– Слушай, когда я говорю. Оставь их, – сказала Рут.
Она снова полезла в карман:
– Вот, держите.
И стала раздавать нам коробки спичек.
– И запомните: чтобы во дворе гаденышей не осталось. А в лес не суйтесь. Лес сам о себе позаботится.
Мы взяли спички. Все, кроме Мег.
– Я не хочу, – сказала она.
– Что?
Рут протягивала Мег коробку спичек.
– Я… не хочу. Я лучше закончу стирку, хорошо? А это… это…
Она посмотрела под ноги, где валялись обгоревшие дохлые гусеницы, а живые расползались кто куда. Мег побледнела.
– Что? – сказала Рут. – Это отвратительно? Тебя покоробило, милочка?
– Нет. Я просто не хочу…
Рут рассмеялась.
– Да чтоб меня черт побрал! Только посмотрите, мальчики, – сказала она. – Чтоб меня черт побрал!
Она по-прежнему улыбалась, но лицо ее застыло как камень. Это напугало меня, и я невольно вспомнил тот день с Сьюзан. Словно она все утро была как ружье, готовое выстрелить, но ни мы, ни Мег этого не замечали. Мы были слишком заняты и слишком возбуждены.
– Так, поглядите-ка, – сказала она. – У нас тут урок женственности.
Она подошла ближе.
– Мег брезгует. Вы же понимаете, как девочки брезгуют, а, мальчики? Леди часто брезгуют. А Мег у нас леди. Да еще какая!
И внезапно издевка в ее голосе сменилась яростью:
– Ну а кто же тогда, во имя господне, я, Мегги? Ты считаешь, что я не леди? Думаешь, леди не обязаны делать то, что приходится делать? Могут не очищать свой проклятый двор от трижды проклятых гаденышей?
Мег была сбита с толку. Неудивительно – все произошло так быстро.
– Нет, я…
– Да уж, лучше сказать «нет», дорогуша! Мне не нужны такие намеки от соплячки в маечке, которая еще умываться толком не научилась! Ты поняла?
– Да, мэм.
Она отступила на шаг.
Похоже, это немного охладило ярость Рут. Она сделала глубокий вдох.
– Ладно. Давай, катись вниз. Возвращайся к стирке. И позовешь меня, когда закончишь. У меня для тебя будет кое-что еще.
– Да, мэм.
Она повернулась к дому, и на лице Рут снова появилась улыбка.
– Мои мальчики справятся здесь, – сказала она. – Верно, ребята?
Я кивнул. В эту минуту я лишился дара речи. Все мы молчали. Рут казалась столь царственно-властной, самим воплощением Справедливости, что я испытал какой-то благоговейный трепет.
Она погладила Вуфера по голове.
Я посмотрел на Мег. Она шла к дому с опущенной головой и терла лицо, пытаясь уничтожить пятнышко копоти, о котором разглагольствовала Рут.
А та обняла меня за плечи и развернула лицом к вязам, росшим в глубине двора. Я вдыхал ее запах: запах мыла, керосина, сигарет и чисто вымытых волос.
– Мои мальчики справятся, – повторила она. И в голосе ее снова звучала нежность.
Глава одиннадцатая
К часу дня мы спалили все гнезда гусениц во дворе Чандлеров. Рут оказалась права – у птиц сегодня был пир горой.
Я насквозь провонял керосином.
Мне страшно хотелось есть, я готов был убить за тарелку горячей еды, но согласился бы и на сэндвич с вареной колбасой.
Я отправился домой.
Умылся на кухне и соорудил себе сэндвич.
Мама гладила в гостиной, негромко подпевая пластинке с мюзиклом The Music Man, на который они с отцом ездили в прошлом году в Нью-Йорк, еще до того, как у них разразился скандал из-за – как я дума, – очередной папиной интрижки. У отца хватало возможностей завести роман на стороне, и он не упускал ни одной из них. Папа был совладельцем бара и ресторана «Орлиное гнездо», так что дамочек он снимал и поздно ночью, и сразу после открытия.
Но, думаю, мама на минуту обо всем этом забыла, вспоминая хорошие времена с профессором Гарольдом Хиллом[18] и его компанией.
Я ненавидел этот проклятый мюзикл.
Я заперся в своей комнате и какое-то время листал потрепанные номера журналов и комиксов, однако не нашел в них ничего интересного и решил снова отправиться к Чандлерам.
Я зашел с заднего двора и увидел на пороге Мег. Она выколачивала коврики из гостиной. Заметила меня и поманила рукой.
На мгновение мне стало неловко – возникло чувство некой раздвоенной лояльности.
С одной стороны, если Мег была у Рут в черном списке, то, наверное, не без причины.
С другой стороны, я хорошо помнил и катание на «чертовом колесе», и то утро на Большом Камне.
Она аккуратно развесила коврики на железных перилах и спустилась по ступенькам, идя мне навстречу. Пятнышка на ее лице уже не было, но на ней по-прежнему была желтая грязная футболка и старые шорты Донни. А волосы полны пыли.
Мег взяла меня за руку и молча повела за дом, подальше от кухонного окна.
– Я не понимаю… – сказала она.
Ее что-то всерьез беспокоило.
– Почему они так не любят меня, Дэвид?
Этого я не ожидал.
– Кто, Чандлеры?
– Да.
Она смотрела на меня в упор.
– Да брось. Ты им нравишься.
– Нет. Они меня не любят. То есть я делаю все, что могу, чтобы им понравиться. Делаю любую работу. Пытаюсь поговорить с ними, узнать их получше, дать им возможность узнать меня, но им, похоже, это не нужно. Как будто они хотят не любить меня. Как будто так для них лучше.
Я смутился. Все-таки мы говорили о моих друзьях.
– Слушай, – сказал я, – ладно, Рут разозлилась на тебя. Я не знаю почему. Может, у нее просто плохой день. Но ведь больше никто на тебя не злился. Ни Вилли, ни Вуфер, ни Донни.
Она мотнула головой:
– Ты не понимаешь. Вилли, Вуфер и Донни не злятся. Дело не в этом. Просто они как будто меня не видят. Словно я не существую. Словно я пустое место. Заговариваю с ним, они буркнут что-нибудь и отойдут. Но когда они меня замечают… с этим что-то не так. То, как они смотрят на меня. И Рут…
Она уже завелась, и теперь ее было не остановить.
– Рут ненавидит меня! И меня, и Сьюзан, нас обеих. Ты просто не видишь. Ты думаешь, это просто один этот раз, но нет. Я вкалываю на нее целыми днями, и она всегда недовольна, все не так, она сделала бы это иначе. Я знаю, она думает, что я тупая, ленивая уродина…
– Уродина? – Ну уж это было чересчур.
Она кивнула.
– Раньше я себя не считала уродливой, но сейчас я не знаю, что и думать. Дэвид, ты ведь знаком с этими людьми практически всю жизнь, так?
– Ну да.
– Так почему? Что я такого сделала? Когда ложусь спать, только об этом и думаю. Раньше мы с Сьюзан были счастливы. Знаешь, до того, как мы приехали сюда, я рисовала. Ничего особенного, просто акварели, по настроению. Не думаю, что они были такими уж замечательными. Но маме они нравились. И Сьюзан нравились, и моим преподавателям. У меня до сих пор сохранились краски и кисти, но я не могу больше заниматься этим. И знаешь почему? Потому что я знаю, что Рут сделала бы, что бы она подумала. И что сказала бы. Она просто посмотрела бы на меня так, что я поняла бы, какая я дура, потому что напрасно трачу время.
Я покачал головой. Это была не та Рут, которую я знал. Я видел, что Вилли, Вуфер и Донни ведут себя странно, оказываясь рядом с Мег – ну так она же девочка, в конце концов. Но Рут всегда была добра к нам. В отличие от других мам в нашем квартале, она всегда находила для нас время. Ее двери всегда были открыты. Она угощала нас колой, сэндвичами, печеньем, а иногда и пивом. Нет, это была полная чепуха, и я ей так и сказал:
– Брось. Рут так бы себя не вела. Вот попробуй. Нарисуй одну для нее. Акварель – для нее. Могу поспорить, ей бы это понравилось. Может, она просто не привыкла к девочкам в доме, а? Может, ей нужно время. Сделай. Нарисуй акварель для нее.
Мег задумалась. И потом сказала:
– Я не могу. Честно.
Какое-то время мы стояли молча. Ее трясло. Я понял: что бы там ни было, а для Мег это серьезно.
Внезапно меня осенило:
– А что насчет меня? Ты могла бы нарисовать что-то для меня?
Вот так, не раздумывая, безо всякого плана – да у меня и не хватило бы смелости специально просить ее об этом. Но тут было другое дело.
Она просияла:
– А ты и вправду хочешь?
– Конечно. Очень хочу.
Она смотрела на меня, пока я не отвел взгляд. И потом улыбнулась:
– Ладно. Я нарисую, Дэвид.
Она почти вернулась в свое обычное состояние. Боже мой! Как же мне нравилась ее улыбка! И тут я услышал скрип открывающейся двери.
– Мег?
Это была Рут.
– Я лучше пойду, – сказала Мег.
Она взяла меня за руку и стиснула. Камни обручального кольца ее мамы кололи мне ладонь. Я покраснел.
– Нарисую, – сказал она. И скрылась за углом.
Глава двенадцатая
Она, наверное, сразу принялась за дело. Весь следующий день лил дождь, и я сидел в своей комнате, читая «В поисках Брайди Мерфи» и слушая радио, пока не решил, что кого-нибудь убью, если долбаный Доменико Модуньо еще хоть раз затянет свою «Воларе». После ужина мы с мамой сидели в гостиной у телевизора, когда в дверь постучала Мег.
Мама встала. Я пошел за ней, прихватив по дороге бутылочку колы из холодильника.
Мег, в желтом дождевике и с мокрыми волосами, улыбалась, стоя на пороге. Мама пригласила ее в дом.
– Я не могу зайти, – сказала Мег.
– Глупости, – сказала мама.
– Нет, серьезно, – сказала Мег. – Я пришла передать вам вот это. От миссис Чандлер.
Она вручила маме мокрый коричневый пакет с бутылкой молока. Рут и мама не особо общались, но они все-таки были соседями, а соседи иногда занимали друг у друга разные мелочи.
Мама взяла пакет и кивнула:
– Передай миссис Чандлер спасибо.
– Передам.
И тут Мег вытащила что-то из-под складок дождевика, посмотрела на меня и расцвела в улыбке.
– А это тебе, – сказала она.
И вручила мне мою картину.
Она была завернута в листы плотной копировальной бумаги, сверху и снизу прихваченные скотчем. Сквозь нее просматривались линии и цвета, но формы объектов рассмотреть было нельзя.