа; по-хорошему их полагалось уничтожить, а не извлекать на свет Божий всего две недели спустя, после того как я засветила этот прикид на видеокамерах ресторана. Но у нас реально не было ни времени, ни возможности раздобыть подходящую одежду, подходящее оружие, подходящий автомобиль, подходящую легенду. Старый план поместья, надыбанный мной в архиве местной инженерной управы, и два «глока» с глушителями – вот и всё, на что мы могли рассчитывать, помимо везения и собственной изворотливости.
И все же я твердо верила в успех. В конце концов, нами управляла сама судьба; наш маршрут твердо следовал направлению, указанному дрожащим артритным пальцем дряхлого рава Каменецки, а в моих ушах громче всяких сомнений звучал его надтреснутый старческий голос: «Йоханан Гелт! Йоханан Гелт!» Ведь именно рав впервые произнес это почти забытое имя, а я только повторила. Именно он – или нечто, внятное лишь ему, шаг за шагом привело нас сюда, в эту страну, в этот штат и в этот отель. И этот путь попросту не мог завершиться неудачей – а иначе на черта было затевать столь сложную извилистую интригу? Чтобы сгубить нас с Мики? Ха! Уж такую-то несложную задачку судьба могла решить намного-намного проще.
Кричащая нищета Бней-Брака, тесный дворик, ржавая лестница и крошечная трехкомнатная живопырка, пахнущая запущенной старостью. И обнесенное электронной изгородью огромное поместье богатейшего миллиардера планеты, с обширным английским парком, полем для гольфа, античными скульптурами по берегам прудов и изумрудной, вылизанной до каждой травинки лужайкой перед роскошным дворцом, который не посрамил бы всех Людовиков, вместе взятых. Казалось бы, что может быть общего между двумя этими картинами?
Но тем не менее меня не покидало устойчивое ощущение подобия – и не только потому, что там всё началось, а тут должно было закончиться. Когда сломя голову мчишься по прямой в неведомые дали, в итоге нередко обнаруживаешь, что это кольцо и ты вернулась к исходу. Вот и тут при въезде на территорию поместья мне сразу вспомнился рослый чернобородый парень в черном лапсердаке и еще более черной шляпе, который преградил нам вход во двор резиденции рава Каменецки. И хотя мощные ворота частного владения в Коннектикуте мало напоминали скрипучую бней-бракскую калитку, а здешний охранник сверялся со списком гостей не по растрепанному блокноту, а по электронному планшету, сходство казалось несомненным.
Дорога от ворот до дворца заняла не меньше десяти минут, и я даже пошутила, что Соронс, видимо, скупил для этого парка четверть штата.
– Не четверть, а три четверти, – мрачно отвечал Мики. – И не штата, а всего мира.
Возможно, он рассчитывал, что нам дадут от ворот поворот, и расстроился, когда этого не случилось.
– Не грусти, милый, – сказала я. – Обещаю: мы тут ненадолго. Даже если ничего не получится, будем считать это первой попыткой.
– Ага… – еще мрачней кивнул он. – Да и как может получиться, если тут охраны больше, чем в федеральной тюрьме строгого режима. Ты только посмотри… через каждые десять метров!
И в самом деле: на первый взгляд, плечистых парней с проводком наушника, тянущимся от по-солдатски коротко стриженной головы к лацкану форменного легкого пиджака, тут было едва ли не больше, чем приглашенных гостей. Но это ошибочное впечатление немедленно рассеялось, когда, оставив машину ливрейному парковщику, мы вступили на ярко освещенную лужайку размерами с футбольное поле, где, блистая бриллиантами, мило болтая и попивая шампанское, прохаживались как мини-мум полторы, а то и две тысячи избранных персон в вечерних платьях и смокингах. Как и во дворе рава Каменецки, здесь преобладал черный цвет одежды.
Мы взяли по бокалу, приклеили на лица зеркальное отражение тысяч одинаковых улыбок и прошлись по полю от одних воображаемых ворот до других. В отсутствие мяча это выглядело полнейшей бессмыслицей. Вокруг нас толклись абсолютно чужие люди, хотя время от времени мой взгляд натыкался на смутно знакомые лица, фигуры, спины… Конечно, это было иллюзией чистейшей воды – ну откуда я могла знать завсегдатаев столь элитной компании: богатых промышленников, ведущих адвокатов, спортивных звезд, телекомментаторов, прокуроров, конгрессменов, киноактеров, сенаторов, чиновников высокого ранга? Впрочем, кого-то я могла видеть по телевизору в новостях или в развлекательных программах…
Мики смотрел на меня все более и более вопросительно: что дальше, Бетти? Мне и самой хотелось бы прояснить ответ на этот вопрос. Бесцельно прослонявшись с полчаса по лужайке, я обратила внимание на даму, которая вливала в себя одну порцию шампусика за другой. Возможно, благодаря этому ее физиономия казалась наименее противной.
– Простите, мэм, я не вижу тут мистера Соронса…
Она с видимым трудом сфокусировала на мне разбегающиеся зрачки.
– Мистер Соронс? Ах, деточка, вы тут, видимо, в первый раз?
– Честно говоря, да… – пролепетала я, изображая невинное девичье смущение.
– Тогда понятно…
Дама ловко выхватила полный бокал с подноса пробегавшего мимо официанта и, не расплескав ни капли, донесла его до своего входного отверстия. Когда дело доходило до охоты на спиртное, в ней явно просыпались рысьи охотничьи инстинкты – изощренные и не знающие промаха.
– Я совсем не в курсе здешних порядков, – жалобно пропела я.
– Ер-рунда! – прорычала моя собеседница. – Ничего сложного, деточка. Скоро Дядюшка выйдет сюда собственной персоной… точнее, выкатится… ха-ха. Этого все и ждут. Значит, и вы ждите, милочка…
– И с ним можно будет поговорить?
Она смерила меня удивленным взглядом:
– Вас приглашали к разговору?
– Н-нет…
– Тогда нельзя. Покажите-ка ваше приглашение.
Я достала открытку с золотым тиснением.
– Вот…
Дама повертела приглашение в свободной от бокала руке и вернула мне.
– Это всего лишь входной билет, милочка. По нему вы допускаетесь на лужайку и в туалет цокольного этажа, но… но не дальше! Не дальше! – Она помахала пьяным перстом перед моим носом и тут же переключилась на официанта: – Эй, мальчик! Мальчик! Куда побежал? Давай-ка сюда…