И подумал о Мег.
Лежа на кровати, я думал: до чего же легко ранить человека. Не обязательно физически. Достаточно просто изо всех сил пнуть что-то, что для него дорого.
Я бы тоже смог, если бы захотел.
Люди – ранимые существа.
Я подумал о своих родителях. Ведь они только и делали, что пинали друг друга. Да с таким постоянством, что я, находясь меж двух огней, умудрялся не принимать ничью сторону.
Как правило, мелочи, но гора обид неуклонно росла.
Я никак не мог уснуть. Родители спали в соседней комнате, отец, как всегда, храпел. Я встал и отправился на кухню за колой. Потом прошел в гостиную и сел на диван, не включая свет.
Было далеко за полночь.
Ночь стояла теплая и безветренная. Родители по привычке оставили все окна открытыми.
Сквозь москитную сетку я мог видеть гостиную Чандлеров. У них до сих пор горел свет. Окна тоже были открыты, и я слышал их голоса. Я не мог толком разобрать слова, но точно знал, кто говорит. Вилли. Рут. Потом Мег. Донни. Даже Вуфер все еще не спал – его голос, высокий, с визгливым, как у девчонки, смехом, нельзя было не распознать.
Все остальные что-то кричали.
– …для какого-то мальчишки! – услышал я слова Рут. Потом ее голос утонул в общем гаме.
Я видел, как Мег подошла к окну. Она указывала на что-то пальцем, крича и прямо-таки содрогаясь от гнева.
– Не будешь! – выкрикнула она.
И тогда Рут произнесла что-то низким голосом. Слов было не разобрать, но это больше походило на утробное рычание, ей-богу. Внезапно Мег словно надломилась. Согнулась и расплакалась.
Сразу же чья-то рука метнулась вперед и влепила Мег пощечину.
Пощечина была настолько сильной, что Мег отскочила от окна. Теперь я ее не видел.
Зато появился Вилли.
Он двигался в ее сторону. Медленно.
Как будто крался за Мег.
– Достаточно! – услышал я голос Рут. Наверное, она хотела, чтобы Вилли оставил Мег в покое.
На какое-то мгновение все замерли.
Затем фигуры стали появляться и исчезать, дрейфуя мимо окна, наполненные злостью и мраком. Вилли, Вуфер, Донни, Рут и Мегги, которая не то подбирала что-то с пола, не то переставляла стулья. Постепенно все они исчезли из поля зрения. Ни голосов, ни разговоров. Сьюзан была единственной, кого я не видел.
Я продолжал слежку.
Свет погас. Слабое освещение осталось только в спальнях. А потом и там погас свет, и дом Чандлеров, как и наш, погрузился в темноту.
Глава пятнадцатая
В субботу в боулинг-зале Кенни Робертсон не сумел сбить седьмой кегль в десятом подходе, закончив игру со ста семью очками. Кенни был тощеньким и потому вкладывал каждый фунт своего веса в очередной бросок, отчего шар катился сумасшедшими зигзагами. Он подошел к нам, вытирая лоб удачливым платком своего папаши, который в этот день оказался не таким уж удачливым.
Он сел между мной и Вилли за доской для подсчета очков. Мы наблюдали за Донни, который как раз подходил к своей любимой дорожке.
– Придумали что-нибудь? – спросил он Вилли. – Ну насчет того, чтобы завлечь Мег в Игру?
Вилли улыбался. Похоже, он был вполне доволен собой. Сейчас он мог выбить полтораста очков, а такое нечасто случается. Вилли помотал головой.
– У нас теперь своя Игра, – сказал он.
Глава шестнадцатая
Когда я остался ночевать у Чандлеров, вдоволь подурачившись и отправив Вуфера спать, мы сидели и трепались.
Болтали в основном мы с Донни. Вилли обычно нечего было сказать, а если он и открывал рот, то лишь для того, чтобы ляпнуть очередную глупость. Но Донни был башковитым пацаном, и, как я уже говорил, для меня он оказывался ближе всех к тому, что называется «лучшим другом». Мы трепались обо всем: о школе и девочках, о ребятах из музыкального шоу American Band-Stand, о неисчерпаемых тайнах секса, о том, какой смысл вложен в тот или иной рок-н-ролльный хит, – и так до глубокой ночи.
Мы говорили о наших желаниях, надеждах, а иногда даже кошмарах.
Затевал все эти разговоры обычно Донни, а я всегда их заканчивал. Иногда, уже усталый донельзя, я свешивался со своей койки и говорил что-нибудь вроде: «Ну ты понял?», а он уже спал, оставляя меня наедине с моими мыслями, неудобными и не вполне осознанными, – и я порой ворочался до самого рассвета. Чтобы погрузиться в то, что я чувствовал, мне требовалось немало времени, и когда это наконец происходило, я уже не мог остановиться и успокоиться.
Я и сейчас такой же.
Диалог давно превратился в монолог. Я не разговариваю. С кем бы я ни оказался в постели, я всегда молчу. Мои мысли иногда соскальзывают в кошмар, но я ими ни с кем не делюсь. И сейчас я стал тем, чем только начинал становиться тогда – полностью замкнутым в себе одиночкой.
Думаю, это началось, когда мне было семь и я спал, а мама пришла в мою комнату. Разбудив меня, она сказала:
– Я ухожу от твоего отца. Но не тревожься. Я заберу тебя с собой. Я тебя не брошу. Никогда и ни за что.
И я знаю, что с семи до четырнадцати лет я ждал, готовился, становился собой – существующим отдельно и от отца, и от мамы.
Думаю, так оно все и начиналось.
Но между семью и тринадцатью годами случилась Рут. Случились Мег и Сьюзан. Не будь этого, тот ночной разговор с мамой мог бы пойти мне на пользу. Он избавил бы меня от шока и растерянности, когда этот трудный час все же наступил. Потому что дети – крепкий народец. Они легко возвращаются к уверенности в себе и к возможности поделиться с другими своей проблемой.
Мне это так и не удалось. Из-за того, что случилось потом, из-за того, что я сделал и, наоборот, – не сделал.
Моя первая жена, Эвелин, иногда звонит мне поздно ночью.
– С детьми все хорошо? – испуганным голосом спрашивает она.
У нас с ней никогда не было детей.
Эвелин не раз и не два ложилась в психиатричку с приступами глубокой депрессии и тревожности, но эта ее зацикленность на детях все еще поражает и пугает меня.
Потому что я никогда ей не рассказывал. Обо всем этом – никогда.
Так как же она узнала?
Может, я разговариваю во сне? Может, однажды ночью я ей во всем признался? Или она просто чувствует что-то, скрытое во мне, что-то, из-за чего мы так и не завели детей. Потому что я никогда бы этого не позволил.
Ее звонки – словно ночные птицы, с криками проносящиеся над моей головой. Я всегда жду их возвращения. Но каждый раз они застают меня врасплох.
Это страшно.
С детьми все хорошо?
Я давно научился не волновать ее. Да, Эвелин, конечно, говорю я. Дети в полном порядке. Ложись-ка ты спать.
Но дети совсем не в порядке.
И в порядке они уже не будут никогда.
Глава семнадцатая
Я постучал в заднюю дверь.
Никто не откликнулся.
Я открыл дверь и вошел в дом.
И сразу же услышал их смех. Смех Мег был высоким, с девчачьими взвизгами, Вуфер непрерывно хихикал, как истеричка. А Вилли-младший и Донни – более низкими, более мужскими голосами.
Мне нельзя было здесь находиться – я был наказан. Я собирал модель самолета В-52, рождественский подарок от папы, и одно колесо никак не становилось на место. Трижды или четырежды я пробовал его приладить, но потом вскочил и вдребезги разнес чертову модель о дверь спальни. Появилась мама, закатила неслабую сцену – и мне было велено не выходить из дома.
Но мама сейчас отправилась за покупками. И я по меньшей мере на какое-то время очутился на свободе.
Я направился к спальням.
И увидел, что юные Чандлеры зажали Мег в углу у окна.
Донни обернулся:
– Привет, Дэвид! А она боится щекотки! Мег боится щекотки!
И тут, словно они отрепетировали это заранее, все братья набросились на Мег, полезли к ее ребрам, а она извивалась и пыталась оттолкнуть их, а потом согнулась, прижимая локти к ребрам, и смеялась, тряся своим рыжим хвостиком.
– Попалась!
– Я ее достал!
– Давай, Вилли!
Сюзен тоже была здесь и хохотала, сидя на кровати.
– Оу!
Послышался хлопок. Я поднял взгляд.
Мег рукой прикрывала грудь, а Вуфер прижимал ладонь к лицу, по которому расползалось красное пятно. Было видно, что он вот-вот заплачет. Вилли и Донни отступили на шаг назад.
– Что за хрень!
Донни был в ярости. Он всегда был не прочь отлупить Вуфера, но терпеть не мог, когда кто-то другой это делал.
– Ах ты сучка! – сказал Вилли.
Он неуклюже замахнулся, чтобы ладонью ударить Мег по голове. Она с легкостью увернулась. Больше он не пытался.
– На кой черт ты это сделала?
– Ты видел, что он делал!
– Ничего он не делал!
– Он ущипнул меня.
– И что?
Теперь Вуфер и в самом деле плакал.
– Я все расскажу маме! – выл он.
– Давай, давай, – сказала Мег.
– Тебе это не понравится, – сказал Вуфер.
– А мне плевать. Мне на всех вас плевать.
Она оттолкнула Вилли и направилась в гостиную. Хлопнула передняя дверь.
– Вот же сучонка, – сказал Вилли. Он повернулся к Сьюзан: – Твоя сестра сука проклятая.
Сьюзан молчала. Вилли двинулся к ней, и она вздрогнула.
– Нет, ну ты видел?
– Я не смотрел, – сказал я.
Вуфер шмыгал носом. По подбородку стекала сопля.
– Она меня ударила! – заорал он. И тоже выбежал из спальни.
– Я расскажу маме, – сказал Вилли.
– Да. И я тоже, – сказал Донни. – Ей это даром не пройдет.
– Ну черт. Мы же просто дурачились.
Донни кивнул.
– Но врезала она ему всерьез.
– Ну так Вуфер ее за сиську трогал.
– И что? Он же не специально.
– От такой оплеухи мог и фонарь выскочить.
– Еще выскочит.
– Сука.
Комната была наполнена какой-то нервной энергией. Вилли и Донни ходили взад-вперед, как быки в загоне. Сьюзан соскользнула с кровати. Ее скобы громко лязгнули.
– А ты куда? – спросил Донни.